Жуков. Маршал на белом коне
Шрифт:
Дубок посадили под окнами напротив столовой. На следующий день Жуков оградил саженец колышками и первое время заботливо поливал.
В следующем году на Поклонной горе закладывали первый камень будущего монумента Победы. Устроители торжества позвонили маршалу накануне и пригласили на закладку. По воспоминаниям Николая Пучкова, он, по распоряжению Жукова, вызвал из гаража к 10.00 автомобиль. Машина прибыла, и хозяин дачи, стоя в прихожей перед зеркалом, уже застёгивал маршальскую шинель, когда раздался телефонный звонок. Звонили из Министерства обороны. Порученец Малиновского коротко известил: приезжать на Поклонную гору не надо. Николай Пучков, принимавший это распоряжение, мгновенно отреагировал:
— Пусть с маршалом свяжется тот, кто его приглашал на мероприятие. И хотя бы извинится.
Спустя несколько минут расстроенный Жуков вышел из кабинета и сказал Пучкову:
— Николай Иванович, отпустите машину.
В 1960 году отключили телефон.
Потом начались перебои с подачей воды. Зимой водопровод перемерзал.
Комендантом дачи в Сосновке был подполковник Иван Александрович Прядухин. Он ездил в Москву, договаривался со старыми сослуживцами маршала, и те, тайком от начальства, производили некоторые работы, чтобы облегчить семье Жукова жизнь в Сосновке. Военные связисты отремонтировали телефонную линию, курсанты Военно-инженерной академии им. Д. М. Карбышева пробурили артезианскую скважину и обеспечили жильцов госдачи питьевой водой.
Между тем в прессе шла травля.
Жукова сняли с партийного учёта в Министерстве обороны. Учётную карточку направили в Краснопресненский район, в одну из заводских парторганизаций. Теперь на партийные собрания он должен был ездить на завод. Видимо, расчёт делался на то, чтобы как можно плотнее блокировать общение опального маршала с бывшими сослуживцами и вообще с военными. Его возможное влияние на сотрудников аппарата Минобороны считали нежелательным и даже опасным.
Однако на пресненском машиностроительном заводе новоприбывшего члена партии сразу полюбили. Правда, выступать на партсобраниях ему было категорически запрещено.
В это время Жуков был окружён роднёй. Захаживали и бывшие сослуживцы — из самых верных. Генерал Крюков с Руслановой. Баграмяны. Генералы А. П. Белобородов и И. А. Плиев. Но чаще всех бывал генерал Н. А. Антипенко. С Николаем Александровичем, бывшим своим заместителем по тылу, он мог говорить откровенно. Знал: не выдаст, не предаст. Несколько раз Антипенко писал в Президиум ЦК и Брежневу. Писал смело. Не просил, а требовал реабилитации боевого товарища и друга: «Приближается 20-я годовщина победы над фашистской Германией. У миллионов людей естественно возникает вопрос — долго ли будет продолжаться состояние дискриминации одного из прославленных советских полководцев Маршала Советского Союза тов. ЖУКОВА Г. К., заслуги которого перед народом в минувшей войне трудно переоценить?
Имя Жукова произносилось и поныне произносится советскими людьми с большой любовью, несмотря на самую “сгущённую” и порой надуманную ситуацию.
Иностранная печать и радио явно перебарщивают в прославлении своих, часто незадачливых военачальников периода минувшей войны, но даже и там имя Жукова занимает подобающее место. Советская же печать и радио как бы предали забвению имя этого заслуженного человека, что вызывает ещё большее недоумение и возмущение.
Политическая реабилитация Маршала Советского Союза Жукова Г. К., которой ждут миллионы людей, прозвучала бы на весь мир как долгожданное восстановление справедливости».
На даче в Сосновке к тому времени полноправной хозяйкой стала Галина Александровна. В Москву Жуков по-прежнему отправлял порученца Ивана Прядухина. Тот вспоминал: «Мне приходилось возить продукты из жуковской дачи в Сосновке в Москву к первой жене Георгия Константиновича Александре Диевне. Она спрашивала: “Как там живёт Георгий Константинович?” В свою очередь Галина Александровна тоже выведывала: “Как там?” Моя дежурная фраза: “Не знаю” вызывала женские упрёки: “Всё не знаешь и не знаешь…”».
Хозяин дачи стал много возиться с землёй. Всколыхнулось родовое, мужицкое. Пересаживал, делил кустарники, сажал клубнику. Во всём знал толк. Когда Иван Прядухин привёз саженцы молодой клубники, с восхищением посмотрел на них и спросил:
— Где такой хороший сорт достал?
— На выставке.
Яблоневый сад занимал два гектара — 200 деревьев различных сортов. За садом присматривали специальные работники, знавшие толк в садовом деле. Но хозяин во всё вникал сам. Порой торопил то с обрезкой, то с побелкой штамбов, то с опрыскиванием от вредителей: «Зимой сани не готовят…»
С некоторых пор Жуков стал ценить тишину и немногословие домашних. Даже Галине Александровне мог сказать: «В двух словах можно изъясниться, а ты тарахтишь…» И Прядухину: «Короче, Иван Александрович. Мог бы в дороге в машине обдумать, что говорить».
Похоже, Жуков наслаждался тем, что наступила пора в его жизни, когда можно спокойно подумать, что никакой порученец не окликнет тебя срочно подойти к телефону на звонок Верховного, министра, Генерального секретаря…
Галина Александровна после декретного отпуска вышла на работу. Жуков, ещё будучи министром обороны, устроил её в госпиталь им. Бурденко. Выхлопотал квартиру на улице Горького. Галина перевезла к себе мать Клавдию Евгеньевну. Теперь Клавдия Евгеньевна нянчила внучку Машу.
Жуков пытался привести в порядок, так сказать, юридическую часть своих семейных отношений. Надо было зарегистрировать брак с Галиной Александровной. Но Александра Диевна не давала развод. По-женски, видимо, ещё надеялась, что муж одумается и вернётся к ней.
Маршальскую квартиру в доме на улице Грановского Александра Диевна разменяла. Летом жила на даче в Лесном городке. Её Жуков купил для Галины Александровны. Но потом решил остаться в Сосновке. А дом в Лесном городке отдал первой семье. Кроме того, выплачивал Александре Диевне ежемесячно 200 рублей и передал кремлёвскую продовольственную карточку. Продовольственную карточку отоваривал Иван Прядухин и сразу же пакеты с продуктами увозил Александре Диевне.
Откровенничать Жуков мог только с самыми близкими — с женой, Крюковым и Руслановой. И то — во время прогулок по саду и в лесу. Дача была нашпигована «жучками», и он об этом знал. Это, конечно, раздражало. Заметил: в доме даже думать было тесно, неуютно — как будто что-то давило, угнетало. С одной стороны — жил затворником («Я нигде не бываю, вообще ушёл от мира сего и живу в одиночестве…»), с другой — как в прозрачном аквариуме…
Время от времени звонили из газет и журналов, просили о встрече для интервью. В том числе иностранные журналисты. Жуков отказывал.