Журнал «Если», 2000 № 06
Шрифт:
«А в сущности, что такое дом… родина? — погружаясь в себя, подумал Зайцев. — Место, где ты родился. Дворец это или грязная нора, не имеет значения. Да и традиции — всего лишь правила, которые в тебя вбили еще в детстве. Даже если они людоедские, все равно будешь цепляться за них, потому что они с рождения отпечатаны у тебя на подкорке. Наверное, условия жизни вообще не играют никакой роли, когда не с чем сравнивать. И помойка ничем не отличается от комфортабельной квартиры, если не знать о существовании приличного жилья. Известно ведь: птицы, рожденные в клетке, не покидают ее, а виварные крысы, выпусти их на волю, сдохнут от стресса. Что ты
Глава 3
Проснулся Зайцев от храпа, причем храпели попеременно двое, да так громко и протяжно, что у него засосало под ложечкой, как от жирного у больного печенью. Алексей не стал будить хозяев. Он ногой нащупал выход и, развернувшись, выполз в тоннель. Тошнота не отпустила его, даже когда он удалился метров на сто.
Тоннель плавно пошел направо. Алексей миновал поворот и впереди увидел на стене оранжевый отсвет, а затем услышал странные звуки — что-то похожее на рычание или предсмертный хрип.
«Корову что ли забивают?» — подумал он.
Зайцев пополз быстрее и вскоре очутился у входа в освещенную нору, точную копию той, где очнулся утром. Алексей хотел было поздороваться с хозяевами и спросить, в какой стороне выход из подземелья, уже раскрыл рот — и тут же закрыл его. В глубине пещеры на травяной подстилке бесились два голых человеческих обрубка, которые сплелись в жирный, словно агонизирующий клубок. У верхнего из четырех конечностей была всего лишь одна рука, у нижнего — одна нога.
Зайцева заметили, но оба обитателя норы при виде случайного гостя ничуть не смутились. Их иссеченные лица ощерились в улыбках, и мужик изумленно произнес:
— Стояк!
— Мне надо наверх, — наконец выговорил Алексей и отвернулся.
— Я не знаю, как выбраться отсюда.
— Исть хочешь? — отвалившись к стене, как-то невпопад, рассеянно спросила женщина, и Зайцев застонал от отчаяния и бессильной злобы.
— Как выйти на поверхность? — на этот раз громко и довольно грубо повторил он. — Я знаю, что сейчас Время божьего гнева, но мне очень надо. Я стояк, не умею ползать, отбил себе все руки.
— Не-а, — ответил мужик. — Время божьего гнева кончилось. Сейчас Время сбора ранетых.
— А что же вы здесь?.. Идемте собирать.
— Какие же сейчас ранетые? Время великого затишья, — ответил мужик. — А ты прямо ползи. Там Мишка-дурачок живет. Его проси. Если отпустит… А мы — обрядовые, нам не с руки.
Зайцев решил не лезть в семантические дебри и не доискиваться, что означает «Время сбора ранетых» и «обрядовые». Не попрощавшись, Алексей пополз дальше по тоннелю. Он торопился выбраться из лабиринта засветло, яростно работал локтями, а потому довольно быстро выбился из сил.
Зайцев обливался горячим потом, тяжело дышал и до рези в глазах всматривался в кромешную темноту, но ничего не видел. В красных кругах, которые плавали у него перед глазами, то и дело возникали какие-то неясные образы ландшафтов и причудливых архитектурных монстров. Иногда ему казалось, что его со всех сторон окружают живые существа, обитатели некоей подземной мифической страны, и Алексей замирал, прислушиваясь, действительно ли днздесь один.
Наконец Зайцев остановился передохнуть. Он уронил голову на руки и начал успокаивать себя: «Черт с ним. Даже если опоздаю до темноты, переночую наверху, на песке, а завтра найду дорогу, тропинку или реку». Он вспомнил фразу: «Если отпустит», и подумал: «Что это значит? А если не отпустит? Почему какой-то Мишка-дурачок решает?»
Жилище Мишки-дурачка Алексей обнаружил только тогда, когда подполз к нему вплотную. Оказалось, что Мишка завешивает вход в нору плотной циновкой из болотных трав, и слабый свет коптилки проникает в тоннель только через едва заметные отверстия. Зайцев чуть не прополз мимо, но заметил на стене множество светящихся точек и остановился.
— Есть здесь кто? — на всякий случай спросил он и тихонько поскреб пальцем по плетеной двери.
Никто не ответил, и тогда Алексей отодвинул циновку и заглянул внутрь. Там на подстилке лежал худой и очень грязный человек неопределенного возраста, с длинными спутанными волосами и прозрачной кожей. Лицо у него было покрыто какой-то омерзительной рыжей шерстью, отчего нижняя часть от носа до подбородка больше напоминала лобок.
У хозяина пещеры имелись в наличии все четыре конечности, и одной из них он что-то усердно процарапывал на полу. Как и все обитатели подземелья, он был одет в бесформенный мешок, а локти и колени дурачка были так же обезображены наростами.
— Ты Мишка?.. — начал Зайцев, но осекся.
— Да, я Мишка-дурачок, — не поднимая глаз, ответил тот. — Заползай, стояк, я тебя давно жду. Исть хочешь?
— Нет, спасибо, — отказался Зайцев.
Предпоследняя фраза озадачила его. Алексей очень торопился изложить просьбу, но, увидев вполне нормального мужика, сразу позабыл о ней. Зайцев вполз в нору, поправил за собой циновку и только сейчас заметил, что все стены испещрены какими-то символами. Одни напоминали пиктограммы, другие — древнеегипетские и корейские иероглифы. Рунические значки и клинопись соседствовали со стилизованными латинскими буквами и кириллицей. Эта настенная роспись походила на попытку создать из всех существующих письменных систем что-то вроде графического эсперанто.
— Ого! — разглядывая письмена, невольно воскликнул Алексей, а хозяин, доцарапав очередную закорючку, наконец снизошел и посмотрел на гостя.
— Хочу свою грамоту придумать, — солидно заявил Мишка. — Жизнь нашу буду записывать, все, как есть: кто родился, кто помер, чего говорят.
«Так вот почему тебя называют дурачком», — подумал Зайцев и спросил:
— А ты-то зачем здесь сидишь? У тебя же и руки, и ноги есть. Мог бы жить, как нормальный человек.
— А без рук, без ног разве нельзя, как нормальный? — вопросом на вопрос ответил Мишка.
— Можно, конечно, — растерянно ответил Алексей. — Но не здесь же! Зачем ползать под землей?
— Все ползают. Мы кудияровцы-богоносцы, за то и страдаем.
Даже тот незначительный интерес к этим несчастным, который был у него вначале, после этих слов сразу пропал.
— Хочешь, пойдем со мной, — вяло предложил Зайцев.
— Благодарствую, стояк, — сверкнув глазами, ответил хозяин норы. — Я так считаю: лучше здесь умереть лежа, чем там жить на коленях. Ты, стояк, зря народ баламутишь. У нас своя жизнь, у тебя — своя. Был у нас здесь один такой же шустрый, все на четвереньках бегал, да народ подбивал, пока ноги не поотрывало. Тоже любил речи говорить… Сейчас многие болтают. Порядка совсем не стало. Ничего, кончится Время великого затишья, всем припомнится.