Журнал «Вокруг Света» №11 за 1990 год
Шрифт:
— Ну и выдержка у вас, Семен Яковлевич,— открывает сейф и дает мне какой-то документ: — Читайте.
А я без очков ничего разобрать не могу. Тогда он сам прочитал постановление о реабилитации.
— Идите, товарищ Побережник, в паспортный стол, заполняйте анкеты на получение нового паспорта.
Вскоре после этого мне по почте прислали справку о том, что Военный трибунал МВО отменил постановление ОСО «за отсутствием состава преступления».
Кому-то это может показаться не совсем уместным, но я все же задал Семену Яковлевичу деликатный вопрос о материальной компенсации за все, что было совершено с ним.
— В справке
После этого правление колхоза тоже кое в чем пошло навстречу: выделило участок для дома, разрешило брать бутовый камень из карьера. А из Черновицкого гарнизона прислали несколько машин со стройматериалами и солдат-строителей. Да, не зря тогда, в Риге, Батов сказал при расставании: «Не унывай, Семен, с крышей что-нибудь придумаем».
Не сразу, но нашли-таки ветерана-интернационалиста и заслуженные награды. Среди многих советских наград, среди которых орден Отечественной войны, с гордостью носит он итальянскую медаль имени Гарибальди, польскую «За нашу и вашу свободу», памятную медаль «Участник национально-революционной войны в Испании 1936—1939 г.г.». Приняли его и в ряды КПСС, но без восстановления прежнего партийного стажа: секретарь обкома убедил, что так будет проще. Однако Семен Яковлевич продолжает добиваться, чтобы в партийном билете стояло: «1932 год».
...Конечно, возраст дает себя знать: в феврале Семену Яковлевичу исполнилось 84 года. Но он еще бодр и по-молодому подтянут, этот высокий седой человек с необычайной судьбой, живущий теперь в областном центре городе Черновцы.
При расставании я решился задать ему мучивший меня вопрос:
— Что помогло вам все выдержать, не сдаться?
И вот что я услышал в ответ:
— Я был и остаюсь коммунистом.
Сергей Демкин с. Клишковцы — София — г. Черновцы, 1 968— 1 989
Зеленый пирог бань
Нет во Вьетнаме праздника важнее, ярче, шумнее и продолжительнее, чем Тэт — Новый год по лунному календарю. Его празднуют все вьетнамцы — буддисты и католики, сектанты и атеисты. Горные национальные меньшинства, не успевшие приобщиться ни к одной из «цивилизованных» религий и поклоняющиеся духам земли, воды и джунглей, тоже отмечают свой Тэт как праздник начала весны. Правда, в многоликом Хошимине по размаху с древним Тэтом давно сравнялось христианское Рождество: всенощные гулянья миллионной толпы по мостовым, засыпанным тоннами конфетти, громкая музыка из многочисленных кафе и с открытых концертных подмостков...
Рациональный двадцатый век сократил празднества.
Доподлинно известно, что за новогоднюю неделю среднестатистический вьетнамец выпивает почти половину потребляемого им за год спиртного и съедает такую же долю положенного ему на целый год мяса. Не это ли самый веский довод в пользу главенства Тэта среди прочих праздников! Хотя согласно той же весьма несовершенной во Вьетнаме статистике в ряде провинций мяса приходится на душу населения не более семи кило в год.
Европейский гурман, измеряющий богатство стола свиными окороками, копченой колбасой и поджаристыми бифштексами, после такой постной статистики наверняка потеряет интерес к вьетнамскому праздничному угощению. И напрасно.
Во-первых, сразу открою тайну: кроме собственно мяса — в основном свинины и буйволятины,— во Вьетнаме едят множество других продуктов животного происхождения — не всегда, мягко говоря, для нас привычных. Поэтому стол не совсем уж вегетарианский. Во-вторых, наверняка во всем многообразии яств даже для иноземца найдется что-то очень вкусное. Ну а в-третьих, о вкусах не спорят, и спустя годы или месяцы вдруг открываешь в некоторых деликатесах неповторимую прелесть.
Так было, например, у меня с традиционным и даже ритуальным новогодним блюдом «баньтингсань». Уже перед моим первым Тэтом вьетнамские друзья и сотрудники преподнесли вместе с поздравлениями эти завернутые в зеленый лист и перевязанные мочалом квадратики размером с четверть калача. Объяснили: пирог с начинкой, и символизирует он квадратную землю с твердью, водами, лесами и полями. Отведав первый пирог, мы всей семьей стали мучительно придумывать, куда деть остальные. Кто-то бывалый — из соотечественников — посоветовал отнести в пагоду и положить к алтарю. У буддистов принято в праздник делать подношения монахам.
Перед следующим Тэтом в моем холодильнике лежало опять не менее пяти зеленых пирогов. И снова поход в пагоду. Вьетнамским друзьям я этой тайны не открывал, и когда приходил к ним в гости, они с восторгом угощали меня ритуальным лакомством, наблюдая, с каким удовольствием я его буду есть.
Со временем я стал привыкать к вьетнамскому меню и году этак на четвертом сам не заметил, как впервые съел «баньтингсань» с неподдельным удовольствием. И даже попросил своего друга — ханойского художника Май Ван Хиена — посвятить меня в таинство приготовления пирога. Это стоило мне всенощного бдения у него дома, подкрепляемого горьким вьетнамским кофе и разговорами о том о сем.
Исходные продукты для «баньтингсаня» заготавливают задолго до Тэта. Собственно, не только их. Любая снедь накануне праздника резко дорожает, становится острым дефицитом. Так было даже в те времена, когда каждая семья имела свое хозяйство и в нем минимум необходимого. В последние десятилетия в моду вошло слово «достать», и предновогодний марафон значительно удлинился. У Май Ван Хиена, как и у многих ханойцев, в явно неприспособленном городском дворе бегали купленные в октябре еще цыплятами голенастые куры, а из тесной бамбуковой клети подозрительно косил маленькими глазками не очень упитанный, но достаточно крупный боровок. Что делать, морозильных камер нет, да и простые холодильники только начинают проникать во вьетнамский быт.