Журнал «Если», 2006 № 10
Шрифт:
Я сказал со слезинкой:
— Чё вам еще от меня надо-то? Я же всё рассказал, до самой мелочи! Всё, что помню!
— А надо и то, что не помнишь. Есть такая штука: подсознание. В нем иногда прячется информация, о которой человек и сам не ведает. Здесь эту информацию у тебя выскрести не сумели, поэтому поедем в клинику особого института, в Горнозабойск… Да не бойся, там больно не делают, просветят мозги, вот и все. И кормят до отвала, потому как будешь не воспитанник, а пациент…
— Все равно не в коня корм, зря только потратятся, — искренне сказал я.
— А тебе-то что? Прокатишься, на белый свет посмотришь
Я посопел и кивнул. А что делать? В этой «конторе» спорить не полагалось, иначе пожалеешь сто раз.
— И поимей в виду, Стрелок мой ненаглядный. Названия данной жидкости ты не знаешь, поэтому и найти другую дозу нигде не сможешь. Уяснил ситуацию? Отвечай согласно уставу.
Я опустил руки вдоль мятых комбинезоньих штанин, глянул Мерцалову в лоб и ответил согласно уставу:
— Так точно, понял, господин воспитатель.
Он опять подобрел:
— Не надо «господина воспитателя», можешь обращаться «Ефрем Зотович». Мы с тобой теперь одной ниточкой связаны. Ты от меня никуда, и я тебя блюсти должен. Так что будем проявлять взаимное понимание. Уговор?
— Так точно, гос… Ефрем Зотович.
— Вот и ладненько. Выезжаем завтра утром. Собери имущество…
Рано утром школьный фургон отвез нас в столицу, на маленький вокзал, который назывался Елисеевский. Сели в поезд — странный, прямо винегрет какой-то. За блестящим вагоном-рестораном была почему-то прицеплена теплушка, будто из военного фильма, за ней синий пассажирский вагон с надписью «Абакан», а следом красный с надписью «Торпеда». А за «Торпедой» стоял вагончик словно из музея или из кино про ковбоев, индейцев и американских грабителей. Но самое удивительное было еще дальше: мы подошли к вагону, каких я не видел ни в кино, ни на самом деле. Похоже, что какой-то регентский салон на колесах. Одна половина его была сплошь застекленная, даже крыша. А вторая — четыре двухместных купе. Это я разглядел, когда мы оказались внутри. Да, именно в этот вагон подтолкнул меня Мерцалов, когда проходили у подножки:
— Грузись, Стрелок…
Я послушался, а в тамбуре оглянулся и увидел, как Мерцалов показывает усатому проводнику бумаги. Проводник часто кивал, а потом по-военному козырнул. Ну, дела-а…
Купе было просторным, с двумя кожаными диванами и зеркалами. Мерцалов откинулся на диване и добродушно объяснил мне, что поезд этот «спецрейсовый», а наш вагон — опытный образец.
— Проектировали для туристов с тугими кошельками, да в производство так и не приняли… А нам видишь, какой почет! Выделили суперкупе, потому как я сопровождаю персону, весьма интересную для некоторых учреждений… Кстати, персона, имей в виду: ампула не у меня, а в сейфе проводника. Так что не предпринимай попыток…
Я буркнул,
Мы поехали. Скоро пришел проводник (другой, не усатый), спросил, надо ли стелить постель. Мерцалов сказал, что после, а сейчас, мол, пусть принесет побольше бутербродов, шесть бутылок пива и чай (вот этому господину, который до пива еще не дорос).
Пиво он глотал прямо из горлышка… Я сжевал несколько бутербродов с колбасой, выпил чай и стал смотреть в окно. Поезд шел по пригородным путям, среди всяких эстакад, водокачек, закопченных зданий и замерших на рельсах цистерн. Неинтересно. Я спросил, можно ли пойти в застекленную часть вагона. Там сквозь прозрачную крышу наверняка видны облака — смотри на них, сколько угодно. Мерцалов рыгнул и разрешил. Знал, что никуда я не денусь. И сам я это знал. Ну да — поводок покрепче якорной цепи…
В прозрачном помещении стояло несколько мягких откидных кресел. Сиди и бездельничай. Ну, я и сел…
Стеклянная крыша была чистая, словно только что промытая. Над ней бежали назад электропровода, мелькали кронштейны столбов. А облака почти не двигались — так, по крайней мере, казалось. Они были громадные, желто-белые. Такие пушистые груды. А небо между ними — очень синее.
Мне нравилось глядеть на облака, потому что они были свободные. Никто не мог им ничего приказать. И ничего не мог с ними сделать. Ни ментухайские генералы, ни начальник спецшколы, ни сам Регент. И я хоть капельку, хоть чуть-чуть и на малое время, но все же впитывал в себя частички этой их свободы. И старался не думать больше ни о чем. Только про облака…
Но все же иногда я поглядывал по сторонам. И увидел, что пригороды наконец остались позади. По сторонам раскидывались зеленеющие равнины с деревнями, колоколенками, речками, перелесками. Поезд почти все время шел по насыпям, на высоте, и можно было представить, что ты в самолете (по правде-то я никогда не летал). Иногда под колесами гремели мосты, мелькали за стеклами железные конструкции…
Раза два появлялся Мерцалов: проверить, на месте ли я (будто я мог сбежать!). Кивал и говорил:
— Любуешься? Правильно. Впитывай красоты просторов родной Империи, это облагораживает душу…
Хотелось послать его подальше, но ведь запрёт в купе, гад такой, и задернет шторки, да еще надает по морде…
Потом он позвал меня обедать. Надо же, как быстро пролетело полдня!
Обед был такой, какого я сроду не пробовал. Вкуснятина! Суп назывался «солянка сборная» (как наш поезд, хихикнул я) и пахнул всякими заморскими травами и приправами. А больше всего мне понравилось похожее на стружки мясо с мелким жареным картофелем — «бефстроганов». Объеденье…
— Добавки хочешь? — спросил размякший от пива Мерцалов. Я не стал изображать гордого, и он заказал еще порцию…
От сытости я осоловел и спросил, нельзя ли прилечь (в школе спать днем не разрешалось: нарушение режима). Мерцалов опять проявил великодушие…
Проснулся я среди ночи. Мне очень надо было в туалет. Я сунул в ботинки босые ноги и, не одеваясь, выскользнул в коридор. Сходил, двинулся обратно. Застекленная часть вагона была наполнена лунным излучением, как аквариум искрящейся водой. И я прошел мимо купе — до своего привычного кресла. Сбросил ботинки, забрался с ногами. Посижу чуть-чуть, Мерцалов ничего не узнает…