Журнал «Если», 2007 № 05
Шрифт:
— Нет-нет, — испуганно сказал гость. — Зачем движок?
— А что?
— Да вот… машинку бы…
— Ну, это запросто, — равнодушно изронил Андрон. — Ближнего прицела небось?
— Дальнобойную… можно даже одноразовую… — выдавил гость, явно опасаясь, что после таких слов выставят неминуемо. Вместе с чемоданами.
Страхи его, однако, не сбылись. Андрон задумчиво почесал переносицу.
— А на кой она тебе?
— То есть как? — растерялся владелец белого мусора.
Так и не получив внятного ответа, Андрон подошел к ближнему чемодану и присел перед ним на корточки. Взял в корявые пальцы
— За кого голосовал? — неожиданно спросил он.
— Ни за кого, — виновато признался гость.
— А я вот за Портнягина… — удрученно молвил Андрон. — Вишь, как оно все обернулось… Не можешь быть свободным — научат, не хочешь — заставят! Движок с платформы снять велели, буду теперь на парусную тягу переделывать.
— Платформу? — тихонько ахнул гость. — Железнодорожную? Очень, видать, хотел понравиться хозяину.
Однако угрюмый Андрон, судя по всему, его не услышал.
— Через пару деньков загляни, — велел он, бросая шестеренку в общий хлам и поднимаясь с корточек. — Расценки знаешь?
Тот заверил, что знает, и с видимым облегчением поспешил откланяться. Наверное, и сам не ждал такой удачи. Оказавшись за калиткой, остановился перевести дух. Таксист, как и договаривались, еще не уехал. Возле скамьи бродила курица и нежным трепетным голосом просилась в лапшу, а неподалеку встрепанный седенький старикашка с детским сачком в руках неистово вминал каблуком в грунт какое-то, надо полагать, вредоносное насекомое.
Медведку, что ли, топчет?
Да нет, не медведку — бабочку.
Почувствовав, что на него смотрят, старичок обернулся, удивив наблюдателя выражением яростного ликования на морщинистом рыльце.
— Ну они у меня в будущем попрыгают! — потрясая сачком, злорадно пообещал он. — Демократы хреновы!
Когда за нежелание продать торговую точку Димитрий Уаров вторично получил по голове, с ним что-то, видать, случилось. То ли мозги ему слегка повредили, то ли потом в палате успокоительным перепотчевали, только вместо того, чтобы испугаться, он вдруг задумался. Точку, правда, продал, но как-то машинально, без сожаления. Притих, приобрел привычку бродить по городу, беседуя вполголоса с самим собой. В иные времена таких провожали жалостливыми или насмешливыми взглядами, теперь же на Уарова посматривали с завистью, не в силах понять, где спрятан сотовый телефон с пешеходной гарнитурой.
Замечено, что постоянное общение упрощает психику. Одиночество же усложняет ее до полной невозможности общаться. Вы не поверите, но для этакого добровольного робинзона каждое слово начинает означать то, что оно означает. Скажешь ему при встрече: «Ну и как твое ничего?» — а он-то и впрямь примется толковать о зряшности жизни. И ладно бы если только своей!
Или, допустим, поделишься с ним умилением, что вот-де наш православный боксер, выходя на ринг, перекрестился перчаткой, а этот урод возьмет да и прицепится: подставлял ли тот во время боя левую щеку, получив по правой, как подобает христианину?
За внешностью Уаров еще следил, за здоровьем — перестал. Брился ежедневно, а вот к стоматологу уже подзабыл дорожку.
Самой сообразительной, естественно, оказалась жена: быстро уяснив, что к чему, незамедлительно перевела недвижимость на свое имя, чего Димитрий, кажется, не заметил. Как, впрочем, и многого другого.
Грянувшие вскоре исторические события застали Уарова на улице. Распад Сусловской области, позиционная гражданская война, выборы первого Президента Суверенной Республики Баклужино — все это происходило при нем, но в памяти как-то не откладывалось. Слонялся, бормотал. Сидишь, бывало, на баррикаде, а он станет аккурат на линии прицела — и смотрит, смотрит, пока у тебя щекотка в указательном пальце не начнется. Потом махнет безнадежно рукою и побредет дальше.
Как уцелел — непонятно.
Потом добро восторжествовало, из окон первых этажей исчезли мешки с песком, легендарный бронетрамвай занял нынешнее свое место на пьедестале, и в голове Димитрия Уарова тоже вроде бы слегка развиднелось. Очнулся, начал скупать подержаную бытовую технику. Неизвестно, до чего он там додумался, но в решительных скорбных глазах его отчетливо читался приговор самому себе и всему человечеству.
Живи он в эпоху драконовских законов термодинамики — и черт бы с ним! Теперь же, после незамеченного Димитрием государственного переворота, когда чудес стало чуть ли не больше, чем явлений природы, ничто не мешало ударенному по голове бизнесмену обратиться за помощью к тому же Андрону Дьяковатому, на чьей совести уже висели такие чудовищные изобретения, как деноминомет, безынерционная пуля и даже, если верить молве, подслушивающе-расстреливающее устройство, ввинчивающееся непосредственно в наушник телефона.
Минули условленные два дня.
Как в прошлый раз, пройдя в незапертые сени, Димитрий без стука (поскольку стука все равно бы не услышали) приотворил пухлую дерматиновую дверь.
— К вам можно?
Заплаканная Агата Георгиевна, склонившись над кухонным столом, остервенело раскраивала шмат сала. В тарелке мокли серые огурцы.
— У, варвар! — заклеймила она вошедшего и снова отвернулась. Тот расценил это как разрешение проникнуть в горницу, где был неприятно поражен присутствием участкового милиционера.
— А вот штрафану третий раз, тогда узнаешь! — грозил участковый Андрону.
— Да? — развязно отвечал ему тот. — А ноу-ноу не хау-хау? За что штрафанешь?
— За движок!
— Ты что, Перфильич, с коня упал? Он и на движок-то не похож…
И впрямь, то, что бесстыдно растопырилось посреди стола, не было похоже ни на что. За одно только отсутствие кожуха невольно хотелось обвинить конструктора в порнографии. Что-то невероятно извращенное мерещилось в этом диком до цинизма сочленении разнородных деталей.
Впрочем, тут вопрос привычки. Случись так, что пойдет изделие в серию, внедрится в быт, — глядишь, со временем кому-нибудь даже покажется красивым. Нарочно начнут кожухи снимать, чтобы нутро предъявить.
— Не веришь — заказчика спроси, — предложил Андрон.
Перфильич скинул кепи (старого образца, еще с сусловским гербом), вытер взмокший лоб и повернулся к Уарову. Лицо у милиционера было алчущее, но усталое.
— Что вы, какой движок? — не дожидаясь вопроса, испуганно сказал Димитрий.