Зимний пейзаж с покойником
Шрифт:
Человек этот стоял в сторонке, был сухощав, невозмутим и изжелта-бледен. Его лицо украшали английские усики, бывшие в моде в конце 70-х годов.
– Ба! И ты, Брут! – вскричал майор Новиков и бросился к желтолицему.
Тот заулыбался:
– Привет, Стас!
– Вот уж не думал, Колян, что буду встречать тебя при каждом сомнительном трупе! Ты что, нарочно такие дела подстраиваешь?
– Что вы этим хотите сказать? – вскрикнула за плечом майора дама в зеленом. Она на своих каблуках наконец-то до него добралась.
– Это не то, что вы думаете, – спокойно ответил майор.
Если Рюхин скисал под взглядом вдовы Еськова, то на майора такие штуки не действовали.
Стас
В любовь он не верил вообще. Ни в какую. Классические примеры этого высокого чувства, явленные в искусстве, он считал пустыми спецэффектами вроде пиротехники. Чего не выдумаешь на потеху публике! Должны же были всякие Шекспиры как-то зарабатывать на хлеб, когда не было футбола и КВНа. Как опытный оперативник, Стас признавал могущество секса, а также то, что товарищеская взаимопомощь и круговая порука в природе все-таки существуют. Но любовь… «Цензуру сейчас отменили, никто творцов не неволит. Ну и что? Вы в теперешнем кино видели героя, которого страстно любят бабы и который при этом не миллионер? Без машины, которая не помещается в кадре? Без дома размером со средний автовокзал? Не видели? То-то!» – говаривал Стас.
Последний раз майор пускал в ход эти аргументы, когда спорил с художницей Настей, женой того самого желтолицего человека, руку которого он так искренне и больно сейчас жал. Спор состоялся в начале лета – стало быть, друзья не виделись почти полгода.
– Что ты тут делаешь? – спросил Стас у друга.
– Халтурка подвернулась, – честно ответил тот.
– С криминальным довеском? И где ты только откапываешь такие халтурки!
– Я не нарочно!
Халтурщика этого, Николая Самоварова, Стас знал с ранней юности. Они вместе учились в школе милиции, вместе начали работать в уголовном розыске. Только Стас до сих пор ловил злодеев и стал даже знаменитостью в этом деле. А вот Самоварову с самого начала не повезло: во время одной из спецопераций его ранили так серьезно, что он года три лечился, сделался инвалидом и навсегда ушел из милиции.
Какое-то время он горевал, метался, но в конце концов пошел работать в местный музей. Там он стал реставратором мебели, поскольку с детства любил возиться с деревом, и неплохо это у него получалось.
В музее Самоваров быстро сделался всеобщим любимцем и отличным мастером. Он даже увлекся коллекционированием. Как-то в день рождения музейщики в шутку подарили ему самовар – по созвучию с фамилией. Самоваров не обиделся. Напротив, проникся горячим интересом к самоварам, стал их собирать, а потом перешел и на околочайные принадлежности – заварники, ситечки, щипчики для сахара, формочки для печенья, сливочники и прочую дребедень.
Эта коллекция и умиляла, и бесила Стаса. Все эти годы он оставался лучшим другом Самоварова. По его мнению, именно страсть к разной чайной мелюзге в конце концов привела к тому, что Самоваров женился на прелестной художнице Насте. Той самой Насте, которая горячо спорила со Стасом и уверяла, что любовь в природе вещей. Чтоб доказать это, она писала натюрморты, где в центре всегда красовался самовар.
Несколько раз майор Новиков натыкался на Самоварова и по работе – тот имел особый дар вляпываться в странные истории. Скажем, когда в музее украли коллекцию древностей, дотошный реставратор не только выведал правду, но и преследовал похитителей. Поэтому жена Настя считала Самоварова великим сыщиком, которому судьба не дала раскрыться во всей красе.
Халтурки
Вот почему, встретив друга, майор и обрадовался, и насторожился. Неужто и тут, у Еськовых, все пойдет шиворот-навыворот? Не хотелось бы! Однако наличие Самоварова, глупый медведь в углу и список из пятнадцати подозреваемых ясно говорили Стасу: будет, будет, будет горячо!
Майор поднялся на второй этаж. Там работали эксперты. Майор порадовался, что, несмотря на дурную примету – встречу с Самоваровым, – все шло пока как обычно. Осмотр тела Еськова не показал ничего загадочного. Напротив, все было ясно как белый день: главу «Сибмасла» застрелили в упор в собственной спальне. Очевидно, он полулежал на кровати, получил пулю в лоб и откинулся на атласную подушку, марая ее кровью и мозгом. Пуля пробила череп Еськова и ушла в мягкую набивку кровати, а стреляную гильзу нашли у стены на ковре.
Время убийства особых сомнений тоже не вызывало. Участники вечеринки дружно запомнили, что в 22.55 Еськов еще сидел внизу в столовой и громогласно разговаривал по мобильнику. Разговор у него шел с Челябинском, и подтвердить этот звонок у операторов связи проще простого. А вот в 23.25 Лундышев уже вызвал ми лицию.
На месте преступления Стас долго и недовольно озирался. Спальня супругов Еськовых была нарядна, как картинка, и выдержана в сладковатых розовых тонах. Хватало тут и лепнины, и позолоты, и пышных портьер с кистями и без. Все смотрелось очень славно, но Стас чувствовал: что-то с этой спальней не так. Настолько не так, что хочется сплюнуть через левое плечо. «Самоваров в доме, вот мне чертовщина и мерещится, – подумал Стас. – Нет, шалишь: не ощущать теперь надо, а работать!»
И он налег на работу, то есть стал с особым вниманием вглядываться в детали.
Но подходящих деталей как раз и не было! Вид нарядного помещения не говорил ни об отчаянной борьбе, ни даже о серьезной ссоре. Нехорошо это: человеку взяли и всадили пулю в лоб, а рядом хотя бы сдвинулся с места какой-нибудь столик или опрокинулась пустяковая вазочка. Неужто не было совсем никакой возни?
Наверное, не было. А главное, не таковы здесь были столики и вазочки! Все предметы в спальне оказались настолько массивными и устойчивыми, что лишь слоновье побоище смогло бы сдвинуть их с места. Стас пригляделся к мебели и с ужасом понял, что все в этой спальне много крупнее и толще обыкновенного размера. Так вот где собака зарыта!
Объяснение этой странности было простым. Итальянский дизайнер, как позже узнал Стас от Самоварова, спроектировал этот интерьер специально для богача из далекой России. Воображение южанина рисовало заказчиков людьми неестественно больших размеров. Отчасти виноват был в этом сам Александр Григорьевич, который ездил в Италию лично утверждать эскизы. Он так быстро и обильно упоил дизайнера водкой и окормил икрой, что у того с непривычки поехала крыша. На время поехала, но основательно! Господин Еськов стал видеться ему странно громадным, подпирающим макушкой потолок. Чем больше пил и ел дизайнер, тем сильнее разрастался и распухал в его сознании образ русского исполина.