Жуков. Маршал на белом коне
Шрифт:
Хрущёв боялся Жукова. И его независимости, и авторитета в войсках и народе. Похоже, он действительно опасался переворота. И спустя многие годы после октябрьского пленума, словно оправдываясь в том, что по Жукову в своё время было принято всё же правильное решение, сказал: «Когда в 1957 году обсуждался вопрос о пресечении попытки Жукова организовать военный путч с целью захвата власти в руки военной хунты, то Москаленко активно выступал с обвинениями в адрес Жукова. Уже не на общем заседании пленума ЦК КПСС, а в более узком кругу лиц, когда Москаленко со страстью обвинил Жукова за поползновение к захвату власти, а Жуков с его солдатской грубостью, с его солдатской прямотой (а я верю Жукову, что он сказал правду) бросил ему: “Что ты меня обвиняешь? Ты же сам мне не раз говорил: чего ты смотришь? Бери власть в свои руки, бери!..”».
Хрущёв, став главой государства, загорелся желанием стать маршалом. Для этого прежде всего необходимо было согласие маршалитета — маршалов Советского Союза и главных маршалов родов войск. Один из маршалов, близких к Никите Сергеевичу, видимо, из подхалимских побуждений начал объезжать маршалов с подписным листом. Лист не подписали ни Рокоссовский, ни Конев. Главный маршал авиации Голованов так и вовсе обругал визитёра. И вот хрущёвский маршал прибыл к Жукову. Маршал в то время жил на подмосковной даче. «Доложите Георгию Константиновичу, — приказал он офицеру, встретившему машину у ворот, — что прибыл маршал такой-то». Офицер кинулся исполнять приказ. Вскоре вернулся, браво вскинул к фуражке руку и доложил: «Четырежды Герой Советского Союза Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков приказал передать, что он не знает маршала такого-то!». Тот опешил. Маршал-то был послевоенный, хрущёвский, «списочный», как их называли тогда настоящие, боевые маршалы. Историю эту рассказал Главный маршал авиации А. Е. Голованов писателю Феликсу Чуеву. Заканчивается она так: «Да, были люди… Так и не стал первый секретарь ЦК партии и глава правительства Н. С. Хрущёв Маршалом Советского Союза. Граждане с хорошей памятью и неравнодушные, жившие в 60-е годы, помнят снимок в центральных газетах: Н. С. Хрущёв в форме генерал-лейтенанта сидит в президиуме среди маршалов…» А тем «списочным» был, по всей вероятности, Булганин.
А вот уже и не байки, а доподлинные документы.
«ОСОБАЯ ПАПКА.
СОВ. СЕКРЕТНО.
СССР.
КОМИТЕТ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ
при СОВЕТЕ МИНИСТРОВ СССР.
7 сентября 1959 г.
№ 2668-ш.
гор. Москва.
Товарищу Хрущёву Н. С.
19 августа сего года по случаю смерти генерал-лейтенанта КРЮКОВА жена последнего, известная певица Русланова, устроила поминки, на которых в числе других были Маршалы Советского Союза т. т. Будённый С. М. и Жуков Г. К. В процессе беседы среди присутствующих был поднят вопрос и о принятом Постановлении Совета Министров Союза ССР № 876 от 27 июля 1959 года о пенсиях военнослужащим и их семьям. Тов. Жуков по этому вопросу заявил, что если он был бы Министром обороны, он не допустил бы принятие Правительством нового Постановления о пенсиях военнослужащим и их семьям. Далее он сказал, что тов. Малиновский предоставил свободу действий начальнику Главного Политического Управления генералу армии Голикову, а последний разваливает армию. “В газете ‘Красная Звезда’, — продолжал Жуков, — изо дня в день помещают статьи с призывами поднимать и укреплять авторитет политработников и критиковать командиров. В результате такой политики армия будет разложена” Высказывания Жукова по этому вопросу были поддержаны тов. Будённым. По имеющимся в КГБ при Совете Министров СССР данным, большинство офицерского состава Советской Армии правильно восприняло Постановление Совета Министров Союза ССР № 876 от 27 июля 1959 года о пенсиях военнослужащим и их семьям. Председатель Комитета Госбезопасности А. Шелепин». Эта докладная председателя КГБ была обсуждена 11 сентября 1959 года на заседании Президиума ЦК КПСС. Было принято следующее решение: «Поручить Секретариату ЦК в соответствии с обменом мнениями на заседании Президиума ЦК принять необходимые меры в связи с фактами, изложенными в записке КГБ (т. Шелепина) от 7 сентября 1959 г.».
Да, большое значение партия придавала личности Жукова. Бросил на поминках словечко, и уже Президиум ЦК этим занимается… Старика маршала Будённого, трижды Героя Советского Союза, члена ЦК и т. д. и т. п. заставили дать ЦК письменное объяснение: «В ЦК КПСС. На поставленные мне т.т. Л. И. Брежневым и А. И. Кириченко вопросы о том, что был ли я 19 августа на похоронах и на поминках генерала Крюкова вместе с маршалом Жуковым, где он якобы в моём присутствии говорил о развале армии, о необоснованном возвышении тов. Голикова Ф. И. и принижении тов. Малиновского Р. Я., а также по пенсиям военнослужащих? Отвечаю: 1. На похоронах генерала Крюкова не был (был занят на заседании Президиума ЦК ДОСААФ). 2. Жукова я видел всего минут 5—10, во дворе дачи Руслановой, когда я вечером (около 7 часов) с женой пошёл к Руслановой, чтобы оказать человеку внимание в тяжёлую минуту. В это время присутствующие на поминках разъезжались. Среди них был и маршал Жуков. При этой встрече маршал Жуков ни о чём подобном не говорил. 18.9.59 г. С. Будённый». Идите, мол, к чёрту!..
Константину Симонову Жуков, размышляя и о своей отставке, и не только о ней, говорил: «Есть в жизни вещи, которые невозможно забывать. Человек просто-напросто не в состоянии их забыть, но помнить их можно по-разному. Есть три разных памяти. Можно не забывать зла. Это одно. Можно не забывать опыта. Это другое. Можно не забывать прошлого, думая о будущем. Это третье. Мне пришлось пережить в своей жизни три тяжёлых момента. Если говорить о третьем из них, то тут в чём-то, очевидно, виноват и я — нет дыма без огня. Но пережить это было нелегко…».
В 1956 году, когда Жуков занимал пост министра обороны, генерал Серов дал ему почитать его досье. Пять увесистых папок. Предшественник Серова генерал Абакумов потрудился… Офицер охраны Сергей Марков потом вспоминал: «Когда Жуков ознакомился с досье, последовала команда Серову об увольнении из органов КГБ бывшего начальника охраны в годы войны Н. X. Бедова, его заместителя М. М. Агеева, бывшего коменданта дачи Б. С. Ермишина и некоторых других офицеров, которые, как оказалось, были причастны к фальсифицированным доносам на Жукова».
Приехал маршал в Гурзуф. С женой Галиной Александровной и маленькой дочкой Машенькой. В то время он уже был в опале. Приехал поездом, без телеграммы. Поезд пришёл рано утром или ночью, так что ворота в военный санаторий оказались запертыми. А сторож куда-то пропал. К воротам подошёл кто-то из отдыхающих, посмотрел на стоящих по ту сторону ворот и тут же убежал. И вдруг из дверей санатория выбежала толпа молодых офицеров. Целая рота! «Ребята! Да это же наш маршал Жуков!» Кинулись искать сторожа. Где там! Не нашли. «А ну, ребята, поднажми!» И ребята вытащили из земли железные кованые ворота и поставили к дереву. «Проходите, товарищ Маршал Советского Союза!».
Всё и всех Жуков мерил войной. Как-то в одном споре, где произносилось имя некоего генерала, в последнее время благодаря различным обстоятельствам получившего большое положение в Министерстве обороны, Жуков сказал: «А кем он был во время войны? Знаете? Он был капитаном и носил мой портфель».
Книгочей он был страстный. Собрал большую библиотеку. Иван Прядухин вспоминал так: «Военная литература на даче находилась в шеренгах казённых книжных шкафов». Но в этих шеренгах были, разумеется, не только военные книги. Много было русской и зарубежной классики. Любил и современных писателей. Со многими из них был знаком. Обладал хорошей памятью. И часто, как это бывает у людей начитанных, реальную жизнь совершенно естественно смешивал с литературой. Когда на даче в Сосновке появилась редактор Анна Миркина, узнав о её образованности и услышав её игру на рояле, воскликнул: «Галюша! Нам с редактором моей книги повезло! По-французски говорит, на фортепьянах играет! И — фигура!..» Когда он читал рассказ И. С. Тургенева «Однодворец Овсянников», неизвестно. Но сцену, где смоленский помещик, выкупив у своих крестьян за целковый французского барабанщика, которого те собирались топить в проруби, запомнил хорошо: «Вот дети, учитель вам сыскан… и француз, и на фортепьянах играет…». [198]
198
— Вот, дети, — сказал он им, — учитель вам сыскан. Вы всё приставали ко мне: выучи-де нас музыке и французскому диалекту: вот вам и француз, и на фортепьянах играет… Ну, мусье, — продолжал он, указывая на дрянные фортепьянишки, купленные им за пять лет у жида, который, впрочем, торговал одеколоном, — покажи нам своё искусство: жуэ!
Был чрезвычайно чуток к языку. Мария Георгиевна рассказывала: «Однажды я сказала: “Пойдёмте кушать” Отец ответил довольно строго: «Нет такого слова в русском языке, надо говорить “есть”».
О страсти к танцу. Монголы любили маршала, называли его «Великий Монгол» (такого титула в Монголии был удостоен только один человек — Чингисхан) и, зная его юношеское увлечение, подарили ему миниатюрную скульптуру — танцующие монгольские парень и девушка. Жуков осмотрел миниатюру с интересом и, улыбаясь, сказал: «Она танцует, а он возле неё кружит, кружок выписывает…»
Однажды директор АПН Владимир Ларин, заранее договорившись с маршалом о встрече в определённый час, задержался минут на десять — не мог открыть задвижку на калитке жуковской дачи. Человек деликатный и скромный, он счёл неуместным просто покричать, позвать кого-нибудь из обслуги маршальской дачи. И вот, наконец, кое-как справившись с замком, явился к Жукову. Тот даже не поздоровался, посмотрел на напольные часы и произнёс: «Человек, который опаздывает более чем на пять минут, не соответствует занимаемой должности».