Журнал «Если», 1994 № 01
Шрифт:
В некогда монолитном сообществе западных спецслужб уже сейчас видны трещины. Разведки активно «разрабатывают» друг друга и охотятся за секретами вчерашних соратников. Американцы жалуются на французских и японских коллвг, пытающихся проникнуть в их технологические секреты. В новых политических условиях на первый план может выйти уже знакомая нам фигура двойного, а то и тройного агента. И новая демократическая Россия, где девизом значительной части населения стало: «Спасайся, кто может!», — похоже, становится хорошим компостом для их произрастания.
Потребителем информации из России могут стать не только
Российская разведка оставляет завоеванные ранее позиции. Причина все та же — нет денег. Сокращение кадрового состава в бывшем ЛГУ приобрело хронический характер. Многие из тех, кто имел возможности и способности, ушли в солидные фирмы и банки, либо обзавелись собственными. Остаются сотрудники, дожидающиеся пенсии, да не имеющая опыта молодежь. В наших «западных» резидентурах царит страх быть сокращенным, многие из-за этого боятся даже уходить в отпуск.
Существует, пожалуй, поле, где потребность в политической разведке сохраняется. Это «ближнее» зарубежье. Обмен любезностями глав бывших союзных республик не должен вводить в заблуждение — Москве нужно знать, что говорят и чем дышат в Ташкенте, Киеве или Кишиневе. Другой вопрос, что служба внешней разведки (СВР) в нынешнем состоянии для этого малопригодна. Министерство безопасности (а в нем остались и пограничники со своей собственной разведкой, и бывшее Третье управление военной контрразведки КГБ), поступающей по его каналам информацией делится неохотно. Вот и приходится работникам СВР черпать сведения, например, о Таджикистане из газет или отчетов резидентов в Пакистане.
Структурно для сбора информации по СНГ, конечно, больше подходит Министерство безопасности, но вряд ли оно уступит военной разведке даже часть ассигнований, которые могло бы получить само. Лучше же всех из бывших советских спецслужб живет ГРУ Генштаба МО. Сокращения до них не докатились. Если ПГУ обвиняли в политическом сыске, то военный шпионаж — дело, в принципе, аполитичное, и особых претензий к ГРУ у демократов не было. А теперь, после октябрьской трагедии в Москве, с армией вряд ли кто-то захочет ссориться. И политики, вне зависимости от своего окраса, средств на нее не пожалеют.
«Я, Дубов Сергей Дмитриевич, считаю своим долгом заявить следующее по вопросам, связанным с моей работой на ЦРУ…» На мгновение Дубов задумался, поднес ручку ко рту и свалился на пол, лицо его стало синеть; «скорая помощь», вызванная из Склифосовского, констатировала отек легких; три часа Дубова пытались спасти. В десять часов он умер; вскрытие показало идентичность яда, от которого погибла Ольга Винтер и он, агент ЦРУ, «Умный». Доктор, проводивший вскрытие Дубова, потерял сознание, вдохнув пары яда, вторая бригада работала в противогазах».
Мак Рейнольдс
УТОПИЯ
Проснувшись во второй раз, он убедился, что пища стала более разнообразной и обильной. А вскоре они выкатили его кресло на веранду. Он сразу узнал это место. Никаких других зданий вокруг не было видно, но сомневаться не приходилось: он находился примерно в миле от мыса Эспартель, на вершине горы, которая возвышалась над Танжером, и откуда открывался вид на Испанию и Атлантический океан.
Все остальное было для него новым. Архитектура дома — фантастическая. Кресло, в котором он сидел, не имело колес, но везло его куда угодно по малейшему мановению руки человека, назвавшегося Джо Эдмондсом.
Вся троица — девушку, как оказалось, звали Бетти Стайн — сопровождала его на террасу, обращаясь с ним, как с хрупкой фарфоровой вазой. Несмотря на слабость, Трейси Когсуэлл еще был способен испытывать нетерпение и любопытство.
— Мой локоть… — сказал он. — Локоть стал меня слушаться. А ведь он вышел из строя в… в 1939 году.
Академик Стайн встревоженно склонился над ним:
— Главное, не волнуйтесь, Трейси Когсуэлл, вам нельзя переутомляться.
Тот, что помоложе, — Эдмонс — сказал с ухмылкой:
— Прежде чем привести вас в сознание, мы позаботились и о локте и о других ваших, гм, слабых местах.
У Трейси на языке вертелся вопрос: «Где я?» Но он ведь знал, где находится. Несмотря на всю ирреальность происходящего, он точно определил свое местонахождение: в трех милях от Танжера, в самом странном доме, какой ему приходилось когда- либо встречать. И в самом роскошном — это он сразу почувствовал. Видимо, он попал в руки противников; только мультимиллионер мог позволить себе такое великолепие, а в их движении мультимиллионеров не было.
Он взвесил слова Джо Эдмондса и принял их к сведению. Но от этого ситуация не прояснилась. Он ведь помнил, что в Лондоне его рукой занималось некое светило хирургии. Тогда профессор спас ему локоть, однако предупредил, что рука никогда уже не будет в порядке. А теперь она былав порядке — впервые после той передряги на Эбро.
На третий день он поднялся на ноги, начал ходить и попытался проанализировать ситуацию. Более отдаленные аспекты его пока не занимали. Возможно, со временем объяснение появится. Теперь же ему необходимо понять, на каком он здесь положении.
На плен это не похоже, хотя видимость бывает обманчивой. Несвобода не обязательно должна ассоциироваться со стальными решетками и запорами. Эти три типа в странных одеяниях, опекавшие его, выглядели вполне миролюбиво. Однако Трейси Когсуэлл много чего повидал на своем веку, вращаясь в разных политических сферах, и знал, что милейший добряк, который обожает детей и свой маленький садик, не моргнув, может приговорить тебя к газовой камере или к расстрелу.
Мелькнула мысль о побеге. Нет, еще рано. Начать с того, что ему это просто не под силу. Слишком слаб. И потом, нужно выяснить, что же здесь происходит. Может быть… вряд ли, но возможно- то, чего не понимает он, понимает Исполнительный Комитет.