Журнал «Вокруг Света» №10 за 1976 год

Журнал Вокруг Света

Первого снятого со шхуны японского рыбака доставили на берег. Почувствовав под ногами твердую почву, японец упал, обнял землю, потом неожиданно вскочил, горячо и искренне стал пожимать руки пилотам, беспрестанно кланялся и что-то быстро-быстро говорил, показывая в сторону моря.

Пока экипаж Еремина, следуя по маршруту, проложенному Наумовым, выполнял второй рейс, авиаторы вели переговоры с японцем, уточняя обстановку на судне. В ход были пущены все известные способы общения между людьми: слово, мимика, жесты. Слышались английские, немецкие, японские, русские слова. Но, пожалуй, главным языком был язык жестов. Пилотам хотелось знать, сколько человек находится на судне, каково их состояние, смогут ли все они воспользоваться лестницей и подняться на борт вертолета.

Японец

начертил на снегу двадцать три черточки. Зачеркнул четыре из них. Он долго говорил, часто употребляя слова: капитан, Асача, бот. Пилоты поняли, что капитан и с ним три человека отправились на боте в бухту Асача за помощью и не вернулись. Поняли также, что один рыбак не выдержал испытаний, выпавших на его долю, и скончался на руках товарищей.

Надо было иметь большое мужество, чтобы в двенадцатибалльный шторм на утлой лодчонке отправиться в рискованное плавание. Хотя берег и был рядом, но на протяжении многих сотен метров он обрывался отвесной гранитной стеной, на которую обрушивался кипящий океан. Капитан и его спутники были смелыми людьми. Такой вывод сделали летчики. Уже после окончания спасательных работ вертолетчики тщательно обследовали побережье, пытаясь найти рыбаков или хотя бы остатки бота. Но поиски оказались безуспешными...

Третьим рейсом сняли двоих. Сказать «сняли двоих» легко и просто, а на деле...

За трое суток пребывания в холодной воде люди ослабли. Жизнь в них поддерживала только надежда на спасение и великое желание жить. Чтобы подняться по лестнице в вертолет, сил не было. И Слава Буравель, спустившись по веревочной лестнице на палубу, показывает, как надо закрепляться на лестнице, чтоб удержаться во время полета над морем, уточняет, когда надо покинуть рубку, чтобы добежать до лестницы и закрепиться в отпущенные морем секунды между накатами волн. Ослабевшие, с негнущимися руками и ногами, в мокрой, схватившейся ледяной коркой одежде люди преодолевают расстояние в 12 метров, которые отделяют рубку от лестницы, на пределе человеческих возможностей.

Подвергая жизнь экипажа величайшей опасности, вертолет вновь и вновь прицеливался, чтобы положить звенья лестницы как можно ближе к людям. Сильный ветер раскачивал лестницу, которая могла каждую секунду зацепиться за поручни или за любой выступ на корабле. Надо быть мастером своего дела, чтобы держать вертолет на висении при скорости ветра, когда законом запрещаются полеты. Сделать это может человек, который чувствует вертолет не только руками, но и всем своим существом.

После очередного наката волны вертолетчики снова и снова клали на палубу два-три звена лестницы, а люди по одиночке спешили — до наката волны, до отрыва трапа от палубы — дойти и закрепиться.

Когда на шхуне осталось пять человек и среди них двое больных, технологию спасения пришлось изменить. Ослабевший не мог успеть сам подойти к лестнице. И его вынесли, положили у поручней. Уцепившись за поручни, японец остался на палубе один. Если удержится, выдержит удар волны — будет спасен, не выдержит... Это понимали не только рыбаки, но и вертолетчики. Рыбак удержался. Как только ушла волна, два звена веревочной лестницы лежали уже на палубе. Расчет был прост: находившийся на палубе человек успеет доползти до лестницы, закрепиться, вертолетчики оторвут его от палубы до наката волны. Но этого не произошло. Набежавшая волна подхватила лестницу, и вертолетчики едва успели подняться. Спустили вторично, и опять напрасно. Тогда, снизившись ниже предела безопасной высоты, вертолетчики положили лестницу на человека. Японец просунул ноги между звеньями, ухватился руками. Каждое его движение казалось сверхмедленным. В душе вертолетчики торопили: «Скорей, скорей...» В момент, когда вторая рука японца ухватилась за лестницу, бортмеханик закричал что есть силы: «Юра, давай вверх!»

Но было поздно. Очередной вал набросился на шхуну и, скатываясь, потащил лестницу с человеком. Последние звенья ее захлестнуло за поручни. Медленно поднимавшийся вертолет вдруг на долю секунды замер. Ужас охватил людей. Сейчас случится непоправимое. Но тут одна фала лестницы оборвалась, натяжение ослабло, образовавшийся узел распутался, и вертолет стремительно пошел вверх.

—

Кровь отхлынула от лица, когда я почувствовал, что вертолет стал набирать высоту, — вспоминает Юрий Наумов. — Мы полагали, что лестница распуталась, и внизу все в порядке. И вдруг бортмеханик докладывает: «Лестница оборвалась!» Я еще не успел осознать случившегося, как вновь услышал голос бортмеханика: «На одном конце держится». На душе немного отлегло, но... Лететь над морем было рискованно. У человека может не хватить сил удержаться те несколько минут, пока мы будем над водой.

И командир принял решение — лететь к берегу по кратчайшему пути — к скале. В конкретной обстановке риск был велик. Вертолет приблизился к скалистому берегу, снизился. Концы несущих лопастей вошли в выемку в скале, и, когда откатилась очередная волна, японец, сидевший на лестнице, спрыгнул. Удерживаясь за выступы, он протянул руку подоспевшим на помощь товарищам, добрался до настоящего берега.

Оставив спасенного на берегу, вертолетчики быстро отремонтировали лестницу и полетели в очередной, девятый рейс.

Последнего японца снял с корабля и доставил на берег экипаж Юрия Еремина. Пока выполнялся завершающий рейс, Слава Буравель собрал валежник, слил немного бензина и масла, разжег костер. Шквальный ветер пригибал пламя к земле. Японцы несказанно обрадовались огню, жались к костру. Чтоб как-то спастись от пронизывающего ветра — растянули брезент. Под его защитой впервые за трое суток японские рыбаки разделись, отжали одежду.

— Мы стояли, курили, ожидая возвращения Еремина. Японцы, мокрые до нитки, безумно радуются, — вспоминает Юрий Федорович. — Не умолкая, что-то говорят, обнимают друг друга, целуются... Но вот один из японцев — видно, старший — что-то сказал, и все смолкли. Он порылся в карманах своей одежды, вытащил баночку кофе и маленький целлофановый пакетик, содержимое которого было похоже то ли на морковку, то ли на мясо сушеного кальмара; японец подошел ко мне и, протягивая руки, кланяясь в пояс, подал кофе и пакет. Но, приняв подношение, я не дал японцу отойти; приложив руку к сердцу, попросил его взять подарки назад. Трижды я делал такой жест, пока наконец японец взял кофе и целлофановый пакет.

Сделав все возможное для облегчения участи спасенных, экипаж передал по радио просьбу — приготовить теплую одежду, спирт, медикаменты. И когда Еремин доставил на берег последнего рыбака, вертолетчики погрузили спасенных на борт и вылетели на базу.

В. Даниленко

Тюменские дымники

Если от главного проспекта Тюмени — улицы Республики — свернуть в сторону и пройти квартал-два, то попадаешь на тихие зеленые улочки с ладными бревенчатыми домами. Они мало чем отличались бы от изб, срубленных в других сибирских городах, если бы не одна деталь. На печных трубах примостились «беседки», которые венчает либо фигурка лихого всадника, либо сказочная птица, либо сложный узор. Это знаменитые тюменские дымники, защищающие трубу от дождя и снега, крышу — от летящих искр. Есть, правда, кое-где и в других городах подобные украшения дымовых труб — в Вологде, Галиче, Переславле-Залесском, Судиславле. Но такого расцвета, как в Тюмени, искусное ремесло это не достигало, пожалуй, нигде.

Конечно же, не только практическим смыслом вызвано появление дымников; ведь достаточно было бы поставить колпак из жести самой непритязательной формы, как, впрочем, и делают во многих других местах. Но ведь если бы все определялось лишь целесообразностью, не было бы ни резных наличников, ни расписных прялок, ни узорчатых вологодских кружев. Естественное, неистребимое желание украсить свое жилище, предметы окружающего быта — не оно ли веками возвышало человека над заботами, невзгодами, суетой? Не оно ли делало топор орудием не только строителя, но и художника?