Журнал Наш Современник №5 (2003)

Журнал Наш Современник

Третьей из идей, ложащихся в основу грядущей реконструкции Европы, является идея диалога культур. Причем, как отмечалось ранее, это уже не только культурологическая, но и социально-политическая и даже админист­ративно-государственная идея для Европы, большинство обществ которой стремительно становятся мультикультурными. Европейцам, дистанцирую-щимся от американской идеи мировой диктатуры богатых (пиночетовский вариант в глобальном исполнении), предстоит освоить альтернативную идею нового социального и культурного консенсуса, на котором только и смогут выстоять новые смешанные общества континентальной Европы, все сильнее разбавляе­мые “цветным элементом” мусульманского юга. В первую очередь предстоит осуществить социальную реабилитацию низовых профессий, которых стал чураться обычный европеец. Ныне действует

помноженный эффект их социальной дискредитации: тот факт, что они непрестижны, не вписываются в новейшую “революцию притязаний”, усугубляется их новой “пятнающей” связью с пришлым, эмигрантским элементом. Реабилитировать предстоит и то и другое: и цветных как цветных, и цветных как носителей социальной поденщины.

Как известно, наиболее успешный проект реабилитации социального низа в свое время предложили коммунисты: они наделили изгойское четвертое сословие мессианскими полномочиями в рамках большой формационной истории. В какой мере традиция еврокоммунизма сохраняет восприимчивость к формационным предчувствиям нового мира, связанного с миссией нового, “смешанного” пролетариата — вопрос, требующий специальных социологи­ческих изысканий. Но сегодня на наших глазах рождается новый евроком­мунизм, связанный с массовой политической реакцией на разрушительные “реформы” и “шокотерапию” в странах Восточной Европы.

Постсоциалистической Европе, ушедшей с Востока на Запад, ни в коем случае не суждено быть “центристско-демократической” в новолиберальном смысле. Часть этого ареала, в частности прибалтийские республики, станет осваивать правонационалистическую модель, известную по довоенному опыту. Как тогда, так и теперь связывание своей судьбы с агрессором, несущим “новый порядок”, толкает к милитаризму и фашизму. Юго-Восточная Европа, напротив, станет осваивать посткоммунистическую “левую идею”, связанную с реабилитацией труда и трудящихся, возрождением социального государства и другими принципами, оппонирующими “новой рыночной идее”.

И в этом отношении все будет толкать Юго-Восточную Европу к Средизем­но­морью, а не к Атлантике. Это вчера, на рубеже 80 — 90-х годов, когда Запад еще не был расколот глобальной американской авантюрой, “вхождение в Европу” выглядело как интеграция в атлантизм. Сегодня положение круто меняется. Коммунисты новой Восточной Европы, вчера еще не имевшие самостоятельного геополитического компаса, сегодня могут себя идентифици­ровать не только по идейно-политическим, но и по геополитическому признаку: как сторонники не Европы атлантистов, а средиземноморской Европы, более открытой и Евразии, и Ближнему Востоку, и Индии. В противовес атланти­ческим глобалистам, ввязавшимся в мировую гражданскую войну новых богатых с бедными, коммунисты и другие носители “левой идеи” в Европе могут идентифицировать себя как интернационалисты — представители “интерна­ционала потерпевших”. Весьма вероятно, что в противовес атлантическому “Западу” консолидируется “Европа левых сил”, благоприятствующая ускорен­ной ротации правящих коалиций в духе левокоммунистического реванша. Этой давно назревшей ротации недавно мешала ассоциация коммунизма с “русским фактором” и “восточной угрозой”. Теперь ничего подобного нет; напротив, данная ротация во внешнеполитическом смысле может восприниматься, по меньшей мере, как позиция спасительного нейтралитета Европы в войне, развязанной Америкой.

Словом, если прежнее размежевание Европы шло по “меридианному” признаку, указывающему на противостояние Запада и Востока, то теперь оно пойдет по “широтному” принципу, связанному с размежеванием “Старой Европы” от “новых” авантюристов атлантизма. Ясно, что такое размежевание легче будет даваться тем, кто ассоциирует себя не с глобальным наступлением новых богатых (у тех геополитический лидер определился вполне), а с самозащитой бедных. Это, впрочем, не исключает того, что националистичес-кие правые смогут сыграть свою роль европейских оппонентов атлантизма; но в целом вектор нового внутризападного размежевания будет определяться обновленной левой и даже коммунистической идеей.

В этом смысле феномен старого западничества в Восточной Европе близится к концу. С одной стороны, на западнических эпигонов, давно мечтающих о “возвращении в Европу”, должно повлиять новое размежевание европеизма и атлантизма

на самом Западе. С другой — Европа левых, переориенти­рующаяся на социальную идею и идею солидарности с гонимыми мира сего, будет куда менее склонной поощрять “антиазиатский” снобизм бывших номен­кла­турных элит, сделавших свой поворот “на Запад” за спиной собственных народов, заново ограбленных и обездоленных.

Повторяю: не будь новой мировой войны, Запад еще долгое время пребывал бы целым, более или менее разделявшим идею атлантической солидарности перед лицом Азии. Но развязанная американцами мировая война ужесточает стоящие перед континентальной Европой дилеммы: иденти­фици­ровать себя с глобальным реваншем новых богатых, превращающихся в откровенных социал-дарвинистов и расистов, или определиться перед лицом всего мира в менее одиозной роли. Сектанты атлантизма, зараженные комплексом избранничества и противопоставившие себя остальному миру, ведут Европу в тупик, к самоубийству. Поэтому освоение старого средиземно­морского опыта диалога мировых культур и конфессий, наложенного на социальную презумпцию сочувствия и солидарности с “нищими духом”, является источником альтернативного глобализма европейцев, осознающих необходимость нахождения общего языка с планетарным большинством.

Перед лицом этой новой стратегии позиция некоторых новых государств — сознательных дезертиров Евразии, променявших ее на “вхождение в Европу”, выглядит уже совсем не так, как она выглядела в начале 90-х годов. В Европе будут более цениться носители евроазиатского диалога, чем экстремисты размежевания. Моя гипотеза состоит в том, что размежевание с атлантизмом спонтанно ведет к новому доминированию левых в европейской политике, а оно, в свою очередь, облегчает диалог Европы с новыми бедными европей­ской и мировой периферии.

Новая гражданская война в США:

реванш внутреннего Юга

Север для США — это Канада, откуда вряд ли могут возникнуть особые сюрпризы для развязавшей мировую войну сверхдержавы. В этом смысле прием “деконструкции” системы статус-кво, необходимый при всяком долго­срочном прогнозе, применительно к США связан с учетом “южного фактора”. Здесь можно только отделять Мексику, вошедшую в НАФТА, от большинства стран Латинской Америки, олицетворяющей Юг в смысле противостояния богатому и благополучному Северу. Геополитическая ревность богатого северного “гегемона” к возможной самостоятельности тех, кому отведена роль колониально зависимых, привела к тому, что гигантам Южной Америки — Аргентине и Бразилии — так и не дали подняться. США навязали своим вынуж­ден­ным партнерам такие “реформы”, которые по своей разрушительности могут сравниться разве только с “реформами” в России, осуществляемыми по тому же “чикагскому” рецепту радикального монетаризма. Глубокий парадокс истории, возможно, состоит в том, что если бы США проявили больше геополитического и “классового” великодушия и позволили Латинской Америке подняться в экономическом отношении, они бы в большей степени гаранти­ровали свою внутреннюю стабильность. Но ситуация всюду повторяется: разрушительная экспансия богатого Севера оборачивается, быть может, не менее дестабилизирующей демографической экспансией бедного Юга на Север.

Сегодня в США живет несколько миллионов латиноамериканцев, которые, в отличие от негров, не натурализовались ни в социальном, ни в культурном смыслах. Их инфильтрация на Север совпала с затуханием “плавильного котла”, подъемом национализма и реабилитацией идеи культурно-цивилиза­ционного многообразия мира. У них меньше всего оснований надеяться, что новые приобретения Америки, получаемые в ходе недавно развязанной мировой войны, станут и их достоянием. Цветные Соединенных Штатов в значительной своей части — это внутренний “Юг”, тем более враждебный правящему “Северу”, чем больше последний отказывается от социальной идеи в пользу откровенного социал-дарвинизма и расизма. Социал-дарвинизм и расизм — это идеология глобальной гражданской войны новых богатых с бедными, возглавляемой США. Лишившись такой идеологии, “партия богатых” лишится мобилизующей идеи, без которой нельзя вести войну. Но это чревато эффектом бумеранга: американское общество, ставшее не только мультикультурным, но и социально поляризованным как раз по линии этно­культурного размежевания, рискует гражданской войной.