Злачное место
Шрифт:
Дмитрий поморщился:
– Сама же говоришь: «положено»… – Но, по-видимому, раздобрев от коньяка, великодушно махнул рукой: – Ладно, полчаса подержите – успеваете? (Варька обрадованно махнула русой челкой) – и вывозите. Тело только в ящик положите, и крышку завинтите, а то будет, как в прошлом месяце, когда там зомбокрысак объявился, – крикнул он ей вдогонку. – И, это, скажи на кухне: пусть пирожков принесут.
– …рошо! – донеслось из-за двери.
– Столько всего после Хрени пришлось нового придумывать, – пожаловался Дмитрий Старому. – Вот с телом тоже: раньше покойника можно было в деревянный ящик положить – и все, защита от обычных крыс, если только не оголодали они совершенно зверски, была вполне достаточной. Обыкновенная крыса себе до корней стачивать резцы не станет. А зомбокрыс – с легкостью. Сутки
– Ну не зря же одно из самых умных млекопитающих… Нет, я всегда знал, что крыса – умная тварь. Не зря они в церквях лампадки с маслом выпивали, хвост в них окуная и подруге давая слизывать. Но чтобы вот так вот, чувствуя близкую смерть, не забиваться в угол, а наоборот, не противиться, пока твои товарищи у тебя, еще живой, лапы отгрызают, – чтобы ты после смерти никого не могла догнать…
– Так они и раньше жертвенностью отличались, еще когда одна крыса пробовала незнакомую пищу, чтобы своей возможной смертью уберечь всех остальных. Вот как они ее выбирали – по жребию, что ли? Почему все остальные терпеливо ждали, пока камикадзе не сдохнет или не выживет? Мы с ними на планете бок о бок миллионы лет живем, теснее, чем с собаками, а знаем о них куда меньше, чем о каких-нибудь нематодах. Да, кстати, а ты знал про это? – Старый быстро рассказал Дмитрию о «лесных санитарах».
Тот кивнул:
– Говорили мне местные, а я и по крысам это видел: выводили они своих дохляков то на людей, то на кошек. Сама, зараза, порскнет в сторону, а зомбак врагу достается…
Дверь открылась, и внесли пирожки. Артем и Крысолов, правда, чего-то от них отказались, а вот Дмитрий и Старый – ничего, умяли за милую душу, прихлебывая кто чай, кто кофе.
– …Да. Так вот, нас с запада бросили – во второй волне… ну собственно, бросили не меня, я в тылу был, типа вроде отдельный медбат. Я ж говорю, к Наследникам кого только не примазалось, в том числе и профессиональных военных, причем реально повоевавших, а не просиживавших штаны в академиях. Так что нормально у них было и с тактикой, и с обеспечением, без чего ни одной войны не выиграть. А вот со стратегией они все же просчитались. Не учли они, что так долго защитники продержатся, что к ним сможет помощь подойти… Опять же бандюкам доверились, а у тех закон бандитский: пока ты на коне – мы с тобой. Ну а как ясно стало, что зажали Наследников-то и шандец реальный им наступает, те их и кинули. Слиняли по-тихому в кусты – и вся любовь.
– Мы там тоже были, – кивнул головой Крысолов, – только мы с севера тогда подошли, вместе с «огневиками». Ну из «Пламени». Еле-еле успели, только все равно из защитников «шешнашки» уцелела разве только четверть. Один из вертолетов сам на город свалился – летун, видать, не из лучших был, а второй «огневики» из ПЗРК [4] сбили. Ребята после того, что там увидали, – ой, лютые были.
– Могли бы еще тогда встретиться, – качнул головой Дмитрий, – даже не знаю, было бы это для меня лучше – могли бы под горячую руку тоже того, «четвернуть».
4
Переносной зенитно-ракетный комплекс.
– Наследникам тогда крепко по зубам дали, половину вожаков их в «долгий танец» отправили, они после того куда как тише стали, – проговорил Крысолов. – Вот только к добру или худу? Так-то они в открытую себя заявляли, а теперь по углам ютятся, исподтишка норовят. Вроде и центра единого нет у них, а все же откуда-то координируются, сволочи. Особенно там, где власти надежной нет, – там и шебуршатся. Прошлой осенью весточка пришла: где-то возле Саратова плотину на водохранилище прорвало, три анклава – как корова языком. А стали разбираться – так взорвали плотину-то. И слухи пошли в окрестных поселках гулять: скверну смыло, ну и все прочее про третье рождение и Путь. Сидят где-то, гады. А ты как уцелел-то, я ж говорю – ребята лютовали?
– Нас тогда минометами накрыло, – ответил Дмитрий. – Осколком мне второй пальчик отхватило, как нарочно. Ну и шандарахнуло взрывной волной. Отключился я на ненадолго. Очнулся – стреляют рядом. Мне туда и на хрен бы надо, да сзади палатка наша армейская горит, барахло мое медицинское, а у меня об огне, ну не самые лучшие воспоминания, да и не пройти там было. Так что давай я в другую сторону пробираться, от пожара подальше. Подобрался ближе, гляжу, Олежек мой из пулемета строчит. Меня увидел, заулыбался: «Ой, хорошо, что вы живой, коробку с лентой принесите, прут они сильно!» «Хорошо, Олежек, – говорю, – сейчас…» – и с левой руки ему в голову. Как учил он меня… А сам в сторону, глянул только, куда он стрелял: человек десять он там точно положил – я ж говорю, талантливый был. В суматохе я и ушел тогда как-то. Мелькнула было мысль, подождать там тех, с кем Наследники сцепились, да только столько раз уж я обжигался, причем в самом прямом смысле, что не захотелось мне ни с кем: ни с белыми, ни с красными. Вот с тех пор я один, как волк какой. Ни с кем, ни против кого не иду, но живым меня теперь ни одна тварь не возьмет. Ни рабом, ни слугой, – а понял я, что всю жизнь свою кем-то из двоих и был все время… Я этого в общем-то никому еще не рассказывал, как сюда вышел. Сегодня вот только: вас увидел – и выговориться захотелось.
Над столом повисло молчание, которое нарушил Старый:
– А девчонка эта, что забегала, Варька, так ты ее назвал, она кто? Для доктора – так молодая еще вроде. А на сестру не тянет.
– А, это приезжая, студенточка из Москвы. Там два курса меда закончила, а сюда к деду незадолго до Хрени приехала. Да так и осталась тут. Толковая девка, чем-то мне все время Олежека напоминает: тоже учиться любит. Ладно, пойдем посмотрим, как там ваши ребята поживают.
– А можно? – засомневался Крысолов. – Ну реанимация все же, режим.
Дмитрий хмыкнул:
– Ну и чего, реанимация? Даже до Хрени замечено было: там, где режим, скажем так, блюли, но не усердствовали, результаты лечения в плане гнойных осложнений были лучше, чем там, где на этот самый режим молились и за каждым микробом с ультрафиолетовым излучателем гонялись. И чем сильнее гонялись, чем больше мыли-драили, антисептиками поливали, тем злее флора была. Взять тот же МРСА – метициллин-резистентный стафилококк ауреус, золотистый стафилококк. Появился он отнюдь не в зачуханной сельской амбулатории, а в солиднейших клиниках Штатов, где, казалось бы, за режимом следят куда как истово, и сразу дал жуткую смертность, потому как никакие антибиотики пенициллинового ряда его не брали. Парадокс?
А никакого: естественная микрофлора человека в условиях, когда ее не «плющили» антибиотиком, не мутировала, мало того: любой мутант – это в общем-то неестественно. Не должен обычный стафилококк в обычной жизни «уметь» пенициллин разлагать, а каким-нибудь тетрациклином питаться – это для него так же чуждо, как, скажем, человеку – иметь третью руку на животе. Микроорганизм с таким умением вреден для всей популяции своих же сородичей-микробов в обычных условиях, потому что часть ценных ресурсов, необходимых для жизнедеятельности, будет тратить на выработку «ненужных» ферментов – не так уж часто в природе встретится высокая концентрация естественного пенициллина. А потому такого мутанта обычная же флора «задавит» и размножиться не даст. До тех пор, пока не появится вокруг вредная среда с высоким содержанием антибиотика.
Вот тогда шибко «умные», не умеющие пенициллин разрушить, вымрут, а в живых останется один «урод», который не «пахать», а «стрелять» учился. В наших больницах, в отличие от американских, режим не так чтобы сильно соблюдался, а потому и вспышек таких лютых, как у них, не было. Ну и мы соответственно ведем себя так же – моем, конечно, стерилизуем, но без фанатизма. Так что не бойтесь, пошли. – Он первым встал и, прихрамывая, вышел из ординаторской. Трое уцелевших бойцов команды потянулись за ним. Артем встал с кресла и с удивлением почувствовал загудевшие ноги – вроде и не сильно много прошел сегодня, на охоте куда как больше приходилось отмахивать, а уставал там он меньше. Поделившись этим наблюдением со Старым, он получил короткий ответ: