Журнал «Если», 1997 № 06
Шрифт:
— Хорошо, — согласился Бревис. Грас принес веревку и обвязал ее вокруг пояса Эрика.
— Пять минут, Эрик, и удачи тебе! — проговорил Портер.
Бревис распахнул дверь и вошел. В сфере было достаточно темно, а внутренние защитные экраны действительно оказались сдвинуты. Сначала Бревис увидел только рассеянный полихромный свет, который окутал неровные ряды свинцовых панелей. Чтобы сориентироваться, он вернулся к стене и попытался отыскать выключатель.
Как только он коснулся кнопки, его затопили волны пляшущих, безумных, разноцветных, трепещущих узоров, которые метались, точно оживший калейдоскоп. Эти образы пленили его, околдовали, практически лишив сил и способности действовать. К счастью, Бревис по-прежнему касался пальцами выключателя и быстро нажал кнопку, с благодарностью принимая наступление темноты.
— Эрик, что происходит? — Голос Портера звучал словно издалека.
— Небольшой эксперимент, — ответил Бревис. — Излучение глубокого Тау в сочетании с электрическим светом создают жуткую комбинацию. Мне этого не вынести, поэтому придется идти на ощупь.
Он очень медленно отыскал защитные экраны и начал пробираться между ними, наступая на те, что упали, и хмурясь при мысли о пароксизме отчаяния, заставившего Дрискола с такой яростью наброситься на них и крушить все вокруг. Края свинцовых листов казались размытыми в радужной дымке, становившейся все более плотной по мере продвижения вперед по защитному лабиринту, — теперь уже можно было не сомневаться в силе и ярости Тау, которое металось внутри сферы и стремилось подчинить себе психику человека.
Бревис ощупывал все, что ему попадалось под руки, надеясь, что Дрискол упал где-нибудь между экранами, вдали от страшного сияния, мерцающего впереди. Но в глубине души он знал, что на это рассчитывать не стоит, и похолодел от страха, понимая, что ему придется выйти за экраны и подвергнуться прямому воздействию Тау.
Когда он миновал последний экран и вышел в саму сферу, образы и ощущения, словно вихрь, налетели на него со всех сторон, поглотив все чувства и оставив ему лишь едва различимую и спасительную мысль о том, зачем он сюда пришел.
Ослепленный ярким сиянием и изысканными красками, Бревис пытался проследить за танцем каких-то диких геометрических плоскостей и узоров; при этом сам он, очевидно, шагал сквозь хаотическую
Вселенную, которая — лишь усилием воли ему удавалось убедить в этом себя — была пластиком, покрывающим днище обзорной сферы. Его сознание выхватывало разлетающиеся на мелкие осколки образы и пыталось оценить их с точки зрения здравого смысла, назвать хоть какими-то именами. Однако время от времени его воображение вдруг попадало в ловушку восхитительных иллюзий, и тогда Бревису приходилось, прибегая к почти физическому усилию, заставлять себя думать о другом, потому что он знал, какую цену придется заплатить за минутную слабость.
Теперь он понимал, почему Дрискола так привлекали Тау-образы. Мозг принимал эти образы напрямую, они не подвергались фильтрации и обработке сознанием. Земные, весьма ограниченные чувственные ощущения отступали, и мозг погружался в царство ранее неизведанных представлений и понятий.
Болезненный толчок под ребра заставил Бревиса вспомнить о своей миссии. Он споткнулся о тело Дрискола, распростертое на полу, но, к счастью, не упал. Он не видел пилота, ему удалось лишь схватить его за плечи, в то время, как его сознание терзали безжалостные когти нескончаемых видений Тау.
И снова, уже более настойчиво, веревка потянула его назад. Бревис заколебался, не в силах собраться с мыслями в водовороте безумных фантазий, куда стремительно погружалось все его существо. Веревка оставалась единственной реальностью, связующей его с привычным миром. Она была невидимой пуповиной, соединяющей его через неизведанные бездны с далеким кораблем, средоточием неуверенности и страха. Он ощутил иррациональное желание избавиться от веревки, не возвращаться назад в тревожный мир людей, остаться здесь навсегда.
В третий раз за веревку взялись всерьез. Бревис не успел снять ее с себя, его руки продолжали сжимать плечи Дрискола, их обоих тащили мимо защитных экранов до тех пор, пока в самом конце лабиринта его не окутала мгла, и тогда бесконечное мельтешение образов прекратилось. Его подхватили и вытащили на свет — холодный и безжалостный свет истинной реальности. Несколько долгих минут Бревис лежал на полу и тряс головой, пока Портер не помог ему подняться на ноги.
— Как ты себя чувствуешь, Эрик?
— Паршиво. — Бревис поднял глаза и увидел, что дверь в смотровую сферу осталась приоткрытой. — Слушай, можно сделать так, чтобы эту дверь нельзя было открыть?
— Я ее заварю, — пообещал Портер. Он посмотрел на Дрискола, который по-прежнему был без сознания. — Впрочем, в ближайшее время его вряд ли что-нибудь заинтересует.
— Я думал не о нем, — усмехнулся Бревис. — О себе.
Внешне маневры Портера, казалось, привели к успеху. При помощи приборов ему удалось обнаружить участок пространства, где звезд было гораздо меньше. Он изменил вычисленный ранее курс. И чудесным образом оба астральных тела, появившиеся внутри корабля, медленно уплыли прочь, не причинив корпусу существенного ущерба. Оставалось только ждать. Однако новые космические тела их больше не тревожили, и постепенно люди успокоились.
Теперь у них появилась возможность более спокойно обдумать ситуацию, в которой они оказались. Но внутреннее напряжение продолжало нарастать. Бревиса гораздо больше беспокоил стресс, в который погружался экипаж, чем сама проблема, вставшая перед ними.
Грас всю свою энергию сосредоточил на выполнении рутинной работы, словно пытался убедить себя в том, что у него просто не хватает времени на решение основной задачи. Дрискол после перенесенного шока тоннами глотал транквилизаторы. Даже у Портера возникали трудности, когда он пытался настроиться на решительный мозговой штурм.
— Загвоздка в том, — заявил он, — что неизвестно, с чего следует начать, когда пытаешься разобраться с подобной задачей.
— Ты перестал ясно мыслить, Пол, — возразил Бревис. — Тебя смущают размеры проблемы, а ее причины отошли на второй план. Я не физик, но мне кажется, что дело сводится к конгруэнтности. Мы потеряли физическую конгруэнтность с нашей собственной Вселенной. У нас больше нет связи с теми факторами, которые контролируют размеры. Ну, и какие же факторы их определяют, Пол? Почему одни предметы мы называем большими, а другие — маленькими?