Журнал «Если», 2000 № 06
Шрифт:
Но что если правы именно они?
Как уже не раз говорилось на страницах журнала, в силу остросюжетности своей фантастика воспринимается обыденным сознанием в ряду дамских романов, исторической и приключенческой прозы, детективов и триллеров. Поэтому стоит ей хоть немного сделать шаг в сторону, как она теряет контакт с читателем. Но неужели, акцентируя занимательность, нескучность, «фантастика-как-тема» исторически была обречена на вымирание после того, как она выполнила свою миссию — популяризировала достижения науки? Не хочется в это верить. Правда, нельзя отрицать тот факт, что «фантастика-как-прием» расцвела пышно, и потому, купив в магазине очередную книгу, мы часто сталкиваемся с юмористическим, приключенческим или историческим романом, чья истинная сущность хорошо замаскирована фантастической атрибутикой.
Но отпевать научную фантастику все
В ряде заметок и статей говорилось о том, что потребитель фантастики стремительно молодеет. Если этот процесс читателей будет продолжаться еще некоторое время, то вскоре основными потребителями фантастики опять станут школьники начальных классов, для которых тот факт, что Земля — круглая, явится своего рода откровением.
Деградация образовательных структур долго продолжаться не может, иначе это приведет к быстрой и болезненной кончине государства Российского. Увлечение гуманитарными науками тоже не вечно, уже сейчас наблюдается определенная усталость в обществе от легионов полуобразованных носителей «духовности». Стране вновь потребуются инженеры, ученые, исследователи.
И когда снова проснется интерес к точным наукам, вот тогда-то…
Андрей Саломатов
ВРЕМЯ ВЕЛИКОГО ЗАТИШЬЯ
«Мертвецы всего мира химически идентичны».
Глава 1
По образованию сорокалетний Алексей Зайцев был психологом и на волне интереса к этой еще недавно редкой профессии не ощутил никакого дискомфорта при переходе из одной политической формации в другую. Напротив, его благосостояние резко улучшилось, он почувствовал доселе неведомый вкус бытовой свободы, которую могут дать только деньги, избавился от продовольственной неврастении и довольно быстро сделался сибаритом. Впрочем, в скромных российско-интеллигентских масштабах. О недавнем прошлом страны Алексей вспоминал лишь тогда, когда по телевизору показывали старые фильмы, которые он смотрел с большим удовольствием, либо в новостях — обнищавшие коммунистические митинги. На частые жалобы менее удачливых соседей Зайцев скоро научился многозначительно пожимать плечами и душевно отвечать: «Да-да-да». С такими же, как он сам, любил порассуждать о паразитической психологии россиянина и как бы вскользь прихвастнуть неновой, но вполне презентабельной «ауди». В общем, Алексей был человеком во всех отношениях благополучным, в последнее время все чаще задумывался, не завести ли еще раз семью, но о детях уже не помышлял. Во-первых, у него уже было два взрослых сына, а во-вторых, Зайцеву наконец хотелось пожить для себя.
Свой отпуск, выпавший на середину августа, Алексей решил провести на родине отца — в небольшом сибирском поселке с привлекательным и одновременно распутным названием Разгульное. Всю первую неделю он бродил от одних доселе неведомых родственников к другим. В каждом доме в честь редкого московского гостя устраивалось лукуллово застолье, которое обычно длилось до утра, и в конце концов это так утомило Зайцева, что он начал подумывать о возвращении в столицу. Но уезжать, так и не попробовав хваленой сибирской охоты и ночной рыбалки, было и жаль, и обидно. Наслушавшись невероятных охотничьих рассказов о бесчисленных стаях уток и жирных тетерках, как-то утром Алексей отправился в одиночку побродить с ружьем по тайге. За полдня блуждания он не встретил никакой дичи, если не считать земляных жаб и обыкновенных лесных пичуг. Ему даже ни разу не пришлось снимать двустволку с плеча, зато он напал на россыпи розовой брусники, которые и завели его в таежное болото. Только наевшись недозрелой ягоды, Зайцев решил, что пора возвращаться домой, попытался выяснить по солнцу, с какой стороны он пришел, но ничего не вышло. Солнце висело почти над головой, и определить, куда оно будет закатываться, не было никакой возможности. Алексей лишь помнил, что в Разгульном солнце встает слева, а когда он отправлялся в тайгу, светило в спину.
Часа в четыре пополудни Зайцев наконец разобрался, в каком направлении надо шагать, но слишком углубился в болота, так что идти напрямик никак не получалось. Приходилось все время огибать обширные озера с обсидиановой тухлой водой, уклоняться то в одну, то в другую сторону, а ближе к вечеру ему вдруг показалось, что он вообще идет не туда. Болото не только не кончалось, наоборот, становилось безжизненнее. Все чаще ему попадались целые рощицы березовых хлыстов и все реже встречались оазисы обычной лесной растительности.
Первую ночь Алексей провел на небольшом островке-горбушке, у жалкого чадящего костерка, который развел из бересты и поддерживал мелкими прутьями. Страх еще не овладел Зайцевым — утром он собирался отыскать первую же высокую сосну, забраться на нее и осмотреть окрестности. Его лишь слегка мучили голод и жажда: перед охотой он позавтракал стаканом молока и куском хлеба, а вода в алюминиевой литровой фляжке давно закончилась. Правда, днем он поел недозрелой брусники, но от нее остался лишь легкий холодок в желудке да кисловатый привкус во рту.
Жажда давно уже напоминала о себе, тем более что болотной воды вокруг было сколько угодно. Алексей даже ощущал головокружение от ее сладковатого гнилостного запаха. Но самыми докучливыми оказались сонмища комаров и таежного гнуса. Назойливые кровопийцы почти не реагировали на едкую струйку дыма, лезли под охотничий брезентовый костюм, и единственным спасением от них была еловая лапа, которой Зайцев остервенело обмахивался.
Всю ночь Алексей воевал с насекомыми, а под утро, когда болото заволокло душным ядовитым туманом, комары вдруг исчезли, и он провалился в сон.
Но выспаться Зайцеву так и не удалось. Вскоре над мертвым березовым сухостоем поднялось солнце, туман растворился в воздухе, и комары вновь накинулись на свою жертву, возможно, единственную на много километров в округе. Щеки и подбородок Алексея уже серебрились суточной щетиной, глаза были воспалены, а лицо так распухло от укусов, что в зеркале он, пожалуй, не узнал бы себя.
Весь следующий день Зайцев пытался выбраться из гиблого места. Деревья вокруг стояли низкорослые и чахлые, и забираться на них не имело смысла. Несколько раз Зайцев принимался кричать, но очень скоро охрип. Пересохшее от жажды горло начало так саднить, что он совсем потерял голос. Затем от отчаяния Алексей расстрелял все патроны (кроме одного, который оставил на крайний случай), но и это не принесло результата. Лишь потом он сообразил, что местные жители с детства привычны к ружейной пальбе в тайге, и даже если кто-то услышит выстрелы, то не обратит внимания.
Для поддержания духа он успокаивал себя соломоновым девизом: постоянно твердил, что все когда-нибудь кончается, а значит, кончится и болото… но зелень попадалась все реже, болотные травяные настилы становились все более зыбкими, и вскоре Зайцев начал терять самообладание. Он пробирался от острова к острову, часто возвращался назад, шарахался из стороны в сторону и в панике едва не распрощался с жизнью. Вначале Алексей дважды подряд провалился в вонючую чавкающую жижу и потом долго добывал из нее резиновые сапоги. Затем свалился в воду, страшно перепугался, и это последнее происшествие несколько охладило его — Зайцев стал более осторожным.
Вторые сутки, проведенные в тайге, оказались куда более тяжелыми. Алексей вывозился в грязи, одежда покрылась серой чешуйчатой коркой подсохшего ила. Зайцев промок, неимоверно устал и оголодал. Брусника больше не попадалась, правда, он сумел напиться относительно чистой воды из островного бочажка и набрать полную фляжку. Но в эту ночь ему пришлось обходиться без костра — спички намокли во время купания. В кромешной темноте Алексей слушал гудение тысяч насекомых, не переставая отмахивался от них и со страхом думал, что же его ждет завтра. Только сейчас он сообразил, как подвело его легкомыслие: он пошел в тайгу, словно в подмосковный лесочек, где можно блуждать весь день, только путешествуя по кругу. На карте эта местность выглядела сплошным зеленым полем, доходящим едва ли не до границы с Китаем, но в том-то и дело, что на карте все это занимало десять на пятнадцать сантиметров, а в реальности простиралось на многие сотни труднопроходимых верст. «А неплохо бы рвануть в Китай, — трясясь от лихорадочного озноба, подумал Зайцев. — Погулять неделю-другую и так же вернуться. Шанхай, Пекин, Лхаса, шашлык из гремучей змеи… Но, говорят, китаянки тощие. Наверное, не все… А я здесь подохну». Он постарался выбросить из головы смертельные мысли, попробовал задремать, но всякий раз, когда глаза заволакивало сном, а рука с веткой опускалась на землю, комары сеткой покрывали лицо, и он просыпался.