Жуков. Маршал на белом коне
Шрифт:
Это был второй круг ада…
Некоторые авторские варианты дочери маршала Марии Георгиевне удалось восстановить по рукописям отца только при подготовке 12-го и последующих изданий «Воспоминаний и размышлений».
«Практически работа строилась так, — вспоминала Анна Миркина, — замечания рецензентов сообщались автору, он делал свои заключения, они направлялись В. Г. Комолову, шёл совместный поиск приемлемых решений».
«Уважаемый Вадим Герасимович!
Посылаю отработанные главы XI–XV, XIII, XIX. Всего 7 глав, которые были просмотрены т. Жилиным (в то время начальник Института военной истории. — С. М.). Все его замечания мною в основном приняты, за исключением для меня непонятных (глава XI) и необоснованных. В этих его замечаниях он должен, прежде всего, сам разобраться… 14 октября 1967 года. Г. Жуков».
Постепенно правка рукописи Жукова увлекла. Он увидел возможности усилить книгу новыми фактами и документами.
Анна Миркина ездила по архивам и библиотекам, добывала нужные книги и документы. Летом 1966 года поехала на родину маршала. Надо было найти некоторые документы, касающиеся Стрел ковки и её обитателей, кое-что уточнить. В книге «Вторая победа маршала Жукова» она рассказывала о той поездке: «День выдался неудачный, пошёл дождь, и в Стрелковку из Угодского Завода мы с сопровождающим товарищем из исполкома приехали насквозь промокшими. Хлюпали по ужасающей грязи — ни мощёных дорог, ни асфальта, разумеется, не было. И, в общем, не было и самой деревни, той большой, густо населённой Стрелковки, которая, соединяясь через овраг с соседней Огубью, образовывала как бы одну большую деревню, как отложилось в моей памяти.
Немцы сожгли обе деревни, и остались отдельные разрозненные обветшалые избы, поломанные изгороди, поваленный колодец…
Так больно стало на душе!
— Что же вы не отстраиваете деревню? — спросила у спутника.
— Да куда её отстраивать? Средств нет, да и зачем? Снесём и эти дома и построим свиноферму.
— Почему же именно свиноферму? А история вас не волнует? Здесь же родина маршала Жукова!
— Свиноферму потому, что земля у нас неважная, урожайность зерновых слабая. А история? Вы же знаете, как обстоит вопрос с Жуковым… Никто его не реабилитировал и вряд ли это будет…
— Обязательно будет!
Всё во мне клокотало! Такое равнодушие у земляка! Просто не хотелось в это верить.
О своём визите в Стрелковку и разговоре с местным руководителем я Георгию Константиновичу не рассказала».
Но Жуков и сам знал многое. И всё прощал землякам. Забитым, затурканным властью и нищетой… Когда приезжал на родину, кабинеты местных партийных и советских руководителей словно вымирали. Правда, когда книга вышла, всё изменилось. Она всколыхнула любовь и интерес к Маршалу Победы не только в стране, но и во всём мире. Власть не могла не считаться с этим. Опала, все запреты и ограничения, которыми власть опутывала самого славного из своих полководцев, исчезли, как нелепый морок.
Книга шла к читателю долго — три года. Полосу заграждения для неё выстроили довольно искусную. Одним из непременных условий специальной комиссии было обязательное редактирование рукописи военным историком. Это называлось спецредактированием. Долго не могли найти такого человека. Все, к кому обращалось издательство, отказывались сразу, как только узнавали, на чью рукопись их приглашают. Боялись за свои генеральские, полковничьи и подполковничьи погоны, за кандидатские и докторские звания. Жуков, видя, что сроки необъяснимо затягиваются, злился. Здоровье уходило. Летом 1967 года он перенёс повторный инфаркт. Как и первый, он прошёл без осложнений. Сильный организм и воля помогли быстро вернуться к полноценной жизни.
На пути к типографии рукопись потеряла более ста страниц. Купюры, конечно же, компенсировались новыми вставками и «доводками». Но количество не всегда переходит в качество. Жуков вынужден был что-то уступать, идти на компромисс. Иначе свою книгу он так и не увидел бы изданной при жизни.
Анна Миркина вспоминала, что иногда ему привозили какие-то возражения или предложения по изменениям в тексте. Жуков внимательно вчитывался в поправки и говорил: «Хорошо, я подумаю». Когда на следующий день она приезжала на дачу, Жуков встречал её в кабинете с вчерашним листом в руках и, не здороваясь, издали бросал: «Нет!»
В январе 1968 года он перенёс тяжелейший инсульт с поражением органов движения, речи, воспалением тройничного нерва. Последний недуг, воспаление, мучил его до конца жизни. Речь вернулась скоро. Память тоже. Но ходить самостоятельно долго не мог.
Лечил Жукова академик Е. И. Чазов. Из Японии был приглашён крупный специалист по иглоукалыванию. Теперь дни и ночи были подчинены спасению жизни. А он продолжал думать о рукописи, всё ещё незавершённой.
Летом Жуков поправлял здоровье и отдыхал в «Барвихе». А издательству необходимо было срочно завизировать в ЦК несколько глав. Изувеченные цензорами главы принесли маршалу. Он внёс правку и передал редактору.
Мемуары Жукова теперь читал Л. И. Брежнев. Они ему понравились. Брежнев мгновенно понял, что это будет книга колоссальной популярности.
В издательство позвонили, сообщили, что всё хорошо, но необходим ещё один, последний штрих, который решит всё: автор должен упомянуть в книге начальника политотдела 18-й армии полковника Л. И. Брежнева…
«Доводчики» тоже были в ужасе. Как? С какой стати здесь Брежнев? Они и не встречались на фронте… Но кто-то из редакторов среди копий архивных документов нашёл упоминание о том, что 18 апреля 1943 года маршал Жуков вместе с наркомом ВМФ Н. Г. Кузнецовым, командующим ВВС А. А. Новиковым и представителем Генштаба генералом С. М. Штеменко прибыл в штаб 18-й армии генерала К. Н. Леселидзе, «чтобы на месте изучить обстановку перед готовящейся операцией». Тут же подготовили вариант правки. Дописали всего три строки — о том, что, мол, маршал приехал посоветоваться с начальником политотдела 18-й армии…
«Поправку» повёз Жукову исполнительный и безотказный Иван Прядухин. Анна Миркина ехать к Жукову и согласовывать новую поправку вначале наотрез отказалась. Ночью ей позвонил Вадим Комолов и приказал немедленно отправиться в Сосновку и привезти согласованную поправку, так как «завтра утром САМ будет лично смотреть рукопись…». Бедная Миркина не знала, что ей делать. Машина за ней уже была выслана. Делать нечего, позвонила в Сосновку. Трубку сняла Галина Александровна.
«Вхожу в дом, — вспоминала Анна Миркина. — Георгий Константинович, как обычно, сидит в своём кресле в синем домашнем сюртуке, застёгнутом на все пуговицы, перед ним — рукопись, открытая на пресловутой странице с приколотой скрепками вставкой.
Длительное молчание.
— Георгий Константинович! Нет выхода. Они ни за что не пропустят книгу без этой вставки!
Галина Александровна горячо меня поддерживает:
— Георгий, ты подумай, такой труд затрачен! Всё это для истории, для будущих поколений, чтобы знали правду о войне!
Маршал ничего не отвечает. Долго молчит. Потом молча берёт фломастер.
— Умный поймёт! — с раздражением произносит он и подписывает вёрстку.
Стараясь не смотреть ему в глаза, низко опустив голову, забираю рукопись и вместе с Галиной Александровной выхожу в прихожую».