Жуткие истории
Шрифт:
– На кухне есть люк!
Колин нашел кухню справа. В углу дежурила древняя дровяная печь, а у окна стоял холодильник. На кухонном столе, покрытом пылью, лежал столовый сервиз для одного человека. Колин мимолетно задумался, какую цену можно было бы получить за антикварный фарфор и хрусталь, а затем обратил свое внимание на пол.
– Где!
– В углу! Рядом с плитой!
Он огляделся в поисках чего-нибудь, чем можно было бы смахнуть пыль. Он потянулся к занавескам, подумал, что они могут чего-нибудь
Он дал Окурку факел и медленно подметал, стараясь не потревожить пылинки. Через минуту он смог разглядеть шов в половицах. Шов расширялся в квадрат размером с человека, дополненный утопленной железной защелкой.
Когда Колин потянул за ручку, его обдало отвратительным запахом, в сто раз хуже, чем что-либо на ферме его бабушки и дедушки.
Источник "дикого запаха".
И это было ужасно.
К запаху зверей примешивался запах разложения; гниющей, вонючей плоти. Колин опустился на колени, его тошнило. Потребовалось несколько минут, чтобы схватки прекратились.
– Там лестница.
Окурок сунул факел в дыру. Свободной рукой он прикрыл нос и рот.
– Как далеко вниз?
– справился Колин.
– Не очень. Я могу разглядеть дно.
– Эй! Ты все еще там, внизу?
– Да. Но прежде чем спуститься, вы должны подготовиться, джентльмены.
– Подготовиться? К чему?
– Боюсь, мой внешний вид может вас немного шокировать. Однако вы не должны бояться. Я обещаю, что не причиню вам вреда.
Окурок пристально посмотрел на Колина.
– Я начинаю серьезно волноваться. Давай просто стащим серебряный молоток и...
– Дай мне факел.
Окурок передал его. Колин бросил горящую палку в дыру, осветив пол.
Оттуда вырвался стон, резкий и сильный.
– Ты там в порядке, чувак?
– Свет причиняет боль. Я не был свидетелем света в течение значительного периода времени.
Окурок засунул палец в ухо, почесываясь.
– Чувак, конечно, красиво говорит.
– Это ненадолго.
Колин сел на пол, нащупал ногами перекладины и начал спускаться.
Запах удваивался с каждой ступенькой вниз; вязкий запах, обладающий жаром и тяжестью и оседающий на языке Колина, как дохлая кошка. В мерцающем пламени Колин мог различить очертания комнаты. Это был погреб для корнеплодов, холодный и вонючий. Земляные стены были округлыми, и когда Колин коснулся земли, в воздух поднялись клубы пыли. Он поднял факел, чтобы определить источник голоса. В углу, у стены, был...
– Господи Иисусе Христе!
– Должно быть, смотреть на меня особо не на что.
Это было преуменьшением века. Мужчина, если его можно было так назвать, был мучительно худым. Его обнаженная грудь напоминала скелет, туго обтянутый тонкой белой кожей, а талия была настолько узкой, что достигала ширины бедра Колина.
Пара изодранных брюк свободно болталась на тазу несчастного, а к ногам прилипли остатки обуви, несколько грязных пальцев торчали из кожи.
И лицо. Лицо! Отвратительный череп, увенчанный безвольными седыми волосами, тонкие черты лица, натянутые на скулах, глаза, глубоко запавшие в выпуклые глазницы.
– Пожалуйста, не убегайте.
Старик поднял костлявую руку с узловатым шарообразным локтем. Вокруг его запястья обвивалась тяжелая ржавая цепь, ведущая к массивному стальному шару на земле.
Колин прищурился, затем ахнул. Цепь не обвивалась вокруг запястья этого несчастного; она прошла сквозь запястье, толстое звено вошло в плоть между лучевой и локтевой костями.
– Колин! Ты в порядке?
Голос Окурка заставил Колина подпрыгнуть.
– Спускайся, Окурок! Кажется, ты мне нужен!
– Не нужно бояться. Я не укушу. Даже если бы я захотел это сделать...
Старик растянул рот, обнажив липкие серые десны. Не было ни верхних, ни нижних зубов.
– Я выбил их довольно давно. Я не мог вынести того, что представляю угрозу для кого-либо. Могу я спросить, к кому я обращаюсь?
– А?
– Как вас зовут, дорогой сэр?
Колин начал врать, потом понял, что в этом нет смысла. Он все равно собирался прикончить этого беднягу.
– Колин. Колин Уиллоуби.
– Очень приятно, мистер Уиллоуби. Позвольте представиться. Меня зовут доктор Абрахам Ван Хельсинг, почетный профессор Оксфордского университета. Разрешите задать вам еще один вопрос?
Колин кивнул. Было жутко наблюдать, как этот человек говорит. Его тело было измучено до невероятности, но он держался вежливо и даже приветливо.
– Какой сейчас год от Рождества Христова, мистер Уиллоуби?
– Какой год? Сейчас тысяча девятьсот шестьдесят пятый.
Губы Ван Хельсинга задрожали. Его печальные, запавшие глаза остекленели.
– Я пробыл здесь дольше, чем мог себе представить. Скажите мне, прошу вас... носферату... они были уничтожены во время войны?
– Какой войны? И что такое ностфер... чe ты там говорил?
– Война, должно быть, была много лет назад. Были ужасные, оглушительные взрывы, от которых сотрясалась земля. Я думаю, это продолжалось много месяцев. Я предположил, что это была битва с нежитью.
Этот псих говорил о бомбардировках времен Второй мировой войны? Он не мог пробыть здесь так долго. Тут не было ни еды, ни воды...
– Мария, Матерь Божья!
Окурок сошел со стремянки и присел позади Колина. Он держал еще один факел, на этот раз сделанный из веника, которым они подметали пол на кухне.