Жуков. Портрет на фоне эпохи
Шрифт:
16 октября, когда в «Красной звезде» появился заголовок «Угроза нависла над Москвой и всей страной», в столице началось настоящее безумие. Прошел слух: Сталин уехал из Москвы. На окраинах слышна была орудийная стрельба. Во всех госучреждениях сжигали массу документации. Метро остановилось. Милиция исчезла, власть испарилась; самыми яркими признаками надвигающегося конца стали прекращение работы радио и невыход «Правды». Начальство удрало первым. Второй секретарь Московского горкома партии Попов вспоминал: «Я поехал в Московский комитет партии. Там было безлюдно. Навстречу мне шла в слезах буфетчица Оля. Я спросил ее, где люди. Она ответила, что все уехали. Я вошел в кабинет Щербакова и задал ему вопрос, почему нет работников на своих местах. Он ответил, что надо было спасать актив. Людей отвезли в Горький. Я поразился такому ответу и спросил: а кто же будет защищать Москву? Мы стояли друг против друга – разные люди, с разными взглядами. В тот момент я понял, что Щербаков был трусливым по характеру» [486] . Секретная справка горкома партии сообщала: «Из 438 предприятий, учреждений и организаций сбежало 779 руководящих работников. Бегство отдельных руководителей предприятий и учреждений сопровождалось крупным хищением материальных ценностей и разбазариванием имущества. Было похищено наличными деньгами за эти дни 1 484 000 рублей, а ценностей и имущества на сумму 1 051 000 рублей. Угнано сотни легковых и грузовых автомобилей» [487] . Профессор-литературовед Леонид Тимофеев записал в своем дневнике 17 октября: «Директор изд[ательст]ва „Искусство“ с револьвером отнял у кассира 70 тыс., разделил с замами и убежал. Где-то убежал директор кожевенного завода,
486
Там же.
487
Интервью Леонида Млечина авторам, май 2011.
488
Там же.
Бегство руководителей-коммунистов спровоцировало исход сотен тысяч жителей на восток, с использованием всех возможных транспортных средств. Бандиты отнимали у беженцев сколько-нибудь ценные вещи, грабили магазины, напали на британское посольство, оставленное персоналом. Массовые пьянки, крики «Бей жидов!» напоминали сцены, происходившие в начале Первой мировой войны. Из окон Московского университета на улицы выбрасывали бюсты Ленина и портреты Сталина. Пламя костров, пожиравших тома их произведений, поднималось на сотни метров вверх. В составленной позже секретной справке отмечалось: «Выявлен 1551 случай уничтожения коммунистами своих партийных документов». Многие заводы забастовали, рабочие требовали выдачи зарплаты, препятствовали закладке взрывчатки, предназначенной для уничтожения предприятий. Микояну пришлось ехать на Автозавод имени Сталина и объяснять собравшимся на митинг 6000 рабочих, что вождь в Кремле и никуда уезжать не собирается. Встревоженный распространяющимися слухами, Жуков, перебравшийся со штабом в Перхушково, послал своего охранника Бедова и водителя Бучина узнать, что происходит в столице. Бучин рассказывает, что в кремлевских воротах «Бедов… вышел из машины, пошептался с какими-то чекистами, все с озабоченными и жутко таинственными физиономиями» [489] . Можно поспорить, что Жуков поручил Бедову проверить, по-прежнему Сталин находится в Москве…
489
Бунин А. Указ. соч. С. 35.
В это же самое время тысячи молодых людей добровольно и часто с энтузиазмом записывались в ополчение. Их сразу же направляли на Можайскую линию. В числе этих добровольцев находился философ Григорий Померанц. «У нас не было ничего, кроме канадских винтовок с 20 патронами, которые через три дня заменили французскими – в них было целых 120 патронов» [490] . Несмотря на готовность к самопожертвованию, это были очень слабые в военном отношении соединения.
В конце концов Сталин решил остаться в Кремле. Эта новость восстановила порядок, чему также содействовали объявление с 19 октября в столице осадного положения и расстрел сотни паникеров и погромщиков. Однако, если верить многочисленным свидетельствам, Сталин колебался. Димитрову, секретарю Исполкома Коминтерна, и Молотову он заявил 15-го: «Москву невозможно защитить как Ленинград» [491] . 16-го он сказал в присутствии Микояна: «Я выеду завтра утром» [492] . На вопрос Александра Яковлева: «Товарищ Сталин, а удастся удержать Москву?» – вождь ответил: «Думаю, что сейчас не это главное. Важно побыстрее накопить резервы. Вот мы с ними побарахтаемся еще немного и погоним обратно…» [493] На Курском вокзале стоял наготове специальный поезд, а на аэродроме – самолет DC-3. Все было готово. Вот что вспоминал Василевский [494] : «В должность начальника Генерального штаба я фактически вступил 15 октября 1941 года. Шапошников в то время приболел и выехал в Арзамас вместе почти со всем Генеральным штабом. Сталин вызвал меня к себе и приказал мне возглавить группу Генерального штаба в Москве при нем, оставив для этой работы восемь офицеров Генерального штаба. Я стал возражать, что такое количество офицеров – восемь человек – не может обеспечить необходимый масштаб работы, что с таким количеством людей работать нельзя, что нужно гораздо больше людей. Но Сталин стоял на своем и, несмотря на мои повторные возражения, повторил, чтобы я оставил себе восемь офицеров Генерального штаба и я сам – девятый. Только уже позднее я понял его упорство в тот день. Оказывается, на аэродроме уже стояли в полной готовности самолеты на случай эвакуации Ставки и правительства из Москвы, и на этих самолетах были расписаны все места, по этому расписанию на всю группу Генерального штаба было оставлено девять мест – для меня и моих восьми офицеров».
490
Беседа с авторами, сентябрь 2010. См.: Grandeur et misere de l’Armee rouge. P. 76.
491
The Diary of Georgi Dimitrov 1933–1949. P. 197.
492
Mikoian. Op. cit. P. 418–419.index.html (23 февраля 2012).
493
Яковлев А. Указ. соч. С. 284.
494
Симонов К. Указ. соч. С. 356–357.
Немецкое наступление начало пробуксовывать
Власть пришла в себя. Вместе с ГКО Сталин проводит одно совещание за другим. Было издано постановление о досрочной мобилизации родившихся в 1921, 1922 и 1923 годах.
Под ружье ставили юношей 18–19 лет. Было ускорено строительство третьей передовой линии укреплений (восточнее Калинина – Ржева – Можайска – Тулы – Коломны – Каширы); за проведение работ отвечал НКВД. Был издан приказ мобилизовать в Москве 450 000 мужчин в возрасте до 45 лет и распространить начальную военную подготовку на все население. 17 октября Жукову направят 11 500 рабочих-коммунистов, сведенных в особые батальоны. Сотни тысяч гражданских, включая женщин, были мобилизованы на рытье противотанковых рвов, возведение баррикад, рубку деревьев. Люди работали в обычной городской одежде, под холодным дождем, стоя по колено в грязи. Возводились три кольцевые оборонительные линии на ближайших подступах к городу: по его окраинам, по окружной железной дороге, по Бульварному кольцу. Но Жуков понимал, что все это не будет иметь большого значения, если Москва окажется в окружении. Битву за Москву надо выиграть вне Москвы. Самое главное – остановить немцев, чтобы дать себе небольшую передышку, дождаться прибытия войск из тыловых районов страны. Вопреки широко распространенному мнению, Дальневосточная армия мало что могла дать для обороны Москвы. 12 октября Ставка приказала ее командующему Апанасенко отправить к Москве три стрелковые дивизии (в том числе знаменитую 78-ю) и 2 танковые дивизии. И всё. 28-го Тимошенко, продолжавшему отступление на Украине и на юге России, в свою очередь, пришлось выделить для обороны столицы две дивизии.
В ожидании подкреплений Жуков подал голос. 13 октября он объявил, что оставление позиций без письменного приказа повлечет расстрел беглецов на месте. 21-го потребовал, чтобы каждая дивизия выделила заградительный отряд из расчета одна рота на полк, чтобы оружием пресекать любые проявления паники. Поскольку сохранялась опасность прорыва механизированных частей, командующий фронтом принял ряд неотложных мер. Вплоть до московских предместий, на всех возможных направлениях наступления, на шоссе, на главных дорогах, на каждом перекрестке оборудовать узел обороны, занятый отрядами, снабженными минами, противотанковыми ружьями Дегтярева, бутылками с «коктейлем Молотова» и бензопилами для спиливания деревьев и блокирования тем самым еще оставшихся проходимыми дорог.
16 октября Сталин еще больше расширил полномочия Жукова, передав в его ведение район Калинина. Жуков был против: это было слишком далеко. Командующие его армиями не могли находиться в пути по два часа. Красная армия была слишком тяжеловесна, ее система связи чересчур ненадежна, чтобы в один фронт можно было включить 12 армий, растянувшихся на подступах к столице от Калинина до Тулы. Поэтому на следующий день Жуков добился создания на этом направлении Калининского фронта, в который вошли четыре армии (22, 29, 30 и 31-я); командующим фронтом был назначен Конев. Жуков настоял, чтобы ему отдали и «оперативную группу» Ватутина, состоявшую из трех стрелковых и двух кавалерийских дивизий, а также 8-ю танковую бригаду Павла Ротмистрова. Имя этого танкиста Жуков запомнит, как и имя Катукова. Чтобы удержать максимально большее число немецких соединений вокруг Брянского котла, где еще продолжали сопротивление советские войска, Жуков приказал сбрасывать туда с парашюта офицеров, оружие, боеприпасы, рации. Результат: сопротивление продолжится до 23 октября, до этого срока более 30 000 человек сумеют вырваться из окружения. После быстрой проверки в НКВД их, перевооружив и переформировав, отправят на Можайскую линию, на подкрепление.
Уже 15 октября, то есть всего через три дня после того, как фон Бок начал вторую фазу операции «Тайфун», немцы начали выдыхаться. Распутица затрудняла снабжение танковых соединений, дождь препятствовал действиям люфтваффе. Генерал Гёпнер, чья IV танковая группа была на острие главного удара, отметил возросшее сопротивление советских войск. Он перебросил часть своих танков на шоссе Вязьма – Можайск – Москва. 15 октября, при Бородине, ему пришлось два дня вести бои, чтобы потеснить вновь сформированную (и очень слабую) 5-ю армию Лелюшенко, который был при этом ранен. Бойцы Красной армии жгли танки бутылками с «коктейлем Молотова» и отступали, только использовав все возможности к сопротивлению. В письме семье Гёпнер отмечал: «Впервые с начала войны число убитых русских намного превысило число сдавшихся в плен… У русских не осталось больше армии, достойной этого названия, и они не должны были иметь способность к такому ожесточенному сопротивлению. Однако противостоящие нам соединения – 32-я сибирская бригада и несколько танковых частей – проявили себя замечательно эффективными» [495] . Тем не менее 18 октября Гёпнеру все-таки удалось взять Можайск: до Москвы осталось 90 км.
495
B"ucheler H.Op. cit. P. 154.
Усилия Жукова по наведению порядка и восстановлению управления войсками начали приносить свои плоды. На его правом крыле оперативная группа Ватутина контратаковала и блокировала в Калинине немецкую III танковую группу. После потери Можайска Жуков перенес основной рубеж обороны на линию Калинин – Волоколамск – Наро-Фоминск – Алексин – Тула. Он укрепил свой центр, то есть прямой путь на Москву по Минскому шоссе. Удерживавшие это направление 5-я и 33-я армии получали основные подкрепления (25 октября 5-я получила 2 стрелковые дивизии, 5 танковых бригад, 16 артиллерийских полков). На левом фланге 43-я армия проявила слабость 19 октября? Жуков отдает безжалостный приказ: «Военному совету 43-й армии. В связи [с] неоднократным бегством с поля боя 17 и 53 сд приказываю: В целях борьбы с дезертирством выделить к утру 22:10 отряд заграждения, отобрав в него надежных бойцов за счет вдк. Заставить 17 и 53 сд упорно драться и в случае бегства выделенному отряду заграждения расстреливать на месте всех, бросающих поле боя. О сформировании отряда донести. Подписано: Жуков, Булганин» [496] . И это не пустые слова. На следующий день командующий 43-й армией Голубев получил приказ арестовать командира 17-й дивизии и расстрелять его перед строем. Жуков приказывал: «17 дивизию, 53 дивизию заставить вернуть утром 22.10.41 Тарутино во что бы то ни стало, включительно до самопожертвования» [497] . 22 октября Жуков получил новый тяжелый удар. Сдан Наро-Фоминск, основа обороны центрального участка. Командир 133-й стрелковой дивизии Герасимов и ее комиссар Шабалов были расстреляны перед строем [498] . Жуков немедленно бросил к Наро-Фоминску лучшие соединения только что прибывшей 33-й армии. Ни рядовые, ни командиры не имели никакого боевого опыта, но ценой тяжелых потерь город был на следующий день отбит. Он вновь был захвачен немцами после восьмидневного сражения, в ходе которого их IV армия понесла большие потери. Ее командующий Клюге попытался продвинуться вперед северо-западнее, по Волоколамскому шоссе, обороняемому 16-й армией. Сталин сухо предупредил ее командующего Рокоссовского: «Ст[анция] Волоколамск, гор[од]. Волоколамск под Вашу личную ответственность». Но вечером станция была потеряна. На следующий день мстительная директива Ставки пристыдила Жукова за эту неудачу и потребовала от него вернуть этот пункт. Можно себе представить реакцию командующего фронтом. Надо думать, она была изложена в ясных выражениях, поскольку в 17:05 Ставка временно отменила свой приказ в пользу контрнаступления с целью облегчить положение самого города. Но к концу дня Волоколамск пал. Жуков устроил Рокоссовскому головомойку и сообщил о прибытии, по требованию Сталина, для расследования происшедшего комиссии фронта, которая уже действовала после сдачи Можайска и Калуги. В выводах комиссии и в окончательном докладе вождю Жуков прикрыл Рокоссовского, сняв с него всякую вину за случившееся. Но тот никогда не простит Жукову присылки этой следственной комиссии и будет упрекать за нее даже в 1960-х годах. Дни боев за Волоколамск стали для Жукова самыми тяжелыми. Много лет спустя, на одном из приемов в честь Дня Победы, он подошел к Афанасию Белобородову, командовавшему 78-й дивизией, и спросил: «Помнишь, Павлантич, ноябрь сорок первого? Волоколамку помнишь? У-ух, и тяжело было…» «Глаза у него повлажнели, – рассказывал Белобородов, – рука, лежащая на моем плече, дрогнула. Но я не удивился. Вспоминать самые критические дни обороны Москвы даже такому человеку железной воли, каким я знал Жукова, было неимоверно тяжко» [499] .
496
ЦАМО. Ф. 208. Оп. 2513. Д. 83. Л. 513–514. Цит. по: Жуков в битве под Москвой. M.: Мосгорархив, 1994.
497
ЦАМО. Ф. 208. Оп. 2511. Д. 24. Л. 19–20. Цит. по: Там же.
498
Там же. Оп. 2524. Д. 10. Л. 155. Цит. по: Там же.
499
Жукова М.Г. Маршал Жуков – мой отец. С. 102.
28 октября последняя тревога, на этот раз на юге, на дороге, ведущей в Москву из Тулы. II танковая армия Гудериана вклинилась в советскую оборону, но, когда до стен старой крепости оставалось 6 км, ее остановила дивизия НКВД, расстрелявшая немецкие танки из 76-мм зенитных орудий. Немцы были измотаны, снабжение войск прекратилось, в непролазной грязи приходилось тысячами бросать грузовики, железнодорожные линии остались далеко позади. «Все блокировано, – писал Гёпнер. – Невозможно больше передвинуть ни одно подразделение. К нам ничего больше не поступает: ни горючее, ни боеприпасы, ни продовольствие. Самолеты не могут взлететь либо потому, что размокли аэродромы, либо из-за отсутствия горючего, либо потому, что дождь и туман делают невозможным ориентирование» [500] . 30 октября Бок перешел к обороне на левом фланге и в центре своего участка фронта. Гудериану было разрешено взять Тулу, но, не добившись успеха, он 8 ноября прекратил активные операции. Бок так и не сумел дать фюреру то, о чем он просил в своем обращении 2 октября: «последнее сражение за Москву».
500
B"ucheler H. Op. cit. P. 155.
Почти с досады немцы, прослышавшие о панике 16 октября, усилили налеты своей авиации на Москву, призванные запугать ее жителей. Со своего КП Жуков видел летевшие каждый день на восток бомбардировщики с черными крестами. Сталину все чаще приходилось спускаться в бомбоубежище на станции метро «Кировская». На Мясницкой улице (в описываемое время называлась улицей Кирова (c 1935 г.). Историческое название возвращено в 1990 г. – Пер.), рядом с Наркоматом обороны, он устроил командный пункт в эвакуированном диспансере. Переход соединял это здание со зданием наркомата, а лифт позволял спускаться в убежище. К прибытию Сталина станцию закрывали, и его появление становилось секретом Полишинеля. Поэтому в начале 1942 года бомбоубежище оборудовали в Кремле. Октябрь стал худшим месяцем для москвичей. 28-го числа было зафиксировано 6 авианалетов на город. Но на следующий день люфтваффе потерпели тяжелое поражение: из 100 самолетов, участвовавших в рейде на Москву, 44 были сбиты советскими истребителями и огнем орудий ПВО. В воздухе, как и на земле, немецкое наступление остановилось.