Зима от начала до конца (сборник)
Шрифт:
В третий ящик Ковригсен свалил чёрствый хлеб. Во всяком случае, выглядело это именно так. Но, конечно же, и это оказались марципаны с глубоким, приторным, радостным и диковатым вкусом. При виде этого ящика Пронырсен чуть не лишился чувств. Из всех постоянных покупателей только он ходил к Ковригсену за чёрствым хлебом. А теперь получил его в виде сочного марципана с крепким вкусом.
А в четвёртом ящике были рядами, один к одному, сложены камни-бульки. Золотые и серебряные, кругляши и плоские шайбы, белые, серые и обычные. Только всё это были не камни, а марципаны.
Теперь Простодурсен в свой черёд едва не хлопнулся без чувств. Бог мой, что только не творит Ковригсен, чтобы порадовать их и поддержать в добром здравии и хорошем настроении!
Простодурсен
Они выложили всю эту вкуснотищу на стол. Разложили – веером, пирамидой, заборчиком. Построили из марципанов поезда. Для принесённых Октавой коробок с фруктами в глазури и четырёх кувшинов сока из кудыки едва хватило места.
Мне жаль, что это не у вас разбегались глаза от яркого великолепия.
Мне жаль, что это не у вас кружилась голова от дурманящих запахов.
– Ну что же, – сказал Ковригсен. – Не хотите ли снять пробу?
– Снять пробу? – спросил Простодурсен. – Уже можно есть?
– Да. Разве нельзя? – спросила Октава.
Можно, можно, ещё как. Они сели за стол, они открыли рты и клюв. Нет-нет, словами этого не описать. Диковинные звери один за другим исчезали внутри гостей, а потом бродили в них. Чёрствый хлеб проскакивал стоймя. Они ели бульки вместе с фруктами и ягодами, заливая их соком.
– Скоро нам придётся сделать перерывчик, – простонал Сдобсен. – Нельзя ли объявить марципановую паузу?
– Фуф, господин пекарь, – сказал Пронырсен. – Хлебушек вам сегодня удался.
– Мы с Пронырсеном придумали, что надо бы нам всем походить вокруг дерева. Это будет такая игра. И мы снова проголодаемся.
– Да! – оживилась Октава. – Мы можем петь мою песню, пока ходим.
– И получится, как будто мы гуляем в лесу, не выходя из дома, – добавил Простодурсен.
Они встали, взялись за руки и за крылья и пошли вокруг ёлки. Вернее, все шли, а Утёнок болтался между Простодурсеном и Октавой.
– Я лечу! – кричал он. – Смотрите, я лечу в галстуке и шляпе!
Пронырсен вспомнил про лопату. Он сбегал принёс её, и теперь они со Сдобсеном держали её с обоих концов во время этого тихого хождения по кругу.
– Что же, – мягко сказала Октава. – Я готова представить вам свою новую песню.
У ёлки грянуло троекратное «ура!». И Октава запела совсем новую песню:
Жизнь у реки непонятно-чудна,вечер приходит дню на смену,после зимы наступит весна,птицы вернутся к нам непременно.У каждого здесь голова на плечах,в ней крутятся важные мысли.И меткие речи в наших устах,к счастью, ещё не прокисли.Жизнь у реки легка не всегда.Но если кого-то настигнет беда,если случится мороз или вьюга –мы позовём на помощь друга.Удачно, что слух отменный у всех,работает он без помех, без прорех,а то б не услышали песню мою,которую вам я от сердца пою.Я приглашаю к столу всех опять,чтоб марципаны вновь уплетать!Аплодисменты и крики восторга наполнили нору Пронырсена. К тому времени
– Какая ты чудесная, Октава! – восхищённо сказал Утёнок. – Какие из тебя вылетают красивые стаи слов!
– Ничего особенного, – смутилась Октава.
– У меня есть подобие стишка, – сказал Ковригсен. – Если это вдруг кстати.
– Да, фуф, – сказал Пронырсен. – Я только хотел сказать, что не буду произносить речь, если кто-то её ждёт. Вместо речи я собирался сказать совсем другое, но хорошо, что забыл. Фуф. Спасибо.
– Итак – стихотворение, – сказал Ковригсен.
В стране приречной тихо жилв пекарне под гороюи дружбу я тогда водилс дрожжами и мукою.Коврижки я исправно пёк,любил я это дело,но годы шли, и вышел срок –мне печь осточертело.Я понял: жизнь моя пуста,коврижка станет крошкой,а где-то ждут меня места,где жизнь не понарошку.И ночью я пустился в путь,дождливой мокрой ночью,чтоб жажду сердца утолить,взглянуть на мир воочью.Судьба гнала меня вперёд,терзала и томила,но с верной рыбкой золотоймне встречу подарила.Теперь в дому у нас уют,и всякий день – погожий,и рыбку каждому своюнайти желаю тоже.После криков «браво!» и «ура!» в честь Ковригсена наступила очередь Сдобсена. Он, как обычно, повёл рассказ о далёкой стране под названием заграница. Территория её огромна, сказал он. Но самое удивительное то, что в ней нельзя поселиться. Потому что стоит тебе обосноваться за границей, как она внезапно перемещается в другое место.
– Это точно как мы с Пронырсеном, – объяснил он. – Пока мы с ним не изобрели нашу игру, меня пугала даже мысль о том, чтобы пойти к нему. А теперь меня пугает мысль, что придётся идти домой. Получается, что всё выворачивается навыворот, стоит только найти что-то кроме того, что было наоборотным раньше. К тому же за границей есть туннели в горах и парашютисты. А у нас, к счастью, нет. Спасибо.
– А теперь, – сказал Утёнок, – моя очередь.
– Ты тоже хочешь выступить? – удивился Сдобсен.
– Да! С моим коронным номером. Я его единственный исполнитель в мире. Итак – волшебное и невероятное…
– Не тяни время, – оборвал его Простодурсен.
Утёнок запрыгнул на стол. Вскочил на жестянку из-под печенья, стоявшую рядом с золотой рыбкой. Осмотрел публику. Все постарались и выглядели сегодня превосходно. А некоторые ещё и пахли так же.
Он посмотрел на Ковригсена. Тот наконец-то отряхнул с себя муку. Сбрызнул волосы кондитерским золотом, а вихор начесал и подколол сосновыми иголками, и он стоял на голове красивым рыжим гребнем и благоухал.
Утёнок взглянул на Октаву. Она пришла в новой шляпе, украшенной в духе мечтаний о долгом летнем отпуске за границей, и расточала приятный аромат.
Он оглянулся на Простодурсена в белой рубашке, с подобием галстука, который тот соорудил из красного шерстяного шнура.
Затем перевёл взгляд на Пронырсена со Сдобсеном, которые загадочным образом сблизились перед лицом зимы. Оба они припорошили волосы снегом, но теперь он растаял и потёк.
Пять дивных созданий. Пять небесных сводов. Пять вселенных, пять судеб – нестройных, некулёмых – сейчас сидели тихо.