Зимняя кость
Шрифт:
— По крайней мере, теперь он врать не стал. Ты заметила?
~~~
Ри толкала упрямую тележку по магазину в Боби, Нед ехал в корзине, Гейл шла рядом. Нед спал и пускал пузыри, а они с Гейл затаривались по-семейному. Колеса у тележки косоглазо разъезжались, поэтому конструкция ехала не прямо туда, куда ею метили, а скрежетала вбок, выписывая полумесяцы то к одной стороне прохода, то к другой. Ри наваливалась и рулила тележкой, как плугом по кривой борозде, удерживала ее жестко, заставляла ехать более-менее куда
— Не знаю, что он такого неправильного сделал. Точно не знаю.
Гейл ответила:
— Столько лапши — тебе к ней тертый сыр не нужен?
— Дорогой слишком, а его мало. Мы его обычно не берем.
— Либо украл, либо стукнул. За это обычно и убивают.
— Не представляю, чтоб папа заложил кого-то. Он же совсем не стукач.
— А вот этот обычно вроде недорого.
— Не, ну его.
— По вкусу такой же.
— He-а. Пацанам только понравится, все время хотеться будет. Слишком дорого. Дороже даже мяса.
— Ох блин, — сказала Гейл. — До меня только что дошло — меня ж, наверно, богато воспитывали. У нас всегдабыл тертый сыр.
Ри засмеялась и обхватила Гейл за плечи:
— Но из тебя все равно толк вышел, Горошинка. Сладкая жизнь из мамкиной сиськи тебя не испортила. Я, по крайней мере, не вижу.
Гейл швырнула в тележку две банки тертого сыра, сказала:
— Я за свою денежку их покупаю. — Дотянулась до полки напротив и схватила еще одну банку. — И вот эти тамале.
Утреннее солнце натерло асфальт на дороге до слепящего блеска, и всю дорогу домой девушки щурились. На одеяле снега расползались бурые пятна грязи. В выбоинах стояла вода, в жиже клевали птицы. У пары молодых деревцев от слякоти ослабли корни, и они повалились почти что на дорогу, под колесами грузовика похрустывали тонкие концы веток.
На проселке к дому Ри посмотрела за ручей. У мостика с кем-то чужим стояли Белявый Милтон и Сомик Милтон. Рядом — белая машина, из багажника у нее торчала длинная антенна. Оба Милтона и чужак смотрели на подъезжавший по колдобинам грузовик. Чужак показал рукой, пожал плечами, зашагал по мостику.
Ри спросила:
— А это, нахуй, кто еще?
Гейл ответила:
— Кто-то из города — смотри, какие ботинки форсовые!
Ри тащила покупки, Гейл тащила Неда. Обе остановились на крыльце, повернулись к чужаку. Ри поставила мешки, сказала:
— Ладно, мистер, хватит. Стойте вон там. Вам чего надо?
Мужчина был высок, в толстой дубленке — подбита овчиной, с широкими мохнатыми лацканами. Лет, может, тридцати, в зеркальных очках, с кобурой на ноге. Кадык у него сильно выступал и подпрыгивал на горле, коричневые волосы густо падали на плечи. Похоже, ничего дурного он в намерениях не имел, но поднажмешь — и наворотит дел; он сказал:
— Меня зовут Майк Сэттерфилд, поручительская
— Ни в каких папа не бегах.
— Не явился на суд — значит, в бегах.
— Папа умер. Он в суд не явился, потому что где-то мертвый лежит.
Сэттерфилд остановился у нижней ступеньки, снял очки. Глаза у него были карие и спокойные, но любопытные. Оперся боком о перила, не сводя глаз с Ри.
— Я не это хочу слышать. Совершенно точно не такое вот. От такого никому никакой пользы — никому из нас. Ты же понимаешь, у меня есть законное право проводить обыск где угодно в этом вот месте, если я человека ищу? То есть я могу войти к вам, если захочу, проверить все чуланы, чердак, под кроватью пошарить, все такое. Сама понимаешь, детка, правда?
— Я одно знаю: коли так, вы зря тратите время. Себе время тратите, а меня только злите — вот что вы делаете. — Гейл зашла с Недом в дом, а Ри спустилась с крыльца. — Сколько у меня есть? Сколько времени, пока нас отсюда не вышвырнут?
— Ну, это зависит от того, смогу ли я его найти и притащить обратно.
— Послушайте, мистер, — выслушайте меня. Тут дело такое: Джессап Долли умер. Где-то в сраной могилке закопан, или в навоз перетирается в каком-нибудь свином загоне, или разбился вдребезги, когда его в какую-нибудь яму швырнули в пещере. А может, и под открытым небом оставили, и он где-нибудь в сугробе себе гниет, который никто пока еще не раскопал, но где бы он ни был, мистер, он мертвый.
Сэттерфилд вытряс из пачки сигарету, прикурил, выдохнул. У него была привычка сметать с лица длинные волосы тылом руки. Сказал:
— И ты это откуда знаешь?
— Вы наверняка слыхали, что такое Долли, правда же, мистер?
— Лишь всю свою жизнь, не больше. То есть я всегда слышал, что такое некоторые. Воображаю, почти все тут на сотню миль в округе это знают.
— Ну так я и есть Долли — как есть, так и съесть, а потому и знаю, что папа умер.
Он посмотрел за ручей на бдительных Милтонов, кивнул.
— Те вон ребята, конечно, родня, да? Они ни слова мне не скажут, ни один, хоть мой отец на них обоих тоже поручительства выписывал. По их словам я понял, что не знают они никакого Джессапа Долли, да и таких, кто под это описание подходит, тоже. — Затягиваясь, он смотрел на Ри. — Как-то подозрительно все это с самого начала выглядело. Запашок какой-то не такой. Этот дом ваш и все имущество — они же не покрывали его поручительство, и близко не покрывали, ты это знаешь?
— Мне никто ничего не говорил. Я все потом только узнала.
— Ну, до поручительства ему не хватало, но как-то вечером в контору к нам зашел парень какой-то, в руке — целлофановый пакет, а в нем мятые деньги. Положил на стол — чтобы хватило, говорит. Да и когда я в тюрьму зашел, отец твой, казалось, на все сто не уверен, что ему вообще хочетсяна волю, а обычно они так себя не ведут, но к завтраку его освободили. Такое ощущение, что кому-то не терпелось его побыстрее вытащить.