Журнал Наш Современник №1 (2003)
Шрифт:
В США создается суперведомство страха со штатом 170 тысяч человек и с бюджетом в 37 млрд долларов. Оно объединит функции сразу нескольких силовых служб (напомню, не так давно именно подобное “совместительство” было главным пунктом обвинений Запада в адрес КГБ).
О методах Лубянки даже не восьмидесятых, а тридцатых годов заставляют вспомнить и сообщения из американских судов. 30 апреля 2002 года в США был арестован глава мусульманской благотворительной организации Benevolence International Foundation американский гражданин сирийского происхождения Энаам Арнаут. “Федеральный прокурор Патрик Фитцджеральд заявил: “В поданной жалобе утверждается, что Benevolence International Foundation тайно (!) поддерживала
Трудно избавиться от впечатления, что Америка, десятилетиями обличая Советский Союз, втайне восхищалась им. Классическая задачка для столь популярного у американцев Зигмунда Фрейда! Во всяком случае, после гибели Советского Союза США мгновенно воспроизвели все негативное, что было в нашей системе. Не потрудившись скопировать лучшее из того, что имелось у нас.
Соединенные Штаты яростно протестуют против проведения международных инспекций в местах лишения свободы. Пытки и жестокое обращение с заключенными отныне “внутреннее дело” Америки. Еще бы! США обзавелись своим ГУЛАГом на базе Гуантанамо, где в заключении — без предъявления обвинений! — находятся более тысячи человек из 30 стран мира (в том числе несколько российских граждан).
Америка резко выступает против создания Международного уголовного суда. Конгресс США даже предложил уполномочить президента использовать “все необходимые и подобающие средства — вплоть до военных — для освобождения американских граждан, если они окажутся в распоряжении Международного суда по обвинению в военных преступлениях” (“Независимая газета”. 21.06.2002).
Ужесточены правила въезда в страну. Поклонники “свободного мира”, собирающиеся поглазеть на статую Свободы, отныне должны будут подвергнуться унизительной процедуре: прямо в аэропорту у них снимут отпечатки пальцев и сфотографируют. Правила распространяются на жителей тех стран, откуда, по мнению властей, может исходить угроза национальной безопасности5.
В США фактически введена мягкая форма цензуры. После 11 сентября это проявлялось в основном в добровольном отказе кинокомпаний и СМИ от сюжетов, которые могли напомнить о трагедии. Однако становятся известны и случаи прямого вмешательства администрации в работу СМИ. Когда телекомпания Си-эн-эн весной 2002 года сообщила, что армия США не готова начать немедленные военные действия в Ираке, так как израсходовала значительную часть боезапаса в Афганистане, Белый дом назвал это “предательством”.
А вот курьезное сообщение от 27 июля. Помощники президента США позвонили в редакцию двух ведущих американских телекомпаний “Фокс” и Эн-би-си, выразив недовольство Белого дома в связи с тем, что помещенное ими изображение Джорджа Буша на телеэкране было слишком маленьким (BBC Russian.com). Это звучит как парафраз даже не советской, а какой-нибудь древнеегипетской темы: фараон должен изображаться колоссом на фоне муравьеподобных подданных...
Все, чем пугали создатели антиутопий, воплотилось в “самой демократической и свободной стране”. Оценивая политику Соединенных Штатов, обозреватель влиятельной английской газеты “Гардиан” в номере от 6 августа 2002 года писал, что “США ныне представляют собой угрозу для всего мира” (цит. по “Завтра”, № 33, 2002).
Выразительная динамика. Еще весной 2002 года американские газеты упоминали как о нелепице: слушая европейцев, м о ж н о п о д у м а т ь, что Америка — это угроза миру... И вот — подумали! А патриарх мировой политики 84-летний южноафриканец Нельсон Мандела повторил “крамольную” мысль — как п р и г о в о р: “...Настроения Соединенных Штатов Америки представляют собой угрозу миру во всем мире” (BBC Russian.com).
Закономерный финал развития по второму из рассматриваемых нами сценариев6.
Возможен и третий — разрушение западной системы под давлением неразрешенных проблем. Еще несколько лет назад такой вариант казался невозможным. Сегодня он представляется не менее реальным, чем распад СССР.
А что же Россия? Она успешно постигает азы демократии: создает все новые партии, проводит альтернативные выборы, развивает местное самоуправление. И одновременно ускоренно движется вместе с Западом (в чью систему вошла на правах бедной родственницы) по пути, уводящему далеко от истинной демократии. Перераспределение бюджетных средств оставляет местное самоуправление без денег, а значит, и без власти. Администрация новосозданных федеральных округов лишает “всенародно избранных” губернаторов значительной части их полномочий. Новый закон о партиях делает их еще более зависимыми от Кремля.
Это “непостижное” западному уму противоречие разрешается с дерзкой изобретательностью, свойственной неофитам вообще, а русским в особенности. Что запечатлелось в бессмертном анекдоте времен президентской кампании 96-го года. Председатель Центризбиркома приходит к Ельцину и докладывает: Борис Николаевич, у меня две новости — одна хорошая, другая плохая. — Давай плохую, — машет рукой Ельцин. — Борис Николаевич, ваш соперник Зюганов набрал 56 процентов голосов. — Ельцин упавшим голосом: — Ну а хорошая?.. — Борис Николаевич, вы получили намного больше!..
Тут придется напомнить несколько характеристик западной и российской политических систем. Азбучные истины, но они необходимы для раскрытия темы. Западная система и н с т и т у ц и о н а л ь н а. Она включает разнообразные элиты — финансовую, промышленную, медийную, научную, военную, профсоюзную и собственно политическую. Стратегические направления развития определяются, как правило, с помощью консенсуса (когда он отсутствует, как сейчас в Америке, это сразу же бросается в глаза). Как достигается консенсус, какие силы действуют за кулисой, почему деятели типа Йошки Фишера или Хавьера Соланы приходят в политику как пацифисты и критики капитализма, а получив должность, становятся ястребами и яростными защитниками системы, другой вопрос. Его мы здесь разбирать не станем.
Российская политическая система п е р с о н а л и с т и ч н а. Отчасти в силу традиции, отчасти благодаря Конституции, продавленной Ельциным после расстрела Верховного Совета. В этой системе партиям фактически нет места (как не было места в Советском Союзе — кроме коммунистической, разумеется). Их существование — уступка Западу, подачка любящей пошуметь интеллигенции, системный плеоназм, лепнина декора в стиле рококо.
Политическая жизнь в России лишена главного стимула — борьбы за правительство, за право формирования кабинета. В сущности, ради этого и создаются партии. У нас кабинет формируется президентом. А тот, в свою очередь, фактически назначается предшественником. Тем, кто не согласится с этим тезисом, предлагаю подумать, кому бы пришло в голову голосовать за Путина в марте 1999 года. В то время и сам глава ФСБ вряд ли задумывался о карьере публичного политика. А в марте 2000-го и. о. президента Путин, официально провозглашенный преемником Ельцина, был практически безальтернативным кандидатом! (Проверочные данные: летом 98-го Примакову не нашлось места в рейтинге ведущих политиков России; осенью того же года он возглавил этот список. Что изменилось? Примаков был назначен премьером, поговаривали, что дряхлеющий Ельцин передаст ему власть. Вместо этого Б. Н. отправил премьера в отставку, и Примаков вернулся в политическое небытие...)