Зима 1238
Шрифт:
…Сборы заняли минимум времени, ибо мы очень спешили. Дело вот в чем: расстояние по реке от Пронска до Рязани (современного мне Спасск-Рязанского) составляет что-то около ста двадцати километров, плюс-минус. В среднем орда делает марш от двадцати пяти до тридцати километров в день – речь именно об орде, а не о летучих передовых отрядах (как тумен Субэдэя), способных вырваться вперед. Основная же масса всадников вынуждена плестись со скоростью движения обоза… Мы за два дня прошли километров под восемьдесят, до Рязани по-хорошему нам остался один дневной переход! Если монголы шли по Проне пять дней, вылазку Юрий Ингваревич организовал на вторую ночь осады, то выходит,
В любом случае помочь Еремею Глебовичу мы не можем, а вот полоняникам должны успеть, коли поднажмем! Ибо разделилась половецкая тысяча вчера днем, и если налегке всадники прошли под пятнадцать верст, остальные формировали обоз (да продолжали куражиться с бабами!) и выступили только этим утром… Верст пять они пройти за сегодня уже наверняка успели, а значит, отрыв составляет все двадцать! И если до вечера их не догнать, то в сумерках обоз с полоном присоединится к орде! Если бы не масса трофейных жеребцов, рассчитывать перехватить их было бы бессмысленно. Но заводных коней у нас теперь много, и шанс, пусть и небольшой, вызволить полоняников все же есть…
В строю от дружины осталось всего ничего, под сотню ратников, и даже учитывая, что мы справились с вдвое большим отрядом, легкой прогулки никто не ожидает. Для меня самой радостной новостью была та, что Ждан уцелел, но на этом радости временно кончились: нам предстоят бешеная погоня и нелегкий бой, во время которого враг наверняка попробует прикрыться мирняком, словно живым щитом! Собственно, с хашаром поганые так и поступают.
…Утоптанный, примятый снег на льду, сливающийся в единое белое полотно, да заснеженный лес по берегам реки с изредка встречающимися прогалинами. Кажется, пейзаж не меняется вот уже несколько часов. Ход времени, к слову, удается отследить лишь по движению небесного светила, уже опасно клонящегося к закату, – еще чуть-чуть, и начнет ведь смеркаться! А так меня не покидает ощущение, что скачем мы целую вечность – и одновременно, что отправились в погоню только пять минут назад…
Никто не ведет отвлекающих от тяжких дум разговоров, даже одиноких возгласов не раздается вокруг меня, только хрипы лошадей да сбивчивое, сопящее дыхание людей… Правда, трофейная коняга подо мной хрипит уже реально пугающе – еще чуть-чуть, и падет! Уже третья… И последняя. Выбирали мы себе самых крепких жеребцов противника, забраковав вторую половину как пострадавших в сече или слишком дохлых. Тяжело дыша, я чуть торможу коня, после чего с явным усилием покидаю седло: поясница отчаянно ноет после продолжительной гонки, бедра налились свинцовой тяжестью, в глазах темнеет от резких движений – устал. Все мы устали… За время марш-броска даже не пытались устроить привал, подкрепляясь сушеным мясом и водой в моменты, когда переходили с рыси на шаг.
Но воины не ропщут, особенно после того, как мы миновали место ночной стоянки татарского обоза, на которой остались десятки жертв поганых. Среди них распластались на льду и женщины с распоротыми животами, и зарубленные детки, и обезглавленные старики… Все, как я говорил, все мои страшные догадки воплотились в жизнь!
Став бессильными свидетелями уже случившейся расправы, дружинники ускорились сами, без команды, страстно желая предотвратить
Теперь все то, о чем я говорил еще после боя, стало для них осязаемым, живым – личным. Я уверен, что, отдай я приказ о казни полона именно сейчас, рука бы ни у кого из воев не дрогнула… А ведь были еще жертвы – из тех пленников, кто просто не смог держать темп движения обоза поганых. Их безжалостно зарубили и бросили на льду – в основном молодые девушки, кто от сильной боли не смог идти слишком долго… Некоторых снова насиловали, прежде чем убить, оставив лежать с бесстыже задранными подолами и широко раздвинутыми ногами.
И ведь никого не пожалели, твари! Никого!!! Не тронула выродков ни девичья красота, ни отчаянные, едва ли не детские мольбы только-только переступивших порог девичества жертв… Отводя взгляд от тел тех, кого нам уже никак не спасти, я невольно замечал слезы на глазах молодых воинов, да и у самого мутная пелена периодически застилала взор… У тех же гридей, кто постарше, почернели лица, а во взглядах загорелся такой мрачный, жуткий огонь, что я едва удержался, чтобы не напомнить им про их утреннюю сердобольность! Так хотелось хоть как-то выплеснуть накопившуюся в душе черноту… Но изувеченным ублюдкам и так не уйти, а мы все еще преследуем обоз, насквозь мокрые от пота, замерзающего прямо на стеганках! И подгоняя коней с каждой новой «находкой»… Броню пока все сняли – в ней скакать было бы просто невыносимо…
Перевесив седельные сумки на Буяна и погладив жеребца, мысленно попросив прощения у верного боевого товарища за последующую гонку, я уже запрыгнул в седло, как вдруг впереди показался воин в половецком халате, с половецкой же саблей, луком и стрелами, на половецком жеребце, ведущий за собой еще двух коней. Мгновение спустя я узнал во всаднике ливенского дружинника – его лицо примелькалось мне за время боев, но имени я сейчас не вспомнил. Между тем русич, доскакав до нас настоящим галопом, с трудом выпалил наверняка пересохшим горлом (до того хриплый у него голос!) столь ожидаемое нами послание:
– Все! Показался впереди обоз… Ждан ждет приказа!
Выслушав гонца, я молча схватился за седельные сумки, спешно извлекая из них свернутый юшман, шелом да наручи, и моему примеру последовали все без исключения семь десятков ратников… Оставшиеся же три десятка воев, пересев на самых быстроногих и выносливых степняцких коней, загодя облачились в трофейные, практически не забрызганные кровью халаты половцев, напяленные поверх кольчуг, и взяли с собой лишь половецкое оружие. Они сразу вырвались чуть вперед, выполняя функцию головного дозора, следуя на полверсты впереди нас… И одновременно с тем являясь моим «троянским конем».
– Все, скачи обратно да передай Ждану: пусть сближается с обозом неспешно, а как мы покажемся, тогда вам и начинать!
Переведя дух и пересев на нового, чуть более свежего жеребца, ратник поскакал назад, а мы двинулись следом, пока лишь бодрой трусцой… По моей задумке, отряд неугомонного бродника (узнав о моих планах, он сам напросился на рисковое задание с остатком конных лучников!) будет неспешно сближаться с обозом, пока уже мы не окажемся в поле зрения татар. И до этого момента Ждан продолжит выдерживать небольшую дистанцию, что вряд ли вызовет опасение у поганых.