Злачное место
Шрифт:
– Адреналин. – Видя, что Артем по-прежнему смотрит на него, Старый вздохнул: – Артем, тебе надо учиться. Ты хороший боец и товарищ, но… чем дальше, тем больше напоминаешь мне какого-нибудь Виннету, а опять вот… Понимаешь, есть вещи, которые обязан знать любой человек, вне зависимости, кто он по профессии, просто для того чтобы уметь общаться с разными людьми. Есть список книг, обязательных для прочтения любым человеком, и даже сейчас он необходим. Сейчас даже больше, чем прежде. Иначе уже твои дети будут поклоняться духам ветра и воды, а внуки – выть на луну. – Видя, что щеки у Артема вспыхнули, он примирительно положил руку ему на плечо: – Не обижайся, пожалуйста. Тем более что твоей вины в этом нет – ни в Хрени, ни в том уровне образования на селе, который устроили наши начальники до нее. И, скажу я тебе, масса людей, гораздо образованнее тебя, то есть так они сами про себя думали, богаче и старше тебя, тоже не ответили бы мне, кто такой Виннету, хотя стреляли они куда
Тем временем они догнали ушедших вперед Дмитрия и Крысолова.
– Это что же, – спрашивал Крысолов, – значит, когда мы всякими «Сейфгардами» и «Протексами» руки и детей мыли, мы тем самым микробов-«мутантов» «воспитывали»?
– Именно. На Западе, кстати, этот самый триклозан не только в мыло добавляли, но и в синтетические моющие средства, и даже в кухонные разделочные доски, пока не спохватились: чего это инвалиды и пожилые с ослабленной иммунной системой резко мереть стали, несмотря на то что у них такая крутая защита в виде триклозана? А здоровая чистая кожа, между прочим, и так убивает через полчаса девяносто процентов всех болезнетворных микробов. Ну ладно – тут перестали таким мылом мыться, и всех делов. А в больницах как? Все старые врачи с ностальгией вспоминали времена, когда самая крутая пневмония лечилась однократным введением ста тысяч единиц пенициллина. Уже когда я учился – меньше чем по миллиону четыре – шесть раз мы инфекцию не бороли. А потом и вовсе перестала она на пенициллин реагировать. Пришлось чего покруче выдумывать – микроб и к этому приспособился. Дальше: еще круче антибиотик – еще более устойчивые штаммы, еще более высокие цифры смертности, когда эта дрянь, суперустойчивая ко всему на свете, начинала «резвиться» в отделении интенсивной терапии.
Я сейчас вообще крамольную и жуткую вещь скажу: когда на нас вирус этот свалился, он нам отчасти и услугу оказал. Не будь его, так бы и шла эта «гонка вооружений», которую мы безнадежно проигрывали. Читал, перед самой Хренью, лет десять нам оставалось еще, по прогнозам, после этого большинство штаммов болезнетворных микроорганизмов стали бы устойчивы ко всему… Человечество просто не успело бы с такой скоростью нарабатывать новые антибиотики, с какой микробы к ним бы приспосабливались. И вместо Зомбопесца получило бы чумно-холерно-туберкулезно и-чего-то-там-еще песец. Смертность, возможно, была бы не ниже нынешней. В Смоленске по крайней мере из всего города пятеро после чумы осталось. Главное, фармацевтические фирмы не очень-то и заморачивались насчет разработки новых антибиотиков – человек потребляет его несколько дней, а потом либо выздоравливает, либо помирает. Куда как выгоднее какой-нибудь антидепрессант выпускать, который потребитель будет месяцами жрать, ну, на худой конец, от гипертонии лекарство или от сердца. Ну и плюс, сейчас нам в борьбе с внутрибольничной инфекцией вирус помогает. За исключением того самого случая с остеомиелитом, ну говорил я вам, руку рубанули они, помните? Так вот все остальное встречается редко. Но обнадеживает тот факт, что в последнее время случаи такие встречаться стали чуть чаще.
– Обнадеживает? – недоверчиво спросил Крысолов. – А какая тут, на хрен, надежда, если мы и зомбироваться будем, и от инфекции умирать?
– Как говорил товарищ Ломоносов: «…Если чего-то в одном месте убудет, в другом обязательно прибудет…» – достаточно корректно сформулированный закон сохранения массы и энергии, между прочим, а если серьезно: на мой взгляд, рано или поздно, но вирус станет гораздо менее опасным. Он ведь тоже, скорее всего, мутант – думаю, искусственно выведенный где-нибудь в лаборатории. И, как любой мутант, в естественной среде он проиграет естественному окружению. Уже сейчас бактерии научились сосуществовать с ним и потихоньку приспосабливаться. Мало-помалу они смогут выживать с ним, затем – жить. А потом загонят этот вирус в глухое подполье. Есть мнение, что половина нашей микрофлоры когда-то была жутко патогенной. А сейчас ничего, живет скромно так и ничем себя не проявляет, разве что в самых пиковых случаях, а так просто нормальный симбиотизм. Я думаю, что и с вирусом – как ты его, «шестерка» называешь? – будет то же.
– Так к этому природа и человек миллионы лет приспосабливались… – с сомнением сказал Крысолов.
– А за сколько лет те же микробы к антибиотикам приспособились, за пару десятков? – резонно спросил Дмитрий. – Или вон тот случай с радиотрофной плесенью – прямо в Чернобыльском реакторе вырос грибок, для питания использующий радиоактивное излучение. Где, в каких закромах природа его для такого случая держала? Или то озеро в США, на месте выработки старых шахт, в котором концентрация солей металлов настолько высока, что опустившиеся на его поверхность птицы сразу дохнут, и одновременно с этим, там размножилась какая-то слизь, преспокойно хавающая эти самые соли и перерабатывающая их в безвредные соединения. Перед Хренью появились земляные червяки, жрущие мышьяк, свинец и кадмий на свалках, и им было хоть бы хны. Помяни мое слово, то же будет и с «шестеркой». Тот же остеомиелитник – он помер в итоге. Но знаешь, когда зомбанулся? Только спустя двадцать минут! Я сам по монитору отслеживал – не было у него ни сердечной деятельности, ни дыхания, а он был, как ни странно, мертвый. Обычный мертвый. Не зомби, а как раньше. Потом зомбанулся все равно, правда, но сам факт! Природа сама справится со всем этим, главное, ей в этом не мешать. А мы в общем-то как и всегда, именно этим и занимаемся.
– Это каким еще образом? – изумленно поднял бровь Крысолов.
– Да тем самым – что мы сейчас на заводе этом делаем? Антипротозойные средства. А именно в трихомонадах живут наши будущие спасители. Там ведь сейчас не только гонококки обретаются, но и много чего другого научилось жить. Самый настоящий Ноев ковчег. Лично я думаю, что бактерии, ответственные за разложение, и будут теми самыми спасителями – поскольку они наиболее от «шестерки» пострадали. Да, рядом с ними живут и другие микроорганизмы, те же возбудители газовой гангрены, они нас гробят – пока, но параллельно все время «точат» защиту «шестерки» и, думаю, уже через несколько десятков лет найдут, как с ней справиться. А то, что кое-кто за это время и помрет из всей популяции, так итоговая цена не слишком велика за возможность просто умереть, не доставляя остальным хлопот. Главное, им нужна защита сейчас, потом наверняка те микроорганизмы, которые будут «давить» шестерку, как она сама сейчас «давит» их, смогут жить и просто так, без трихомонадного «скафандра». А мы им не даем окрепнуть – убиваем их единственную защиту только для того, чтобы иметь безопасный секс.
Так что вполне возможно, что наш действующий заводик замедлил естественный процесс, который идет на благо всему выжившему человечеству. Не сильно, конечно, замедлил: в тех уголках планеты, где такого счастья людям не привалило, там этот процесс идет полным ходом, и, возможно, там к «шестерке» адаптируются быстрее, если раньше от инфекций не умрут… Все, конечно, не умрут никогда, но потери могут быть большими. И вот тут, правда, всегда стоит та самая дилемма – что лучше: судьба всей популяции или судьба одного человека? Вроде все и ясно, а если этот человек – ты сам? Или твой ребенок? Вот тут и начинаются рассуждения о том, что каждый человек – целый мир и даже Вселенная и негоже цивилизованному обществу жертвовать и одним своим членом, если его спасти можно. Хорошо в шахматах: жертвуешь пешку – выигрываешь качество. Так люди не пешки ведь.
Они неспешно шли по длинному коридору, и Артем с любопытством смотрел на окружающую обстановку. Когда-то давно он лежал в больнице, но помнил этот эпизод смутно. Белые стены, резкие крики медсестер: «Терапия! На уколы!», обжигающую боль в ягодице, когда туда всаживали из шприца раствор «витамина В» – боль была такой сильной, что поневоле запомнил, как эта пакость именуется… Что-то напоминало в здешней обстановке ту, но было кое-что и новое. Ну вот хотя бы что все здесь с оружием, – это само по себе неудивительно, без оружия сейчас редко кто ходит, но в движениях и медсестер, и даже моющей пол санитарки читалась скрытая готовность это оружие применить в любую секунду – пожалуй, больше даже, чем у тех охранников, что их сторожили в ночь перед операцией. Санитарку эту, сосредоточенно трущую пол, заметил и Старый – и кивнул на пистолет, висящий у нее на поясе:
– Тоже всех снабдили, ну правильно. И что, умеют?
– Ну как всегда – кто лучше, кто хуже, – но в целом справляются. Тарасовна, та, что с Варькой в смене работает, конечно, не тот стрелок. А вот у меня такая Елена есть, на прошлой неделе инфарктника завалила, глазом не моргнув. Он в туалет пошел, на толчке напрягся – и кранты… Главное, склерозник, доску забыл поставить, и не проследил за ним никто. Он и перевалился через дверь, да и пополз к остальным больным. Кто другой заголосил бы, а она – ничего. Меня позвала, спокойно так, чтобы паники не поднимать, я посмотрел – точно, зомбанулся дед, ацетончиком пованивает. Я бы и сам констатировал, так она меня сама попросила – дескать, можно мне? И запросто так – в затылок ему, он ведь как сидел, так со спущенными штанами и остался, потому и полз.
– А что ты говорил – «доска», «перевалился»? – спросил Старый.
– А, это… А вот смотри. – Дмитрий открыл дверь в туалет и показал внутреннее устройство сортира. Тамбур с рукомойником был привычным. А вот дверь, ведущая в закуток с унитазом, выглядела необычно: она была спилена наполовину, а в специально сделанные пазы косяка сверху над оставшейся половинкой была вставлена крепкая доска. Суть и удобство этакого нововведения Артем понял и оценил сразу: живой человек, сделав все свои дела, спокойно бы вынул доску и вышел бы. Зомбак же так и остался бы колотиться грудью о доску. Главное, стрелять зомбака, если что, было удобно. На задней стенке комнатушки с унитазом висело плетеное украшение из толстой веревки – как понял Артем, тоже с чисто утилитарными целями: дабы пулями не портить стенку.