Журнал «Если» 2010 № 3
Шрифт:
— Только посмотрите, что вы наделали, — сказал я с оправданной укоризной.
— Мать моя женщина, — негромко сказал он. — Впервые бобы меня бросили.
Подобрав одну, он попробовал ее на зуб и сказал:
— От них даже у казуара запор случится, Преп. — Он рассмотрел ее внимательнее и побрел ко мне через насыпи. Бусины скатывались изо всех складок его одежды. — Кто-то тебя круто нагрел, сынок, — доверительно продолжил он. — Это не бобы. Это стекло.
Боюсь, я на него рявкнул:
— Знаю! Это для туземцев!
Он поглядел на меня каменно. Потом все так же каменно повернулся
— Так какую, говоришь, религию впариваешь? — осторожно спросил он.
Я проигнорировал этот вопрос.
— М-да, — вздохнул я. — Нет смысла пытаться собрать их до темноты. Вы не против, если я останусь здесь до утра?
Несколько раз за ночь меня будило ужасающее чавканье с периметра нашей стеклянной пустыни, но, поскольку Маккабби не просыпался, я постарался не тревожиться.
Встали мы на рассвете; весь наш уголок вселенной переливался «как хренова Страна Осс», по выражению Маккабби. После завтрака я принялся за геркулесов труд по собиранию моих запасов, вооружившись ржавой лопатой, которую нашел в развалюхе при станции. Маккабби на время меня оставил: пошел, оскальзываясь на бусинах, за пределы нимба. Вернулся он, сияя от счастья и с охапкой кровавых шкурок.
— Скальпы динго, — хмыкнул он. — В скупке по трешке каждая. Ты, Преп, похоже весь долбаный континент избавил от казни египетской. Там горы трупов динго и кроликов, пытавшихся пообедать твоей бижутерийкой. Помяни мое слово!
Он был так рад привалившему счастью, что разыскал вторую лопату и взялся помогать мне с бусами. К тому времени, когда мы загрузили кузов (половина там оказалась земли), снова спустилась ночь, а территория вокруг Экспериментальной станции по-прежнему напоминала Диснейленд.
— Ну и ладно, — философски сказал я. — Хорошо, что в Брюнетке есть еще один грузовик.
Вздрогнув, Маккабби уставился было на меня, потом ушел, бормоча что-то себе под нос.
На следующее утро я наконец подошел к последнему этапу перед выполнением истинной миссии милосердия. Маккабби сказал, что видел стоянку анула по пути к станции. По его словам, они стояли лагерем у болота с акациями, где из деревьев выковыривали личинок, а из болота — луковицы ирриакура, единственную доступную им пищу в сезон засухи.
Там я их и застал — на закате. Все племя насчитывало никак не больше семидесяти пяти душ, и каждая была безобразнее предыдущей. Не знай я, сколь велика их нужда во мне, возможно, отступил бы. Мужчины были широкоплечими, угольно-черными, с еще более черными бородами и кустистой растительностью на низких лбах, угрюмыми взглядами и плоскими носами, проткнутыми косточками. У женщин волос было больше, а бород не было совсем, зато имелись обвисшие груди с сосцами, как пара наколотых медалей. Мужчины носили только веревки из конского волоса поперек тела, за которые затыкали бумеранги, трещотки, амулеты из перьев и тому подобное. На женщинах были нагас, переднички размером с фиговый листок из коры бумажного дерева. На детях — потеки слюны.
Когда я остановил грузовик, племя тупо подняло глаза. Никаких признаков ни гостеприимства, ни враждебности. Взобравшись на капот, я взмахнул руками и крикнул на
— Дети мои, придите ко мне! Я принес вам благую весть!
Несколько детишек подобрались поближе и начали в ответ ковырять в носу. Женщины вернулись к копошению заостренными палками среди акаций. Мужчины — к ничегонеделанью. Они просто застенчивы, подумал я, никому не хочется быть первым.
Потому я решительно шагнул в самую их середину и взял за руку морщинистого белобородого старика. Из кабины грузовика я открыл небольшое окошко, дававшее доступ в кузов, и сунул сопротивляющуюся руку папаши внутрь. Вынырнула она с пригоршней земли и одинокой зеленой бусиной, на которую старик недоуменно заморгал.
Как я и рассчитывал, любопытство овладело остальным племенем.
— Тут на всех хватит, дети мои! — крикнул я на их языке. Подтаскивая и толкая, я одного за другим загонял их в кабину.
Каждый покорно засовывал руку в отверстие и, достав одну бусину, возвращался к своему занятию, словно бы благодарный, что церемония позади.
— В чем дело? — спросил я одну робеющую девчушку, последнюю в процессии и единственную, кто добыл две бусины. — Разве никому не нравятся красивые штучки?
Она виновато поежилась, вернула одну из бусин и поспешила прочь.
Такое отсутствие энтузиазма меня ошеломило. На данный момент у анула было по крошечной бусине на каждого, а у меня — порядка шестисот миллиардов.
Заподозрив, что тут что-то не так, я встал среди сидящих на земле мужчин и принялся украдкой вслушиваться в их застенчивые разговоры. Я ни слова не понял! О, ужас! — подумал я. Если мы не сможем договориться, у меня нет надежды заставить их принять бусы… или меня… или Евангелие. Неужели я наткнулся не на то племя? Или они намеренно превратно меня понимают и бормочут околесицу?
Был только один способ выяснить — и без малейших проволочек. Развернув грузовик, я сломя голову бросился назад на станцию, от души надеясь, что Маккабби еще не уехал.
Он не уехал. Дикие собаки по-прежнему совершали массовое самоубийство, лакомясь моими бусами, и Маккабби не намеревался делать ручкой нежданной удаче, пока бизнес сам не зачахнет. Станции я опять достиг на закате, когда он пошел собирать вечерние скальпы. Выскочив из грузовика, я выпалил свой вопрос:
— Я их не понимаю, а они не понимают меня. Ты утверждаешь, будто знаешь большинство аборигенских наречий. Что я делаю не так? — Я произнес фразу и встревоженно спросил: — Ты это понял?
— Даже слишком хорошо, — отозвался он. — Ты предложил мне тридцать пфеннигов за то, чтобы я тащил мою черную задницу к тебе в постель. — И добавил: — Сволочь скаредная.
— Не важно, что говорят слова, — взмолился я, слегка смущенно. — У меня что, произношение плохое или проблема в чем-то другом?
— Нет-нет. Ты отлично калякаешь на питджантьярьяре.
— На чем?
— Язык такой. Сильно отличается от анула. У анула пять классов существительных. Единственное, двойственное, тройственное и множественное число выражаются через приставки в местоимениях. Переходные глаголы включают в себя дополнения. У глаголов много времен и сослагательных наклонений, а еще отдельное спряжение при отрицании.