Журнал «Вокруг Света» №02 за 1989 год
Шрифт:
Разворот истории был таков, что освобождала остров в 1798—1799 годах от новоявленных «хозяев» объединенная эскадра России и Турции под командованием вице-адмирала Ушакова. Турции жители островов не доверяли. Но Россия, хотя и была абсолютной монархией, пользовалась безграничным доверием населения. После падения в 1453 году Константинополя греки лишились своей государственности и надежды на ее восстановление связывали с единоверческой Россией. Во многом это оправдалось. И первым форпостом греческой самостоятельности стала Республика Семи Островов. В становлении и укреплении греческой государственности активное участие принял замечательный русский флотоводец адмирал Федор Федорович Ушаков, проявивший себя и как выдающийся дипломат и политический деятель.
Личность Ушакова привлекала меня давно. Победоносный флотоводец России не потерпел ни одного поражения в морских сражениях.
Мне хотелось найти на острове хоть какие-то приметы того времени — оставшиеся укрепления, документы. Вот те два выступа, например, с пронзающими небо крепостными башнями, неприступность которых в свое время не вызывала сомнений. Но штурм моряков эскадры Ушакова был стремителен и неостановим. Вглядываюсь в остров Видо, что лежит в полутора километрах от крепости. Он похож на добродушного зеленого медвежонка, обхватившего морду лапами. А в феврале 1799 года Видо ощетинился пятью батареями против русской эскадры. Федору Федоровичу пришлось изучать каждый изгиб острова, каждую бухточку, чтобы удар корабельной артиллерии был сокрушающим. Стремительный десант доделал свое дело — гарнизон Видо сдался. А затем крепость, которая несколько веков не покорялась врагу, открыла свои ворота морякам русского адмирала.
Мы тоже прошли вначале через мост, соединяющий крепостные башни и город, затем обогнули мощные стены и через каменный туннель выходим на последний крепостной виток. А через несколько минут, уже стоя на стене, я невольно представил себе, как белопарусные корабли эскадры Ушакова в клубах артиллерийского огня разворачивались в линию перед крепостью, а из-за холмов высыпали, растянулись неровной цепью греческие повстанцы. Русские моряки и солдаты вместе с албанцами Али-паши шли на последний штурм крепости. С Видо тянуло гарью и дымом: там уже трепетал Андреевский флаг. Но вот над бастионом крепости прозвучал сигнал, и вверх тихо пополз белый флаг...
Да, пожалуй, так и было 18 февраля 1799 года. Русский флот одержал блестящую победу. Сам Суворов, узнав о ней, воскликнул: «Ура! Русскому флоту... Я теперь говорю самому себе: «Зачем не был я при Корфу, хотя мичманом?».
...Сейчас дневное светило уже опускалось в море, посылая последние свои лучи на вершины Эпира. Фиолетовые языки сумерек поднимались из долин, а город отгораживался от них морем переливающихся, искрящих огней, прогоняя темноту со своих улиц. Елки на площадях, перекрестках, на остановках трамваев трепетали одноцветными большими шарами. Дети тащили седоусых дедушек, задумчивых отцов, несговорчивых мам к магазинам игрушек, к сияющим витринам, крутящимся башням киосков, где черноволосые Деды Морозы, улыбающиеся крокодилы, глазастые куклы и верткие обезьянки сами будто просились в руки. Как тут старшим не раскошелиться!
В последний перед рождеством день вместе с переводчицей Ольгой Патруновой мы пошли искать хранилище архива острова. Может быть, там удастся отыскать следы тех далеких времен.
На центральной площади города во дворце бывшего верховного комиссара Англии обосновались музеи археологии и азиатского искусства. Пройдя в конец впечатляющей галереи, увидели дверь с табличкой — «Архив острова Керкира». С тоской подумалось вдруг, что надо бы иметь с собой документы от Института истории Академии наук СССР или на худой конец от издательства — могут и отказать. И облегченно вздыхаю, услышав, что спрашивают, какого периода документы меня интересуют. Об экспедиции Ушакова здесь, конечно, знают и попытаются помочь.
И вот передо мной лежат папки. Набираю воздуха, как перед прыжком в воду, и... ныряю в пожелтевшие страницы. За четким почерком писарей, изяществом старого наборного текста кроются тайны чьей-то далекой прошлой жизни — здесь решения сената, местного суда, торговые записи... Интересно, конечно, но не то. Открываю последнюю папку. Кончики пальцев начинают мелко подрагивать. Знакомая размашистая подпись — вице-адмирал Ушаков. А вот и вторая. Затем пошли листы с собственноручными записями адмирала.
На рапорте капитана Ехарина о городской библиотеке Федор Федорович пишет, что «рад смотреть книги». Надо, чтобы «в надлежащее число ладно их было». Да, чтил общественную собственность и порядок вице-адмирал, чтил и книжное знание: «Стараться ответить и пособирать, от содержателей оных потребовать, куда они девались, нерозданных кому, чтобы непременно все было собрано...»
Одной
Мне же хотелось отыскать хоть какой-нибудь документ, чтобы понять, как Ушаков вышел из этой сложной ситуации в удалении от базы в Ахтияре (Севастополе), чем рассчитывался. Ведь прислали ему русские ассигнации, а средиземноморские негоцианты предпочитали золото, которого у Ушакова не было.
И вот долгожданная находка! Читаю приказ командующего русско-турецкой эскадрой, написанный в форме просьбы сенату Корфу выделить 350—400 мешков пшеницы за счет Турции.
«Я всякое данное мною слово старался сдержать верным,— писал Федор Федорович,— через то имеют по мне наилучшую склонность и веру, это мне много помогает в моих деятельностях».
Этим в немалой степени и объясняется позиция, которую занял Ушаков по отношению к аристократии острова. Нобили жаждали наказания восставших крестьян, ограничения прав промышленников, торговцев, интеллигенции...
И как гром среди ясного неба прозвучал для них после освобождения Корфу указ адмирала Ушакова об «амнистии» зачинщикам бунта. Написан он был по-итальянски специально для венецианских отпрысков, которые считали для себя зазорным говорить на греческом языке. Но, очевидно, для крестьян, ремесленников, рыбаков указы писались на их родном языке. Тогда ионические аристократы и русские дипломатические доносители (вице-консул Загурист-ский и генеральный консул на Корфу Бенаки) в один голос заявили, что русское командование встало на сторону черни. Хотя Ушаков просто не хотел нового кровопролития, какое учинил в это же время английский адмирал Нельсон в Неаполе. И в документах четко прослеживается недовольство нобилей этим странным русским адмиралом. Жалобы их подшиты рядом — в Петербург, Константинополь, и все на «адмирала-якобинца». Ушаков же нобилей предупреждал: «Если вы не отпустите крестьян, вас порежут, я заступаться не буду...» Поступить иначе адмирал не мог, ведь его эскадра прибыла с освободительными целями, и он всячески это подчеркивал. Поэтому вызывает недоумение, когда в современной греческой буржуазной историографии 1798—1799 годы называются русско-турецкой оккупацией Корфу. Хороша оккупация, которая дала первое греческое государство, когда впервые греческий язык на острове стал государственным. Недаром по отъезде эскадры в 1800 году греки преподносят адмиралу Ушакову медаль как «спасителю», «отцу». Они-то знали, что только благодаря его решительным действиям на островах всячески пресекались бесчинства и грабежи, не допускалась малейшая несправедливость по отношению к любому гражданину острова. Об этом говорит и его обращение в «Сенат Ионических островов в Корфу состоящий» с «Предложением»:
«Прошение сие препровождаю я в Сенат Ионических островов и предлагаю оному повелеть капитану Герасиму Кут и брату его Паниоту Куту судно просимое монахом Симеоном принадлежащее монастырю Хилендарской обители возвратить и отдать беспрекословно оному монаху Симеону, ибо он действительно принадлежит той области, в чем Герасим Кут, будучи у меня на корабле, лично мною спрашиваем и лично в том признал, что действительно судно то принадлежит той обители... и утвердительно обнадежил меня, что оно возвращено ему будет, теперь же оно находится в Ливорно. Почему-то не отдано... прошу приказать беспрекословно просьбу монаха Симеона выполнить и доставить удовлетворение как следует по справедливости, а не принимая облыжные отговорки и ябеды напрасные...»