Зима стальных метелей (CИ)
Шрифт:
Первым делом заехали в родной Кировский райком, а там нет никого. Вождям из Смольного мысль пришла сколотить три полка из коммунистов и бросить их на Невский пятачок. Собрали по две с половиной тысячи человек в каждый полк, во главе поставили комдивов, и отправили в бой. Через пять дней пять тысяч погибло, и два комдива тоже, уцелел только генерал-майор Зайцев, вовремя присоединившийся к дивизии Бондарева.
Здесь у нас знакомых не осталось.
Заехали в штаб округа пограничных войск. Кладовую открыли, я нам всем по сто монеток отсчитал, и сотню сержанту отдельно на хозяйственные нужды. Бывшая страшилка
Заперли все замки, двинули в контрразведку флота — совещаться.
— Есть подходящий типаж, — сообщает капитан второго ранга, почти флотоводец. — Командарм-34, генерал-майор Качанов. Приговорен к расстрелу.
— Берем, — говорю, — даже не задумываясь.
— Тут сложность есть, нужна санкция членов Военного совета, а их не собрать, все в делах, в заботах, родину защищают, — поясняет мне моряк.
— Звони в приемную первого секретаря горкома партии, предложим ему вариант спасения родины, — говорю уверенно.
И началась пустая суета, каждая мелкая сошка пыталась доказать, что как раз она не зря паек усиленный получает, и без подробного рассказа о деле, желательно в письменном виде, в двух экземплярах, с визами руководства Смерша фронта, она нас никуда не пустит.
Я сразу военных стал уважать — если и у них такие же трудности, то даже странно, почему мы под Ленинградом, а не под Хабаровском.
— Мы пойдем другим путем, — сообщаю всем. — Ленинским. Будем их брать за жабры, налимов склизких.
И уже в телефон самым казенным голосом:
— Примите телефонограмму. Члену военного совета прибыть для участия в специальной акции политотдела Ставки верховного главнокомандования по личному указанию товарища Мехлиса. Передал Сидоров, кто принял? Время приема?
И никаких «здравствуйте», «до свидания». Сурово, по рабоче-крестянски.
Вечером мы их всех у ворот Петропавловской крепости и встретили. В обком партии мы звонили, учитывая человеческую психологию. Сказали, что им только два места выделено, и все. Пусть сами выбирают представителей. Оба аппарата явились в полном составе, и горком, и обком, без первых секретарей, естественно, тем куда-то ездить не по чину, им потом «шестерки» должны будут докладывать.
Три кресла под навесом. Никто не занимает, никто чином не вышел. Все стоят во внутреннем дворе, тихо матерятся, у всех дел полно или их имитации, что тоже времени требует.
Мы поглядываем на верхние окна. Иванова под козырек взяла. Шепот в толпе стал более осмысленным — гадают, кто там, почему не спускается к народу.
— Выводи, — командую.
Конвой мы на флоте одолжили, выводят краснофлотцы с «Марата» суку подлую, бывшего Главного военного советника в Испании, командарма-34, генерал-майора Качанова. Это он удрал за Ловать от Манштейна, открыл немцам дорогу на Ленинград.
Много их таких было, но этот на глаза не вовремя попался. Мы все наверх периодически поглядываем, при этом тянемся по стойке смирно.
— Мехлис? Меркулов? — гадает народ.
Меня останавливает зам начальника территориального управления.
— Синицын, в Смерш перешли? — спрашивает тактично.
— Так точно, товарищ комиссар государственной безопасности! — рапортую. — Поскребышев там, ночью будет самому докладывать, — добавляю тише.
Ложь должна быть масштабной, тогда на нее клюнут, учит нас партия и лично товарищи Ленин и Сталин. Мир народам, жить стало веселей! А грустных и безграмотных надо больше расстреливать…
Вытащили в первый ряд членов Военного совета. Ставьте подписи, у Смерша патронов много.
Сержант в это время Качанову папиросу выдал. Стоит тот, курит, и видно, что сам не боится, а тело умирать не хочет, бьет его дрожь, лоб испариной покрылся.
Выхожу вперед.
— Гражданин Качанов, на ваше прошение о помиловании получен отказ. Приговор приводится в исполнение немедленно!
Алена из своего «ТТ» стреляет ему прямо в ухо. Снесло бывшего командарма в сторону, пал замертво. Затихла свора во дворе, вот так они увидели свое будущее — вчера генерал, а сегодня — пуля в голову.
Полковник Иванова вперед выходит.
— Всем членам военных советов выехать в свои части. Невыполнение боевой задачи будет расцениваться как измена родине. Виновные ответят по законам военного времени, суровым, но справедливым. Все свободны.
Тут у нас была домашняя заготовка. Всем на выходе наливали полный стакан, и выдавали сухарик с копченой рыбкой. И справку выдавали — 18 ноября участвовал в специальной акции Политуправления Красной Армии. При участии Смерша фронта.
20 ноября части фронта отбили у вермахта Малую Вишеру. А к нам больше с отчетностью по расстрелам никто не приставал. 22го прилетел порученец Мехлиса, дивизионный комиссар. Вызвали наш Ладожский отдел, всех четверых, в управление фронта. И без лишних слов привинтили к кителям ордена. Начальнику фронтового управления и Ивановой — ордена Боевого Красного Знамени, Алене и мне — Красные Звезды, а нашему сержанту — звание младшего лейтенанта и Знак Почета.
А по кабинетам зашептались, что там, наверху, был не только Поскребышев, начальник секретариата, но и кто-то важнее его.
Советские ордена — просто побрякушки. Но получать их все равно приятно. Подтверждаю.
— Здесь, в Ленинграде, действительно нет ничего, давайте вытащим начальство и флотских парней к нам, на Ладогу, там все и отметим, — предлагаю народу.
На том и порешили. Приглашенных набралось человек тридцать. Флот выдал спирт на технические цели, управление фронта привезло сервировку и салфетки, а все остальное у нас было свое. Отгуляли славно, все остались довольны. Отъезжающих мы нагрузили до отказа все той же рыбкой.
Части Красной Армии, неся огромные потери, рвались к бездарно отданному Тихвину. Но кое-где оборону немцев прорвать было нельзя. И тогда в мозгах полководцев начинали рождаться самые фантастические замыслы.
Задумали два стратега Хозин да Жданов порадовать товарища Сталина. И решили они по первому льду бросить в бой стрелковую дивизию и лыжный полк, пусть те ударят в тыл немецкому укрепрайону, что стоит рядом с Невским пятачком. Вдруг что-то выйдет.
Комдив даже точно знал — что. Очередное кровавое месиво из его дивизии. А он привык по-другому воевать, приучили его выскочки из первого полка, Соломин да Синицын, два друга-приятеля, не разлей вода. Конечно, с ними легче было, только Синицын погиб, а Соломина назначили командиром отдельного лыжного полка. Вроде он и рядом, а уже не посоветуешься — не свой.