Зимние ходоки
Шрифт:
Убежища, раскиданные по всей планете, были построены ценой множества жизней — зато на достаточно большой глубине. Они стали ковчегами, где скрылись остатки человечества. Скрылись от созданных ими же управляющих сетей.
И пока мир горел в огне последней войны, аборигены уже готовились к тому, чтобы вернуться на поверхность. Учились, привыкали работать, восстанавливали по крупицам технологии, копили ресурсы… По замыслу основателей проекта, через десять местных лет после того, как исчезнут все признаки функционирования управляющих сетей, люди смогли бы покинуть убежища.
На всякий случай, руководство
Возвращение близилось. А двойки разведчиков, регулярно выходившие на поверхность, не обнаруживали никаких признаков управляющих сетей…
Долговязый подошёл к металлическому ящику и провёл по нему рукой. Ящик был надёжно укрыт теми же полями, которые аборигены использовали при строительстве убежищ. Долговязый знал, что внутри, за толстыми стенками, скрывалась последняя управляющая сеть — спящая, но непобеждённая. И эта странная, неразумная, но очень опасная тварь, отлично знала обо всех новейших разработках своих создателей…
Её датчики работали на минимальной мощности, постоянно сканируя огромную территорию вокруг. Они неспособны были обнаружить разведчиков. Они не сумели бы обнаружить и сотню человек. Но стоит только где-то закрутиться динамо-машине — и всё, пиши пропало…
Управляющая сеть начнёт пробуждение, чтобы приступить ко второй партии, где уж точно не останется победителей. И что самое неприятное — долговязый точно знал: сеть в спящем режиме может существовать ещё до сотни местных циклов.
«Должен ли я вмешаться? — подумал он. — Надо ли мне помочь?..».
Именно этот вопрос терзал его всё то время, пока он сопоставлял факты и собирал информацию. Он ведь не был вершителем местных судеб — только наблюдателем. И не должен был вмешиваться в естественные местные процессы.
Но… Сама ситуация на этой планете уже была результатом вмешательства. Причём, виновата в этом была довольно-таки отвратительная форма жизни, возникновение которой не предусматривалось организаторами эксперимента… И это вмешательство привело аборигенов к кризису. Однако, зная о грядущем кризисе, те, кто вмешивался, постарались подстраховаться. И если они оказались успешны, то долговязому оставалось только отойти в сторону.
Конечно, чистота эксперимента уже была нарушена, что несказанно печалило долговязого. Но у него были в запасе ещё одни координаты… И стоило проверить их до того, как он примет окончательное решение.
Глава 1
Однозначно меланхолическая
Дневник Листова И. А.
Двести девяносто девятый день. Песня засыпающего мира.
К зиме я всю жизнь относился как-то неоднозначно. Нет, ну было время, я её даже любил. Вокруг всё белое, снег хрустит под ногами, шуршит шипованная резина проезжающих автомобилей, пищат автоматические уборщики…
А скоро Новый год. Дома поставят ёлку, придёт Дедушка Мороз с большим мешком — и что-нибудь обязательно мне подарит. А когда я узнал, что если Дедушке Морозу мама с папой не отстегнут, то он и не придёт (потому что и папу, и дедушку я легко узнаю, даже в меховом халате и с накладной бородой) — всё равно радовался! Подарков-то это не отменяет!
Потом, когда я был подростком, я зиму ненавидел! Холод собачий, слякоть во время оттепели, метель в середине зимы… И темнота — постоянная темнота вокруг! Встаёшь в темноте, едешь в темноте, выходишь из школы — опять темнота. Где-то там, во время учёбы, пролетает солнечный день. Но ты же его не видишь! Он мимо пролетает, гад такой!..
А ты сидишь в комнате, как пластиковый фикус под искусственным светом, и только учишься-учишься-учишься… Всё, почти на шесть месяцев ты — дитя темноты. Твоё дело — корпеть над учебниками, потеть в спортзале и даже не заикаться о том, что вообще-то жалко упускать солнечный денёк!..
Взрослая жизнь слегка примирила меня с зимой. Тело моё стало толще — а значит, тепло сохранять было уже легче. Да и с работы можно было сбежать на пару минут на улицу — солнце хоть увидеть. И общественный транспорт уже не приходилось ждать так долго. В конце концов, такси с автопилотом всегда готово было тебя выручить.
Но это я про зиму…
А осень я ВСЕГДА ненавидел!
Точнее, конец осени. Не знаю, что там красивого в ней находили наши классики. Вот я лично в ней слышал и видел тоску зелёную: будущие метели, собачий холод и печаль природы, которой по какой-то нелепой причине приходится умирать.
И знаете что?
Сегодня я понял, что всё ещё ненавижу осень! Даже на другой планете она ничем не отличается от той, которую я знаю и терпеть не могу. С той лишь разницей, что на родной нам Земле были хоть какие-то места, где всегда зеленела листва и было тепло. А тут на экваторе — бесконечная пустыня, где зелень днём с огнём не сыщешь, а на всей остальной территории — ну да… Наступала зима.
Мы двигались вдоль реки уже который день, а вокруг я наблюдал то же, что и на Земле. Природа погружалась в мрачный сон. Деревья раздевались, сбрасывая листву, иголки, шляпки, длинные волокна, напоминавшие земную траву… А унылый ветер носил эти летние обноски туда-сюда под свинцовыми небесами, наполняя воздух тоскливым шуршанием.
И я вот, вроде, понимаю, что это просто моё отношение. И надо бы на позитив настроиться. Вон, Русому всё нипочём! Вон он, радостно гоняется за пролетающими мимо листьями, отбивая шерстяную задницу об камни. Вот только Русый через десять-пятнадцать дней заляжет, сука мохнатая, в спячку, экономя силы. А мне… Мне ещё предстоит пережить все «прелести» зимы!..
Впрочем, я уже сейчас начинал понимать, с чем мы скоро столкнёмся. Утром пошёл лицо ополоснуть водичкой из реки, так у меня руку свело от холода! И вместо того, чтобы поднести ладошкой воду к физиономии, я себе этой ладошкой прямо вот по щам и отвесил!.. Судорога, чтоб её…
Не то чтобы мы летом много купались. Но сама возможность окунуть своё разгорячённое тело в свежую водичку как-то примиряла с изнурительной жарой. А вот с холодом ничто не может примирить — это я точно знаю! Холод можно только перетерпеть. Да и то недолго. Пока не окоченеешь, окончательно и бесповоротно…