Журнал «Вокруг Света» №10 за 1979 год
Шрифт:
— Пустяки, — отвечал Деменчук. — Птенца, взятого из гнезда, легче научить брать строго определенную добычу. Скажем, охотиться только на куропаток или уток. Я ведь думаю в будущем этим хищникам и отлов птиц для зоопарков перепоручить. А что? Вполпе реально, стоит им лишь укоротить когти. И тогда лучше будет работать с птицами, выведенными в вольерах. А то ведь как иной раз бывает. Начнешь охотиться с видавшей виды птицей, а она, вместо того чтобы за кекликом гнаться, норовит в курятник нырнуть. Понравилось, видно, брать петухов на свободе, так туда и тянет.
...В ловушку егеря попался
— Красавец, — восхищался Деменчук, обласкав его, уложив на колени. Оказавшись в комнате, птица присмирела, загнанно озиралась, но вела себя достойно.
— Вот ловец, — продолжал Деменчук, одновременно занимаясь изготовлением опутенок, ремешков, которые сразу же надевают на ноги птице и не снимают, пока она живет у человека. — Правда, берет добычу не так красиво, как сокол. Тот забирается вверх, и оттуда, сложив крылья, падает на добычу так, что свист стоит. Он может настигнуть птицу и за километр. Ястреб же такой прытью не обладает. Его надо шагов на сто подвезти, но тут он без дичи не вернется. Из кустов достанет, из воды вытащит В работе он неутомимей.
— А у нас за тетеревятника, если он на территории заказника объявится, — сказал внимательно наблюдавший за действиями Деменчука Михаил, — пара патронов премии полагается.
— Дам я тебе эти патроны, только ты птиц не стреляй, а лучше лови. И запоминай — у ястребов глаза небольшие и желтые, с черной точкой посередине. Этим они перво-наперво от соколов отличаются. Крылья широкие, пестрины на груди, рябь поперечная, а у соколов продольная. Не спутай — соколов-то трогать нельзя.
Вскоре я присутствовал при первой посадке дикой птицы на руку человека. Ястреб рванулся, свалился с перчатки, застрекотал. Но Деменчук вновь и вновь усаживал его на руку, ласково уговаривая. Ястреб, убедившись в тщетности попыток улететь, вдруг закричал протяжно, плаксиво и умолк. Больше он не рвался, только взъерошивал перья на затылке, когда Деменчук ощупывал его зоб, раскрывал клюв.
Геннадий Аркадьевич опрыскал его водой, мятые перья расправлялись, ястреб стал изумительно красивой птицей.
— Выйдет толк, — говорил Деменчук. — Главное — сейчас его с руки спускать нельзя. Чтобы привык к человеку, чтобы чувствовал себя на руке спокойно.
Он пил вместе с ястребом чай, смотрел телевизор. На ночь включил приемник, и, засыпая, я слышал, как Деменчук все ходил и разговаривал с птицей. Когда я вошел к нему утром, он лежал одетым на кровати. На руке, откинутой на подставленный стул, сидела, подремывая, птица.
— Отлично дело идет, — сказал Деменчук, — я даже, признаться, прикорнул немного. Еще дня два поносить, и можно притравливать.
— Когда же вы успеете? — спросил я, узнав, что он вскоре собирается выезжать в Белоруссию на совещание, посвященное разведению диких птиц.
— Этого ястреба я подарю одному мунишкеру, — отвечал Деменчук. — Самый молодой у нас, еще на пенсию не ушел. Хорошо обучает! А у него заберу уже выношенную птицу. Третий год ястреб у него живет, дважды перелинял. Ловец изумительный.
— А согласится
— Для профессионала важно постоянно делом своим заниматься, иначе все умение пропадет. Навыка не будет, хотя знания останутся. Вот я и думаю, что повозиться с новой птицей ему будет интересно. Обученного же ястреба, — продолжал Деменчук, — я подарю Джологу Мамбеткеримову. Он всю жизнь саятчи был. Соколов ловил. Сто семь штук поймал. А теперь без дела остался. Мунишкером стать решил, а птицы нет. В тех местах ястребы не ловятся. Вот и решил я раздобыть ему птицу, пусть будет у нас еще один мунишкер.
Не спуская с руки птицу, Деменчук встал, позавтракал, вышел на улицу. Ястреб протяжно, по-кошачьи закричал, попытался сорваться с руки, но вскоре, успокоившись, уселся на место.
Вышло все так, как и задумал Деменчук: пойманного ястреба он обменял на выученного. А потом мы поехали к Джологу — саятчи, который жил в северо-западном углу Иссык-Куля. Аул его стоял среди голой, каменистой местности. Джологу вышел встречать нас в коричневом вельветовом халате, подпоясанном платком, и в кожаной шапке набекрень. Ястребу он так обрадовался, что не знал, куда усадить Деменчука и чем его угостить. Джологу вдруг вспомнил, что несколько лет назад он поймал кара-шумкара — темной масти сокола, которого ученые называют алтайским кречетом. Похож он на северного своего собрата, как две капли воды.
Кара-шумкар достался Курману Абдыкалыкову. Джологу не сомневался, что он и сейчас живет у него — соколы у хозяев, как и беркуты, живут до сорока лет. Мы сели в машину и вскоре были у Абдыкалыкова. Во дворе у него, на снегу, среди яблонь, сидели три огромных беркута в клобучках. Курман жаловался, что стотрехлетний отец не разрешает ему охотиться с кара-шумкаром. Сам не может и ему не доверяет: кречет дважды отлетал. С трудом приручается, хотя и живет у него давно. Курман сходил в дом и вынес птицу.
Увидев ее, я понял, отчего соколов называют ясными: тот, кто хоть раз взглянул на эту птицу, не спутает ее ни с какой другой. Все в ней было каким-то цельным, плотно сбитым. Кара-шумкар стоял на руке гордо, держался прямо, выставив вперед грудь, откинув голову — боец бойцом! И взгляд у него был резкий, пронзительный...
Я смотрел на птицу и ликовал. Удалось-таки снять пусть не северного кречета, но собрата его!..
В. Орлов
Игра в кольцо
Соревнования в меткости популярны в Далмации повсюду. В Сплите и Шибенике, Скрадине и Задаре в старину любили упражняться воины, целясь копьем в подвешенное на высоте человеческого роста дверное кольцо — алку, как его здесь называли. Так же прозвали и сам турнир — Алка. Шло время, тупились булатные сабли. Дедовские копья и стрелы заняли свое место в музее. Уходили в прошлое алкарские турниры. Лишь один городок Синь упорно придерживался старой традиции. Тому была веская причина.