Журнал Наш Современник №3 (2004)
Шрифт:
Нам велели — не с нас спрос…
…Есть копейка — скорей трать!
Жизнь проходит — чего ждать?
Услышав подобное откровение — не колхозника уже, фермера — “реформаторы”, власть имущие, подпрыгнут, наверное, от радости: именно таким они его проектировали, начиная “реформы”, — не коллективистом, а индивидуалистом, “единоличником”, безразличным ко всему, что за огорожей его двора, вдобавок — всегда “под балдой”…
А в сторону тех, кто не укладывается в их проект, продолжает держаться за колхоз — косые взгляды и даже угрозы, брань:
Научились — совместно! Артельно!
Разжились, развели благодать —
Не задень! Но на то мы и волки,
Чтоб артельным артерии рвать
И кромсать травоядны холки.
О. Фокина не пренебрегла болтовней брата, помня: “Что у пьяного на языке, то у трезвого на уме”. Выслушала его — поняла: брат обижен на Москву. Для нее он “хвост”, а что думает “хвост” — безразлично даже собаке.
Но дело осложнялось еще и тем, что и для своей деревни брат теперь тоже “хвост”: колхоз-то разгромлен — опять же по подсказке “мозга”… А ведь до того, как это случилось, брат мог с любым “вопросом” прийти в правление, посидеть на общем собрании, поорать вместе со всеми на “руководство”, отвести душу в перепалке с бригадиром… А теперь что? Теперь у брата одна забава: “плеснуть на каменку” (так говорят в Вологде) и “без дум, без забот — спать”. А сон у русских мужиков и без того крепок. И вот, когда они открыли глаза — буквально остолбенели от увиденного: державы, в которой жили как за каменной стеной, нет. Она раздроблена и разграблена. Стали тыкать пальцем в тех, кто изловчился, как говорится, грабануть в обе руки, — в “прихватизаторов” типа Березовского… А тот им: не надо было спать, когда все хватали.
Бабы, тряся пустыми кошельками, с тем же упреком — на мужей. Бурные семейные сцены закипели во всех улочках и переулках… Одну из них, списанную, можно подумать, с натуры, считаю, надо представить читателям:
Жена:
Прозрела на миг
И — в слезы! И в крик!
Муж в лоб себя — хлоп
(Ладонью пока):
— Баран! Остолоп!
Все было в руках!
Мне б, дурню, не пить —
Границы крепить!
Подарков не ждать —
На Карьке пахать…
Жена (при ухвате):
— А ты — демократил!
На что, мол, нам воды
Советской свободы —
Добыли свободку
На девок! На водку!
Нате — пейте,
Сплошь — глупейте,
Чтобы бушин
Рот — по уши!..
В этой избе, как видим, прозрели оба — и муж и жена, хотя и с запозданием: “Все было в руках”… Было — и сплыло. Понимая это, вместе с народом страдает и поэт: “Угон авиалайнера — пустяк. Угон страны на современной сцене”.
Вспомнилось близкое по настроению рубцовское заклинание: “Россия, Русь! Храни себя, храни!” Но как? У Рубцова ответа нет. А без него заклинание повисает в воздухе, не побуждает к действию, а может, и к сражению, если стало явным намерение врага Россию погубить.
О. Фокина не была бы О. Фокиной, если бы не дополнила заклинание-молитву Рубцова энергичным призывом:
Россия, Русь! Храни себя сама,
И если впрямь — безвыходно и туго,
Назло врагам сплети себе кольчугу
И бейся за хоромы-терема!
Бейся, убедившись, что “твои сыны хранить тебя не могут”, бейся, не теряя надежду, что они…
Еще с повинною придут
За все перед тобою прегрешенья
И — жизнь не в жизнь без твоего прощенья! —
Стыдясь и каясь, в ноги упадут.
Придут, конечно, не все, а уж в ноги упадут — тем более… Такие, как Кох, Абрамович, и не подумают даже — поэт не обольщается на сей счет. Единственное, что они готовы сделать для России — это положить цветы к ее изголовью…
Но тех, которые придут, “стыдясь и каясь”, верит О. Фокина, будет все-таки больше. Эта вера продиктовала ей одно из самых сильных стихотворений (“Мы всё еще под гору…”), в котором она твердо продекларировала свою гражданственную и патриотическую позицию. Поскольку тираж сборника небольшой и едва ли выйдет какой-то частью за пределы Вологды, приведу стихотворение полностью:
* * *
Мы всё еще — под гору, под гору, под гору!
...Не столь, однако, низенькой высотка была,
Та, “мерзкая”, та дерзкая гора, на которую
Нас “бывшая” советская власть завела.
Мы всё еще — к низинам, к низинам, к низинам
Нисходим, ниспадаем “с проклятых” высот,
Глаза закрыв от страха и рты поразинув
Кто — в крике, кто — в надежде на жирный кусок.
Мы всё еще — лавиной, лавиной, лавиной,
Безвольным грязным оползнем скользим в “та-ра-ры”,
Вчерашние дворцы превращая в руины,
Безжалостно гася очаги и костры.
И радуется радио, и колокол звенит, и
“Всеобщечеловеки” кивают: “О’ кей!”
…Но в контурах вершин проступают граниты
Тех самых, кто не трус, не подлец, не лакей,
Не жалкая шестерка, не пьянь, не обжора,
Не лодырь, не палач, не грабитель, не вор, —
Те мраморы и кремни, алмазы которых
Безмолвно, обнаженно глядят на разор,
На глупую пылинку,
Что с криком: “Свобода!”
Летит на дно ущелья в гремучий поток:
Не горного замеса, другая порода! —
И ладно, что отпала, — какой с нее прок?
И вновь в победу верится: чем оползень шире,
Тем менее доверия глине с песком.
И деревце, как знамя на горной вершине,
Зовет к себе октябрьским багряным листком.
1995
Главная мысль стихотворения: проступают “граниты”… и даже “кремни”… Имеются в виду люди, конечно. Те самые, что в дни обманной “перестройки” растерялись, не умея понять, что надо делать: то ли свой берег укреплять, то ли плыть к другому. Да и как можно было понять, если прорабы “перестройки” насчет берега сознательно темнили, вешали на уши лапшу, тушили из всех идеологических брандспойтов едва вспыхивавший в их душах огонек тревоги, сомнения, догадки… Достаточно вспомнить шоу-зомби Кашпировского: всю страну повергал в летаргический сон!..