Журнал «Вокруг Света» №01 за 1986 год

Вокруг Света

На дворе праздник не убавил пыла. Вынесенная на улицу мохнатая голова покоилась теперь на столе в окружении посуды с вареной рыбой, дымящейся олениной и другими блюдами, приготовленными для всех пришедших на праздник. Представление продолжалось: скакали в людском кругу «олени» в розовых платьицах, натягивал тугой лук Юхлымов, и падал замертво «лось» в красной шелковой рубахе, читал свои стихи о родном крае и его жителях Шесталов:

Хочу, чтоб стал охотником

Ты, сын.

Достоин этот промысел

мужчин...

В дальнюю даль времен

и стран уводят мысли с этого таежного карнавала. На родственный сибирскому медвежий праздник белорусского Полесья «комоедицы», на котором крестьяне, нарядившись в вывернутые наизнанку шубы, исполняли танец, подражающий движениям просыпающегося от зимней спячки медведя. И на весенний Медвежий праздник древних греков «комедией» («комос» — по-гречески «медведь»), к которому, как считает академик Б. А. Рыбаков, восходят и славянские «комоедицы». И к древнейшим ритуалам, происходившим в священных «медвежьих» пещерах палеолита. Ведь культ медведя возник на самой заре человечества.

...Поют, пляшут, играют в далеком мансийском селе Медвежий праздник, радуясь удачным охотам, соединяя мифы с явью, далекое прошлое с настоящим, будят таежную сонь звенящие струны санквылтапа. Снится ли что-нибудь сейчас нашему косолапому, что спит за рекой, в лесной глухомани?

Ханты-Мансийский автономный округ, село Сосьва

Александр Миловский

Н. Балаев. По весенней тропе

Хрук-хрук! Хрук-хрук! — покряхтывал снег. Иногда большой пласт оседал с шумным вздохом, и ноги на короткий миг теряли устойчивость. Весной под настом возникают обширные пустоты. С середины дня до вечера, когда все залито солнцем и снег мягок, ноги просто проваливаются в эти пазухи, зато утром, когда наст крепок, от тяжести человека оседают целые купола и из-под них вылетают клубы теплого воздуха. Если прорезать в таком куполе щель и сунуть туда замерзшие руки, сразу ощутишь, как горяча грудь земли. И когда застанет в пути весенняя пурга, можно переждать непогоду, лежа под таким куполом.

— Хрук-хрук! — покряхтывал снег.— Хрук-хрук! Старый охотник Питычи давно уже был на пенсии, но, пока позволяли силы, работал на центральной усадьбе совхоза.

Раз в году, когда кончался пушной сезон, весеннее солнце и южные ветры будоражили душу охотника, и он уходил в гости к многочисленным друзьям и родне. Сначала он навещал охотников, живших на побережье океана, а затем поворачивал в тундру и шел по бригадам оленеводов, пока не добирался до самой дальней, кочевавшей в горах за рекой Мечег. Там жили его дети и внуки, и там он проводил лето, помогая в нелегких пастушьих делах.

Этой весной он снова шел старым маршрутом.

Питычи постоял на береговом обрыве, осмотрел русло. Надувы в этом году хорошие. Он спустился на речной лед и двинулся в сторону низовьев,

внимательно оглядывая берега. Остановился у пузатого надува, висевшего до льда, прислушался. Через минуту раздался глухой всплеск, за ним второй. Питычи достал нож, прорезал в снежной стенке дыру. Открылась широкая полость. Она уходила вправо и влево между снегом и песчаным обрывом. Снег изнутри светился зеленью, и даже сумерки там были зелеными. Льда от береговой гальки до снежной стены не было. В полынье плотно торчали рыбьи спины. Питычи опустился на колени. Зимой рыба стоит вот в таких ямах, где под надувами чистая вода и много свежего воздуха. Это Лыгиннээн, голец. Настоящая рыба.

Питычи несколько минут смотрел, как гольцы медленно шевелят хвостами, изредка высовывают наружу нос и, громко булькая, прихватывают верхней губой воздух. Он сбросил рукавицу, ловко подцепил под жабры согнутым пальцем рыбу в локоть величиной, одним движением выдернул ее и швырнул на лед. Голец растопырил плавники, широко открыл пасть, подергался и замер, отсвечивая в прозрачной ледяной толще розовыми боками.

За несколько минут старик выбросил на лед девять рыб, нарезал снежных плиток и закрыл отверстие в надуне: сильный мороз еще может вернуться, и тогда вода замерзнет.

Солнце слегка подтопило лед, и поверхность его стала мокрой. Питычи собрал рыбу в рюкзак и, выбрав удобное местечко, вылез на терраску. Тут он увидел сидящую недалеко Кэпэр, росомаху.

— Етти, Кэпэр, здравствуй, — кивнул охотник.— Ты уже пришла. Как всегда, первая узнаешь новости. Надо угостить тебя рыбой, ты давно не ела настоящую рыбу.

Старик достал гольца и понес росомахе. Зверь настороженно двинулся в сторону. Была росомаха неестественно толста и от этого казалась неуклюжей. Подойдя ближе, старик увидел, что правое ухо ее надорвано и испачкано в крови.

— Ты ходила в бригаду, Кэпэр, и подралась с собаками.— Питычи укоризненно покачал головой.— Смотри, все это может кончиться плохо... Конечно, дети у тебя будут первый раз, и ты еще не понимаешь, что живешь для них... Вот, кушай, — он положил гольца.— Твоим будущим детям очень нужны соки свежей рыбы.

Питычи не спеша вернулся к реке. А росомаха подошла к гольцу, долго ловила запах рыбы, потом села и, облизываясь, стала смотреть в сторону охотника. Питычи махнул ей рукой и пошел дальше. Километрах в двух от рыбалки, в узкой ложбине, он увидел знакомый ольховый куст, подошел и потрогал его.

— Етти, Емромкыкай. Здравствуй, куст. Давно мы с тобой не встречались. Как ты поживаешь? — Он внимательно оглядел ольху.— О-о, вчера ты кормил зайца. А на этой ветке сидела куропатка и кушала почки... Летом сюда приходил олень, и его ты тоже накормил...— Питычи посмотрел вокруг. Везде из-под снега торчали тонкие веточки.— А сколько у тебя стало детей! Ты правильно живешь, куст. Сейчас я буду лечить тебя, а ты напоишь охотника горячим чаем, расскажешь новости и услышишь мои.

Старик достал нож, вырезал засохшие ветки и вдруг увидел, что на объеденных зайцем побегах выступили капли сока.