Журнал Наш Современник №5 (2002)
Шрифт:
К чести РХДД, надо признать, что предъявленный ультиматум был им отвергнут, после чего партия прочно переместилась в разряд “красно-коричневых”, лишилась какой бы то ни было поддержки и довольно быстро угасла. Казалось бы, пример в высшей степени поучительный, тем более для Церкви, с которой РХДД в своем генезисе было связано гораздо глубже, нежели это может показаться поверхностному взгляду. Ведь точкой, из которой развилось движение, был довольно известный в 70-е годы так называемый “Огородниковский семинар”, разгромленный КГБ. Объединявший в основном городскую, резко диссидентски настроенную околоцерковную интеллигенцию, он вместе с тем был довольно прочными нитями связан с толщей монастырской жизни, т. е. со средой традиционного русского православия. Как рассказывает сам Александр Огородников (“НГ-религии”, 18.02.1998), благословение на создание семинара было дано его духовным отцом, архимандритом Псково-Печерского монастыря Иоанном (Крестьянкиным), с которым обсуждались даже и темы семинаров. Особое место занимали контакты со Свято-Успенской Почаевской лаврой, — как вспоминает Огородников, “в те годы центром духовного сопротивления, где в советское время принципиально не возносились молитвы “о властях и воинстве”, то есть отторжение существовавшей государственности приближалось к тому, что отличало РПЦЗ. Членом семинара был религиозный редактор “Радио России” Александр
А между тем, Огородников рассказывает, что, будучи в лагере, однажды причастился у католического священника, литовца Альфонсаса Сваринскаса, с которым, как и с литовскими диссидентами в целом, тесные контакты поддерживались еще и до ареста. Свои неизбежные сомнения он разрешил исходя из взаимного снятия Константинопольским патриархом Афинагором и папой Павлом VI анафем 1054 года, и, судя по дальнейшему, никаких осложнений в отношениях ни с РПЦ вообще, ни лично с о. Иоанном (Крестьянкиным) у него, вследствие принятия католического причастия, не возникло. Разумеется, в этой связи не могут не возникать вопросы: решение Афинагора и Павла VI не признается РПЦ, а ведь речь-то идет о важнейшем для верующего человека таинстве, от участия в котором прямо зависит его посмертная участь. Гипотетически любой мирянин может оказаться в положении Огородникова — т. е. не иметь возможности причаститься по православному чину. Так дозволено ли каждому из нас в таком исключительном случае принять “латинскую” облатку? Либо на такие вольности (напоминаю, евхаристического общения между Русской Православной и Римской Католической Церквами нет) глаза закрывались лишь во имя некой, понимаемой как высшая, общей цели — совместной борьбы с “империей зла?”*. Между тем сама эта борьба, а еще больше такая совместность создавали для Русской Православной Церкви ситуацию, по меньшей мере, двусмысленную, каковой по самой сути дела не могло быть для Ватикана. Ведь с российской государственностью его не связывали никакие узы, никакие “святые воспоминания” (что, разумеется, не касается отдельных людей, граждан исторической России, исповедующих католичество, для которых дело может обстоять совершенно иначе). Напротив, история уже не раз показала, что любое разрыхление и ослабление последней создает благоприятные условия для продвижения католичества на Восток. Сетовать на это так же бессмысленно, как и на воду, неукоснительно стекающую по наклонной плоскости. Рим действует, подчиняясь своему призванию вселенской Церкви, каковой ощущает себя не в меньшей мере, нежели Церковь Православная. А вот готовность большого числа православных России — и среди клира, и среди мирян — громить свою собственную государственность, парадоксальным образом даже и в советское время служившую своего рода панцирем для того, что сегодня РПЦ именует своей “канонической территорией”*, не могла и не может не удивлять. Положительно, ненависть ослепляет, и конец XX века продемонстрировал это не менее убедительно, нежели его начало. Даже эмигранты первой волны, свою идентичность порою связывавшие с православным противостоянием “безбожной советчине” до такой степени, что и проживавшим в СССР русским (т. е. подавляющей части русского народа) отказывали в самом этом имени**, — даже они готовы были, в борьбе с этой самой советчиной объединяться с самыми одиозными партнерами. Союзничество РПЦЗ с нацистами общеизвестно, но кто, например, до недавнего времени знал о позорном сотрудничестве части русской эмиграции, в том числе и деятелей РПЦЗ, с хорватскими усташами?
А многие ли знают о переписке Антония Храповицкого с председателем “Лиги русских офицеров и солдат запаса за границей” Владимиром Гринем? Объединявшая военнослужащих, главным образом украинского (по тогдашней терминологии — малороссийского) происхождения, она ставила своей задачей освобождение от “советчины” прежде всего Украины, в случае необходимости — даже через отделение ее от СССР. Именно этот замысел и благословлял митрополит Антоний, в 1935 году писавший Гриню в дарованной ему грамоте: “Осведомившись о Вашем неуклонном намерении положить все силы на дело спасения хотя бы части русской земли — Украины — от страшного ига богоборческой и бесчеловечно лютой власти III Интернационала и памятуя Ваши прежние труды по общерусскому делу, признали мы за благо преподать Вам и сотрудникам Вашим наше Архиерейское благословение на новый труд и подвиг ради спасения погибающих душ человеческих, ради свободного исповедания веры Христовой в земле, некогда именовавшейся уделом Пресвятыя Богородицы”.
На фоне подобных прецедентов позиция поддержки “Саюдиса”, занятая в январе 1991 года архиепископом Вильнюсским и Литовским Хризостомом и настоятелем православного собора в Каунасе иеромонахом Иларионом (Алфеевым), кажется мелочью, хотя и подтверждающей прочность и укорененность описанной тенденции в Русской Православной Церкви. Как видим, под внешним покровом покорности государству она была далеко не столь однородной в отношении к нему, как то привыкли считать и западники, упрекающие ее за “сервильность”, и многие патриоты, наивно полагавшие, что несмотря на все превратности и трагедии истории ХХ века Русская Православная Церковь никогда не сможет принять сторону противников — да что там, ненавистников! — самого духа российской государственности. Кстати сказать, спустя пять лет после событий в Вильнюсе и тогда, когда уже из уст не самых неосведомленных представителей “Саюдиса” прозвучали слова о том, что стреляли не советские солдаты, иеромонах Иларион вновь заявил о будто бы имевшей тогда место “военной агрессии” со стороны СССР (“МН”, №3, 21—28 января 1996 г.). Более того: касаясь чеченских событий (а думается, многие еще не забыли атмосферу травли, провокаций и предательства, в которой находилась тогда Российская армия), он выступил с утверждением и вовсе уж удивительным: “То, что происходит в Чечне, показывает, что Россия не имеет права называться православной, христианской страной”.
Но коль скоро подобное заявляется официальным представителем (сотрудником ОВЦС) Московского
В годы же, предшествовавшие этому крушению, подобная страстность у многих достигала силы аффекта: стоит напомнить, например, восторженные описания польских костелов и личности только что избранного Иоанна Павла II покойным В. П. Астафьевым. Еще бы! Новый папа, в отличие от ближайших своих предшественников, тотчас же и со всей прямотой обозначил готовность поставить все возможности Ватикана на службу тому, что З. Бжезинский, на языке политологии, называл “преодолением Ялты и Потсдама”. По подсчетам, имевшим хождение в западной печати, новый папа* не менее 15 раз встречался с одержимым идеей сокрушения “империи зла” директором ЦРУ Уильямом Кейси. Так что широкие православные круги, поддержавшие эту борьбу, действовали с вполне открытыми глазами — уповая, видимо, на то, что наградой станет согласие Запада на возвращение России к своему дореволюционному образу и, возможно, даже к православной монархии, с особым статусом в ней Русской Православной Церкви. Иными словами, перед нами своеобразный церковный аналог той же “стратегии партнерства”, которая на общегосударственном уровне была выбрана для России новым ее руководством — с той же надеждой на политические, и не только, дивиденды, с тем же крахом иллюзий и с тем же упорным нежеланием признать какую-то исходную ошибочность избранного десять лет назад “нового курса”. С той лишь разницей, что специфика церковной жизни позволяла облекать эти иллюзии в одеяния мистических упований на благотворное вмешательство Провидения, которое удалит мрачные стороны нынешней действительности с такой же легкостью, с какой оно, согласно подобной историософии, сокрушило ненавистный “красный Вавилон”. И ликование, которое спустя годы все еще выражают по поводу этого крушения многие представители православного клира и православной общественности, не может не поражать. Это — свидетельство либо прочности до сих пор не изжитых иллюзий, либо уж такой ненависти ко всему советскому, при которой даже и катастрофическое ослабление России, утрата ею исторических территорий, разделение русского народа, толпы беженцев, эпидемия сверхсмертности, охватившая страну, и даже массовое растление малолетних не воспринимаются как чрезмерная плата за радость увидеть падение красного знамени. Так, например, считающаяся патриотической газета “Русь Державная” уже 1998 году (!) все еще ликовала: “Ведь на наших глазах произошло это последнее неожиданное “крушение Капернаума”, это замедленное, как в кино или как во сне, падение увенчанной красным флагом “Вавилонской башни”. Мы пережили это не по книжкам, а на себе. Владевшая полмиром (так в тексте. — К. М. ) Империя “Светлого Будущего” в какое-то историческое мгновение обратилась в ничто, обнажив под своими уродливыми обломками светлый измученный лик великого народа-крестоносителя, пусть даже в лице его “малого остатка”. И теперь этому “остатку”, конечно, легче поверить, что так же легко и быстро, словно по мановению невидимой дирижерской палочки, очень скоро может рассыпаться и обратиться в ничто и нынешняя владелица “нового мира” Империя “Светлого Настоящего”...”
Так где уж тут было задуматься об отдаленных последствиях столь странного своего партнерства с Ватиканом в деле сокрушения “Вавилона”! Вот ведь даже обличитель самых темных сторон католической экспансии на Восток, историк-эмигрант Н. Н. Воейков, автор хрестоматийно известной книги “Церковь, Русь и Рим”, подпал под обаяние основателя “Руссикума” и “Украинской семинарии им. Иосафата Кунцевича” папы Пия XI — главным образом по причине объявленного последним крестового похода против СССР, начало которого бывший папский нунций в Варшаве, кардинал Ахилло Рати, приурочил, между прочим, ко дню рождения Юзефа Пилсудского — 19 марта 1930 года.
И даже более чем спорная личность Пия XII, в 1952 году обратившегося “ко всем народам России” (“Ad universos Russiae popules”) с посланием, по оценке самого Воейкова, явно прозелитического толка и посвятившего, в духе Фатимского обетования, “ее народы” Непорочному Сердцу Богоматери, а также — что еще более важно — связанного с мрачным делом усташского “окатоличивания” сербов в годы Второй мировой войны, — так вот, даже эта личность вызвала известную симпатию Воейкова своей нашумевшей акцией отлучения коммунистов от Церкви.
Наконец, в дипломатических отношениях с Ватиканом находился и Колчак: Рим готов был признать его верховным правителем России, а взамен на еще не занятых Советами территориях создавались новые католические структуры. Не говоря уже о том, что католические епархии существовали и в дореволюционной России (см. “НГ”, 27.02. 2002). Так что бестрагедийно — более того, в немалой своей части и с радостью — воспринявшие крушение СССР и духовенство, и православная общественность нынешней России, увидевшие в этом крушении долгожданное торжество “белых” над “красными”, собственно говоря, должны были быть готовы к тому, что свою долю дивидендов от этого торжества захочет получить и Ватикан, так много поспособствовавший сокрушению “империи зла”. Вряд ли можно было сомневаться также, что величина этой доли будет прямо определяться политической силой “новой России”, и неужели наши иерархи, десять лет поддерживая и одобряя пресловутые реформы*, могли иметь какие-либо иллюзии относительно того, что сила эта стремительно убывает, а не прибывает?
* * *
А что происходит с тем, кто теряет свою силу, убедительно продемонстрировала еще Византия. Всем — особенно после извинений, принесенных Иоанном Павлом II в ходе его визита в Грецию в мае 2001 года — более или менее известно об ударе, нанесенном ей “латинянами” во время четвертого крестового похода. Однако гораздо меньше знают и помнят о том, что уже в эпоху первого крестового похода его вожди говорили о необходимости “покончить с греками”; тот же вопрос поднимался и в ходе двух последующих. Так что если дело и затянулось, то отнюдь не по недостатку рвения, но лишь по причине недостаточной слабости империи ромеев. Вовсе не являющиеся апологетами ни Византии, ни православия, западные историки констатируют тем не менее: “По мере того, как папство усиливалось политически, оно становилось все более требовательным и нетерпимым. Оно могло истреблять целые народы под предлогом искоренения ереси: как могло оно терпеть пренебрежение схизматиков? В течение всего XII и в начале XIII в. оно относится к Византии с явным недоброжелательством”, все упорнее обкладывая ее блокадой, предуготовлявшей ее падение (“Эпоха крестовых походов”, под ред. Э. Лависса и А. Рембо. Смоленск, 2001, с. 612).