Журнал 64
Шрифт:
– Из фильмов про каратистов?! Они висели у меня совсем недолго. К тому времени я их давно убрал. Что ты имеешь в виду?
– Джит Кун До-о-о! – неожиданно заорал он, так что треска кусками полетела из его рта, а сидящие за соседними столиками посетители чуть не выронили из рук чашки. – Помнишь свой боевой клич, Карл? Ольборг, Йорринг, Фредериксхавн, Нёрресундбю. Если фильм с участием Брюса Ли шел в каком-то из этих городов, ты оказывался тут как тут. Неужели не помнишь, чувак? Ты собирался посмотреть какой-то фильм, «запрещенный к просмотру детьми», и стоял перед билетной кассой. Значит,
– О чем ты болтаешь, Ронни? При чем тут фильм?
Тот вновь перегнулся через стол.
– Ты обучил меня удару ребром ладони, Карл. Увидев девушек на дороге, ты больше не оглядывался назад. Именно в тот момент я ударил отца в шею. Несильно, но вполне достаточно. Ты когда-то объяснял мне, как нужно ударить, чтобы не сломать шею жертве, но причинить значительный вред. Я упражнялся дома на овцах, так что прицелился ровно в сонную артерию, ударил и пнул пяткой, вот и всё!
Карл увидел, что на краю стола дергается скатерть. Только бы он не решил продемонстрировать описываемый прием сейчас.
– Отодвинься немного, а то плюнешь рыбой мне на одежду, – попросил он. – Знаешь что, Ронни? Это полный бред, просто чушь! Я попрощался с дядей, и потом мы ушли с тобой одновременно. Неужели ты настолько травмирован его смертью, что тебе приходится выдумывать всякое вранье, чтобы спокойно жить дальше? Ты стал жалким.
Собеседник улыбнулся.
– Думай, что хочешь. Десерт будешь?
Карл помотал головой.
– Если еще когда-нибудь услышу, что ты говоришь о тех событиях в подобном духе, я покажу тебе «Джит Кун До».
Затем Карл поднялся и оставил приятеля наедине с остатками рыбы и, очевидно, серьезными размышлениями о том, как он будет выкручиваться со счетом. По крайней мере, до десерта дело точно не дойдет.
– Срочно к Маркусу Якобсену, – оповестил Карла постовой по возвращении.
«Если сейчас он покажет мне нос, я не на шутку расстроюсь», – подумал Мёрк, поднимаясь по лестнице.
– Сразу перейду к делу, Карл, – приступил Маркус, прежде чем успел закрыть дверь кабинета. – Спрошу тебя как есть. Ты знаешь, кто такой Пит Босвелл?
Мёрк нахмурился.
– Нет, мне это имя ни о чем не говорит, – ответил он.
– Только что мы получили анонимную информацию о трупе, обнаруженном на Амагере.
– Так… Терпеть не могу анонимную информацию. И что там?
– О том, что жертва – англичанин, Пит Босвелл, двадцать девять лет, негр родом с Ямайки. Исчез осенью две тысячи шестого года. Остановился в отеле «Тритон»; сотрудник торговой компании, зарегистрированной под названием «Кандалу Воркшоп». Торговля индийскими, индонезийскими и малазийскими предметами искусства и мебелью. Тебе о чем-либо это говорит?
– Абсолютно ни о чем.
– Весьма странно, ибо информация также гласит о том, что ты, Анкер Хойер и Пит Босвелл встречались в тот день, когда он пропал.
– Встречались? – Карл нахмурился. – Какого черта мне встречаться с человеком, импортирующим мебель и безделушки? У меня все время одна и та же мебель, с тех пор как я въехал в свой таунхаус. На новую нет денег. А если бы даже и были, то я отправился бы за нею в «Икею», как и многие другие граждане. Черт возьми, к чему ты клонишь, Маркус?
– Вот-вот, я и сам себе задаю тот же вопрос… Ну давай поглядим. Анонимные сообщения приходят, как правило, не один раз, – сказал он.
Ни слова о несвоевременном появлении Карла на совещании.
Глава 18
Гитта Чарльз напоминала картину, которая в свое время увлекла создателя, однако теперь стояла со стертой подписью в углу у перекупщика. В Торсхавне одно лишь имя заставляло ее ощущать свою особенность, и уже взрослой девушкой она пообещала себе, что, если когда-нибудь в ее жизни появится жених, она не откажется от своего имени. Девочка по имени Гитта Чарльз была сильной и стойкой. Будучи взрослой, она часто вспоминала себя маленькой. Обо всем, что было до того, как она выросла, не стоило и говорить.
Когда отец становится банкротом, мир рушится и исчезают надежды на будущее – по крайней мере, так произошло с Гиттой, ее матерью и младшим братом.
В Вайле они нашли безопасную, однако незавидную замену своей прежней жизни – квартиру, лишенную вида не только на гавань, но и вообще на море, – и вскоре семейство превратилось в трех отдельных человек, каждый из которых пошел своим путем, безразличный к другим. С шестнадцати лет – а это было тридцать семь лет назад – она не видела ни мать, ни брата, что ее вполне устраивало.
«Они и понятия не имеют о том, насколько все тут поизносилось», – подумала Гитта, как можно глубже втягивая дым от сигареты. С самого понедельника у нее не было во рту никакого пойла, и это сводило ее с ума. Вовсе не потому что она страдала от алкогольной зависимости, совсем нет. Однако небольшой толчок, легкий сквознячок в мозгу и кратковременное жжение на языке всегда словно вырывали Гитту из небытия. И если на книжке было немного денег – а сейчас, в конце месяца, их там не было вовсе, – можно было поблаженствовать пару дней в компании с одной-единственной бутылкой джина. Большего женщине и не требовалось, так что пьяницей назвать ее было нельзя. Просто она была немного расстроена.
Гитта на мгновение задумалась о том, не проехаться ли ей на велосипеде до Транебьерга – вдруг там окажется кто-то из старичков, обитателей дома призрения, еще помнящих ее. Может, повезет выпить чашечку кофе, да вот еще стопку вишневого бренди, ликера или портвейна… Женщина закрыла глаза и почти почувствовала на губах вкус алкоголя.
Да, всего одна рюмочка хоть чего-нибудь, и дожидаться социального пособия будет куда как легче. Проклятие, как редко оно выплачивается…
Гитта пыталась выпросить еженедельную выплату пособия, однако социальные работники вычислили этот фокус. Если выплачивать деньги каждую неделю, уже спустя пару дней она заявится с протянутой рукой и пустым карманом, а если выплачивать ежемесячно, то придет лишь под конец месяца. Весьма практично, она и сама это понимала. Не так уж она была и глупа.