Зимняя кость
Шрифт:
Гейл спросила:
— Он знает? Сынок?
— Мы не говорили. Если и знает, кто-то другой проболтался, потому что мы б ни за что.
С восточной стороны проселка земля была государственная, и от самой дороги высилась стена деревьев. Ветки над головой драли солнечный свет на куски головоломки, и те падали наземь россыпью ярких осколков и драных серпов. Канаву между проселком и лесами уродовали пивные банки, бутылки из-под виски и хлебные пакеты. Ри сказала:
— В армию все равно берут, даже если зубов не хватает, правда же?
— Не знаю. По-моему, наверняка. Чего б им не брать?
Нед потянулся
— Белявый Милтон сказал, что они с Соней возьмут себе Сынка. Я тебе говорила? Воспитают его дальше сами вместо меня.
— Правда, что ли? Ну хоть как-то легче будет.
— Только он из Сынка сделает такое, чего я надеялась, с ним не будет.
— Еще как сделает. Потому-то и хочет взять. Потому они все хотят себе сыновей. А с Гарольдом что?
— Гарольд его не привлекает. Мама тоже.
— Ну а что тут поделать? Ты про это думала?
Таблетки отпугнули боль от тела, но болезненных мыслей не пригасили — только замедлили их до зевающего темпа, заставили тянуться. Ружье стояло меж колен Ри, она обеими руками навалилась на дула. Сказала:
— Отнесу маму в психушку и брошу на крыльце, наверно. Упрошу Слезку и Викторию взять Гарольда.
Гейл медленно покачала головой, двумя пальцами потрогала грудку Неда.
— Ох господи, надеюсь, что не к этому идет, Горошинка. Очень, блин, надеюсь. Не верю я, что Гарольд из тех, кто в тюрьме выживет.
Ри смотрела вперед, вдоль разъезженной грязной дороги, а на обочинах появились пыльные собаки, погнались за колесами. Дорога вела через государственный лес, в основном прямо и сравнительно ровно. Грузовик перевалил через гребень и покатился вниз, в голую долину, что сужалась к ключу. Выше дна ее пожимали плечами непреклонные скалы, дочерна исполосованные многолетними потеками, такие же валуны здесь сшибало вниз, и они лежали у самой воды. От утесов ручей все время оставался в тени, если не считать пары часов сразу до и после полудня. В вышине над руслом распахивали крылья грифы-индейки, парили терпеливыми кругами, все уже и уже.
— Ты меня сюда везешь?
— Ага. Бакет-Спринг. Помнишь Бакет-Спринг? Здешняя вода тебе поможет.
— Да она холоднее черта!
— Оттого и полезная. Оттого и поможет всем твоим синякам и шишкам.
— Тут такой дубак стоит, что хоть к ведьме в котел полезай.
— Вот увидишь.
Над ключом была площадка для машин, а к чистой ясной воде вели бревна, вбитые всей длиной в склон. Там, где источник вскипал из земли, вода была прохладно свята, по ней скакали синие и розовые всплески. А там, где она разливалась дальше ручьем, синева угасала до хрустальной ясности, и грядами вдоль русла тянулась ярко-зеленая жеруха. У самого ключа валуны сверху нападали случайными кучами, а некоторые докатились до заводи с голубой водой, сложившись в угловатые сиденья.
Гейл помогла Ри вылезти из кабины. Опираясь на метлу, Ри проковыляла вниз по нескольким земляным ступеням с их деревянными краями, а Гейл за ручки переноски снесла туда Неда. Остановились на галечной косе у пруда.
—
— Ладушки.
— Неда я сюда вот положу.
— Ладушки.
Вода была того цвета, который Ри бы выбрала для камешка в многозначительное кольцо на палец. Она опиралась на метлу, конец утоп в гальке — Ри по-прежнему была оглушена пилюлями, неотрывно пялилась в этот пруд с водой драгоценного цвета. Там, где ручей вытекал из пруда, вода была такой прозрачной, что Ри любовалась всеми камнями на дне во всех подробностях, покачивались пучки зелени, игривые крохотные рыбки упирались носами в течение.
Она села на косу рядом с Недом, смотрела. С деревца у родника висел металлический черпак — старики по прежнему ходили сюда, окунали его и пили свежайшую воду. В школе учителя им велели больше так не делать, в само сердце земли что-то протекло и, может, даже прокисло и самых глубоких родниках, но многие старики все равно опускались тут на корточки и пили из черпака. От пруда шел запах — благословенный аромат с изюминкой, которому часто невозможно не поддаться, что-то и костях и мясе заставляет людей склоняться к нему, пить, делать шаг и падать в поток.
Костер разгорался медленно, но Гейл подкармливала первый крохотный огонек веточками и спокойно подняла крепкий и прекрасный круг пламени. Дым гнулся от ветерка и тянулся прочь вниз по ручью, низко над водой. Костер расшвыривал жар широко, на два охвата, и Неда положили там, куда чуть доставала вторая рука. Гейл сказала:
— Вставай, Горошинка. Раздеваться пора.
— Сюда сегодня еще кто-нибудь может приехать, знаешь.
— Ох батюшки, надеюсь, не приедет никто — нас обоих тогда голыми увидят.
Ри встала и сбросила Бабулину куртку на гальку, начала расстегиваться, сказала:
— Я голышом не плавала даже не знаю уже сколько.
— Наверняка последний раз в том пруду за гребнеми, за участком мистера Сейберлинга. Там чуть ли не идеальный бассейн купаться был, пока он не начал скот туда гонять и его навозом не завалило.
— Ну. Тогда и было.
Гейл быстро все с себя скинула, затем нагнулась развязать Ри ботики, стянула их, посетила у костра. Ри осталась голышом на ветру, глядела на высокие суровые утесы. Множество синяков ее чуть ли не с каждым часом меняло оттенки, смотреть больно. Гейл взяла ее за руку, они вместе шагнули в Бакет-Спринг, зашли по колено в зябкую воду, задрожали и зубами залязгали, глядя друг на друга выпученными глазами, пока обе не расхохотались. Гейл вела, тащила Ри к синему центру, где глубже, ноги ерзали по гальке на дне, от холода ноги немели до бедра. Потом присела на корточки, вода охватила ее по шею, сказала:
— Сядь.
— Я уже ног не чувствую.
— Сядь. Садись сразу — офигеешь, но пройдет быстро.
Ри уронила себя в источник, села по-турецки на каменное дно. Опустила лицо в воду и задержала дыхание, а холоду дала себя обнять все завязанные в узлы черты и болячки. Холод пронесся сквозь нее, как ветер. Подняв голову, сказала:
— Ух! А боль вышибает мигом!
— А то как же. Теперь вылазь погрейся немного. Потом опять зайдем.
Они вышли из ручья, руки растирали кожу.