Шрифт:
Высота над Обью
Разлившаяся Обь не имеет берегов. Сверху, с самолета, хорошо видны затопленные ею пространства и тоненькая белая ниточка, которая, разрезая воду и лес, стремится на север. Это новая железнодорожная Северо-Сибирская трасса, или сокращенно Севсиб. На своем пути от Тюмени к нефтеносным районам края она уже перешагнула через Иртыш в Тобольске, перешагнула и через Юганскую Обь. Теперь города сибирских нефтяников Сургут и Нижневартовский отделяет от Большой земли лишь одна Обь. Строящийся мост через эту реку, насыпи на болотах, оградительные струенаправляющие дамбы —
Вниз не смотри, если не можешь, — не всем дано, — говорит прораб Евгений Богданов, — а если можешь — насмотрись вдоволь, привыкни и иди спокойно... — Богданов облокачивается на перила ограждения и смотрит в матовый простор, кивком головы приглашает посмотреть и меня. — Но остерегайся, — продолжает он, — про высоту помнить все время надо... Оступился, повис на страховочном поясе, потом сам с пролета не сойдешь, придется спускать. Или поползешь на коленках, надолго запомнится этот страх…
Богданову около тридцати лет. Он невысокого роста, коренастый, чуть скуластое лицо, чуть раскосые глаза. Говорит и ходит не торопясь — с уважением к себе и к высоте. На собеседника поглядывает хитровато: не трясутся ли поджилки?
— Давай, давай! Ступай! Да тверже! — говорит он мне.
Стальной горизонтальный стержень неприветливо бугрится заклепками и гайками, уходит в голубое пространство. По сторонам плывут белые облака, струится воздух, который ощущается не только легкими и кожей — всеми клетками. Он может поднять, оторвать от металла и, кажется, будет кружить тебя, как перышко, над бездной. Внизу, метрах в сорока, Обь, но до нее дальше, чем до неба. Река трепещет, волнуется неисчислимыми солнечными бликами. На воде мелькание теней от стержней строящегося мостового пролета...
По дощатому настилу между фермами пролета ходят люди в брезентовых робах, в желтых и красных касках. Искрящаяся вода, колючий холодный ветер и яркое солнце делают глаза прозрачными, собирают в их углах морщинки. Снимет монтажник каску — половина лица темная, половина светлая. Лбы под касками остаются белыми. Под воротником брезентовая роба зеленая, а на плечах и на спине белесая, как парус. Монтажники ходят спокойно и уверенно.
На причале у строительной площадки стоит высокий седой грузин; у ног его два небольших чемоданчика, сверху лежит букет живых цветов. Он смотрит на Обь, на противоположный берег. Там за синим лесом, на Юганской Оби, работает инженером его сын. Отец едет к сыну в гости. Ему объясняют, что он избрал не самый легкий путь. Нужно было в Сургуте дождаться вертолета, и через полчаса он встретился бы с сыном. Но седой человек желает двигаться только по линии будущей трассы. Он хочет перебраться на лодке-фелюге на противоположный берег, пересечь песчаный остров по насыпи, потом перейти Юганскую Обь по уже возведенному мосту и на левом берегу, где стоит такая же строительная площадка, встретиться с сыном. Его дружно отговаривают. Хотят сообщить сыну по рации о мальчишеских намерениях отца. «Нет!» — он будет двигаться только этим маршрутом. Он переводит разговор на другую тему, спрашивает, как называется поселок на этом берегу, и возмущен тем, что у поселка до сих пор нет названия. Подробно расспрашивает про мост. Какой длины будут пролеты? Каков вес конструкций? Цифры впечатляют — и вот чемоданы остаются на причале, а отец инженера ходит по строительной площадке. Потом его видели на крыльце конторы, где монтажники вечерней смены, пришедшие за зарплатой, рассказывали, как весной взрывали лед, уводили баржи с копром и буровой установкой, как везли по тонкому льду раскос двадцати пяти тонн весом: дверцы на кабине машины сняты, другая машина сопровождает. Через остров шли двойной тягой, цеплялись за деревья лебедкой, по метру продвигались...
Старый человек слушал и кивал головой, словно говорил сам себе: «Да, было так, было, еще труднее было...» Он словно и забыл, что собирался переправляться на другой берег и идти через остров. Его чемоданы так и стоят на причале.
Неожиданно, буквально с неба свалившийся вертолет захватил седого упрямца с собой. Уже в воздухе радист вертолета сообщил сыну, чтобы встречал отца.
...Налетел порывистый ветер. Небо покрылось свинцовыми тучами. В разрыве между ними вырисовывался монтажный кран, вцепившийся стальными захватами в верхние стержни мостовых ферм. Он был похож на хищную птицу, которая раздумывала, держать ей и дальше свою добычу или бросить. На мосту появились заместитель главного инженера, инженер по технике безопасности, инженер из техотдела.
— Прекратить работу! — Глаза заместителя главного инженера метали искры из-под наспех нахлобученной каски.
— Нельзя прекращать, — послышался флегматичный ответ, — еще больше дров наломаем. Кран под грузом!
— Освободить элемент!
— Это еще труднее, чем закрепить, — снова прозвучал тот же голос монтажника.
Как выяснилось, между пластинами-фасонками попала установочная пробка, заклинила соединение; она-то и мешала освободить элемент, то есть стержень.
Пролет — монтаж его велся «внавес» — колыхался под напором ветра. Еле заметные на глаз, эти колебания создавали ощущение, что ты в самолете, проваливающемся в воздушные ямы. Резкий качок в стороны, такой же резкий провал вниз. Под пролетом ветер нес над потемневшей водой светлую пелену брызг. Дежурный катер обдавало волнами, мотало на швартовом конце. С высоты катер был похож на маленький челнок. Пролет тянулся к только что возведенной опоре, она поднималась подобно утесу, следующие за ней опоры лишь выглядывали из воды, прострочив реку, словно пунктиром, бетонными точками.
— Всем, кроме бригадира и звеньевого, отойти в сторону!.. Еще дальше!
Молодые монтажники нехотя повиновались.
На краю пролета остались только бригадир Николай Булаш и звеньевой Евгений Алпеев — самые опытные, «асы». Остальные на время превратились в терпеливых зрителей. Они негромко переговаривались.
— Не уронить бы стержень. Надолго остановим работу.
— Водолазы достанут.
— Это в такую погоду? Того и гляди сорвет катер, якоря тоже не удержат. А сразу не достать — песком замоет...
Алпеев и Булаш вместе строили мост в Усть-Илиме. На них были каски особого фасона, похожие на военные. На Булаше — черная со светлыми заклепками, истертая, слегка порыжевшая; на Алпееве — белая, тоже видавшая виды, в бороздах и царапинах, и тоже привезенная с Усть-Илима. Монтажники без опаски, легкой походкой ходили по конструкции, по ходу дела перекидываясь шутками. Особенно красиво выглядел Булаш в тонкой спецовке, облегающей ловкое стройное тело. Алпеев был в мягких войлочных ботинках, брюки заправлены в белые шерстяные носки, подпоясан какой-то цветной веревочкой. Он был небольшого роста, вдобавок вбирал голову в плечи, кособочился то на одну, то на другую сторону, сдвигал каску на глаза, чесал затылок.
Пока дело не двигалось.
Булаш начал досадовать всерьез.
— Вир-р-ра! Вир-р-ра! — кричал он сердито наверх крановщику. — Майна! Еще майна!..
Алпеев подыгрывал Булашу. Но его негодование было деланным. Он был спокоен и не одобрял возбуждения Булаша. Напоказ же тряс в такт своим возгласам головой. Потом, словно насытившись шумом, закурил, закрывая огонь спички ладонями, уселся поудобнее и принялся орудовать коротким ломиком — монтажкой.
— Штроп, штроп не на месте! — Он нарочно коверкал слова, будто бы в запальчивости.
— Вира-вира! Да гак же! Не стрелу! — кричал Булаш.
— Вира-вира, — вторил Алпеев, — да помалу вира, — откусил кусок мундштука папиросы, сплюнул вниз, — штроп смотри не порви.
Не успевал крановщик нацелиться, выровнять элемент конструкции, как порыв ветра снова сдвигал его в сторону. Булаш продолжал нервничать, Алпеев терпеливо ждал. Взад-вперед, взад-вперед двигался стержень в семнадцать тонн весом, на кране щелкали электрические контакты, гудела лебедка.
Изловчившись между порывами ветра, Алпеев точным ударом монтажки выбил застрявшую между фасонками пробку. Элемент качнулся и стал на место.