Зима стальных метелей (CИ)
Шрифт:
Некому больше бригадой командовать, один он из штатных командиров остался. Растут же люди, даже завидно.
— Давайте отметим, — предлагаю, один черт, от нас уже ничего не зависит.
И в это время нашего посыльного из штаба армии привезли под конвоем особого отдела — разбираться, кому тут помощь нужна.
Наши снайпера на них посмотрели, без всяких приказов привычно цели распределили.
Снегирев сам встал, без просьбы.
— Майор НКВД, командир заградительного отряда, — он им представился. — Спасибо за сопровождение,
Попросили сотрудники особого отдела документы предъявить, посмотрели, сникли.
— Эй, — говорю, — тут недалеко, в политотделе дивизии, кинооператор и журналисты гостят. Берите их в компанию, и идите на станцию. Отличный сюжет получится — работники особого отдела осматривают поле боя в поисках штабных документов врага. Может быть, и на самом деле пару карт найдете.
Повеселели работнички, отстали от нашего посыльного, поехали в штаб, за славой.
— А если там уже немцы? — кто-то из наивных морпехов спрашивает.
— Значит, влетят в засаду, — отвечаю. — Мне их не жалко, родине не нужны неудачники.
Все замолчали. Тема удачи на войне всегда интерес вызывает, а тут тишина.
— Товарищ капитан НКВД, разрешите обратиться, — это комбриг смелости набрался.
Вспомнил я, как его зовут.
— Вы, — говорю, — Иван Кузьмич, сейчас комбриг. Это должность полковничья, а то и генеральская. Есть предложение, давайте вне строя обходиться без званий и на «ты». Олег, — и протягиваю ему руку. — И спрашивай, о чем хочешь, если тайна — не отвечу, а врать не буду.
— Иван, — он отвечает, и тоже руку тянет.
— Спрашивай, Ваня.
— А правда, что есть у вас талисманы счастья? — и замер.
— Правда, Иван, — достаю из кармана знаменитую пуговицу от Астахова. — Держи, — и кладу ее на мозолистую ладонь. — Отдаю от чистого сердца, без сожаления и тайных помыслов, не ища выгоды и корысти. Все — она твоя.
Снайпера и пограничники свои пуговицы достали.
— А мне жалко, — один говорит.
— Не отдавай, сам без талисмана останешься, и человеку не поможешь. Только нам ведь всего до цитадели дойти, там Астахов для нас пуговиц не пожалеет.
Не отдал. Ну и ладно.
— Всем, кому сейчас не хватило, мы пошлем. Только вы это время на рожон не лезьте, — говорю, чтобы обделенные талисманами бойцы не расстраивались.
В это время набежала толпа гостей — особый отдел, командиры из дивизии, чужой важный комиссар, наш бригадный политрук, вошь лобковая, оператор, его охрана, журналисты. Они на самом деле до станции доехали, сняли сюжет на десять минут.
— Послушайте, — говорит самый дотошный журналист, здесь где-то должна быть деревня Ивановка, на карте она есть, но ее нет. Где же она?
— Видишь, печи стоят в поле? Вот она — деревня-призрак.
— Так мы ее взяли? — радуется журналист. — Освободили?
— А то. Вот и героический комбриг, который по пути на станцию освободил важный стратегический узел — деревню Ивановку. Узнав об этом, генерал армии Жуков облегченно вздохнул, войска фронта перешли в контрнаступление, и, оставив фронт на попечение своих приятелей, генералов Федюнинского и Хозина, сам убыл в Москву. Лично будет докладывать товарищу Сталину о взятии Ивановки. После этого товарищ Сталин доверит ему взятие райцентра Сычевки, — говорю радостному журналисту. — Или не доверит. Но кто же тогда будет райцентр освобождать, если не Жуков?
Комбриг и мы фотокорреспондентам не понравились, грязные, глаза красные, одеты в ватники драные — не комильфо. Они нащелкали кучу снимков командиров и сотрудников особого отдела. Те действительно пару офицерских планшетов нашли с картами, крутят, словно мартышка очки давеча. Я через плечо глянул, выдрал карту из рук, иду к Снегиреву. Все разом встали. Бригада будет драться. Не взирая.
— Отдыхайте! Снегирев, видишь тактические знаки? Немцы снимают отсюда батареи и отправляют их на Волхов. Видишь дату — 12 октября. Эй, добры молодцы, прокалывайте дырки в парадных кителях, вы добыли важную информацию. Поздравляю.
Давно с ними никто дружелюбно не говорил, были бы они собачками — завиляли бы хвостами от счастья, а так — взяли нас фотографироваться на фоне разбитого немецкого орудия. Типа — снизошли с высот к простым фронтовикам. Я еще сажей мазнул по лицу — иди меня узнай потом по снимку. Закончили фотосессию, пошли отмечать.
Журналисты печеную картошку ели с аппетитом. Про запас наедались, у нас нормы выдачи не было. Мы им и сала отрезали, грамм по триста.
— Откуда такое богатство? — один спрашивает. — Нормы ведь опять снизили?
— Получено продуктов на всю бригаду, а сам видишь, осталась всего рота.
Понял он причины изобилия, вспомнил станцию, заваленную телами погибших, передернул плечами. Когда продукты выданы на две тысячи, то семидесяти их точно хватит. Можно даже и гостей угостить.
На фронте после смены командующего установилось временное затишье. Снайпера и остатки сводного взвода прописались в медсанбате, их там, вероятно, зеленкой мазали с головы до ног. Морская пехота дружила с дивизионными связистками, вызывая дружную ненависть службы тыла, всех полковых штабов и политотделов. Ивану Кузьмичу присвоили внеочередное звание — майор. Всех ополченцев внесли в общие списки и стали они заправскими моряками, только в клешах путались, и бескозырки надевали, словно фуражки, без всякого форса.
Хотелось домой — в цитадель, к девушке Лене, но и оставить остатки бригады без присмотра было нельзя. Безопасных мест под Ленинградом в октябре 41го года не было в принципе, но надо было оградить своих человечков от самых страшных мясорубок — Невского пятачка и Синявино.
Полковник, комиссар бригады, красовался в каждом номере трех дивизионных газет и армейском боевом листке. Комиссар смотрит на карту, очевидно, пытается понять, почему она разноцветная…
Комиссар толкает речь, руками машет…