Злачное место

Шпыркович Николай

– А вообще, Старый, ты задумывался, что делать дальше будем? – спросил внезапно молчащий Крысолов. – Я не о Хане сейчас, выкрутимся, не впервой… и даже не о команде нашей, ополовиненной. Найдем мы бойцов, а нет – пристанем к кому, я не гордый и под чьим-нибудь началом похожу. Вон Дмитрий сказал – через год кранты поселку. Я вот про ремесло наше подумал – мы так и будем охотиться, пока нас какой-нибудь еще более навороченный морф не сожрет?

– Не ожидал вообще-то, командир, – проворчал Старый, – но ладно, раз уж решил поговорить – давай. Все равно не спится что-то. – Он присел на койке и вновь, привычно уже, потер ладонью грудь. – Ты просто Варьку эту заметил сегодня, так? Вот до тебя и дошло,

что человеку все же рано или поздно остепеняться пора. Наша профессия, конечно, никуда не денется – морфов не то что на наш век – на его, – он кивнул в сторону Артема, – хватит с лихвой. А вот уже добывать – почти нечего стало. Горючка старая окислилась, консервы проржавели, книги плесенью пошли, я уж не говорю про одежду… Так что добытчиков тоже хватит на год-два, причем смертность у них будет как в Сталинграде на передовой. Плюс конкуренция обострится. Многие из ребят привыкли на широкую ногу жить – по складам шарясь. Привычка останется, а склады закончатся. Все ли в охотники пойдут, крутое зверье отстреливать? Скорее друг за дружкой охотиться мы начнем – добычу друг у друга рвать. А там и до налетов на деревни недалеко – опустимся до уровня бандитов, да и то бандюки из тех, что поумнее, давно уже с чисто бандитской практикой завязали. И нас начнут стрелять – как мешающий жизни элемент. Наш «золотой» век, вернее пятилетка, близится к концу, братство наше распадется, как только добычи на всех хватать не станет. Потом придется либо прибиваться к сильному анклаву, либо ждать, что тебя подловят свои же, либо однажды на постое всадят пулю в спину местные.

– Ты считаешь, что надо определяться сейчас? – негромко спросил Крысолов.

– Да. А равно и ему. – Старый выпростал из под легкого одеяла руку и показал в сторону Артема. – Его деревня, даже если мы и спасем ее сейчас, все равно обречена. Молодежи у них – раз-два и обчелся, и не будет больше. Благостного исхода – «в поля, к природе» – не произошло: урбанизацию никто не отменил, и Большой песец, как правильно Дмитрий заметил, лишь обнажил язвы – как раньше в город стремился народ, так и теперь прется, ну не в город, а в анклавы – там и веселее, и людей побольше. А в деревне – что в деревне… Если бы это еще та деревня была – послереволюционная, или хотя бы послевоенная, с большим количеством мужиков, не потерявших привычки к тяжелому ручному труду, не знающих в общем-то вкуса городской жизни.

– К нам после Хрени заехала пара семей, городских, думали, что, мол, в деревне Хрень пережить легче, типа огород, свинью заведем… – подал голос Артем. – Так даже до зимы не дотянули. Свинью, правда, выкормили – так она у них на одной траве как гончая получилась, рыло – будто бутылку ей туда запихали, наши все боялись, что зомбанется. Так она визжала у них все время. Зарезали, вернее, бошку ей топором расколотили на горькое яблоко, стали делить – а что там из свиньи на семьдесят кило на две семьи выйдет? Печенку сразу пожарили, потом два дня шашлыки делали, а потом и кончилась свинка-то.

– Это если бы, как у тех же Стругацких, на одной планете биологическая цивилизация зверюг выращивала, мало того что у них у живых можно было здоровенные куски мяса отстригать, так они еще и мед давали, – со смешком сказал Крысолов.

Артем представил себе такую свинью и серьезно кивнул:

– Ага, здорово было бы. Ну они, наверное, тоже так считали – что одной свиньи им на всю зиму хватит. Радовались – типа хорошо, сала мало. Одно мясо. А что в мясе том толку, особенно без холодильника? Они же даже до морозов ее не дорастили – в сентябре закололи, хоть мы им и говорили. И в теплице у них помидоры не отпасынковали – так джунгли получились.

Хорошо, хоть по дворам шариться не начали, мы бы им пошарились вообще-то. Дров не заготовили, спалили забор. А однажды утром собрались и умотали.

– И так везде, – задумчиво произнес Старый. – Чем крупнее город, тем хреновее там оказалось с сельским хозяйством. То же «Пламя» – на Москву ориентировалось только в первый год Хрени, пока не подгребли там необходимые для развития запасы и специалистов, а дальше они на всякие там городские поселки завязались. Так это повезло, что образовался такой центр, а там, где просто «офисный планктон» в одну кучу сгребся, только ведь еще зомбей наплодили.

– Северу тяжело пришлось, – Крысолов присел на стул возле окна, не забывая наблюдать за происходящим снаружи, – у них там хоть и климат благоприятствует, а со жратвой туго было, вот и стоят теперь суперкомбинаты пустые: хоть и зомбей нет, а и людей тоже.

– Ты про Голодную волну?

– Угу…

Крысолов замолчал, а Артем вспомнил, что встретились им как-то с батей на первой весенней охоте после Хрени два зомбака – медленных и настолько тощих, практически без мышц совсем, что батя их даже в сторожевики решил не брать, даже не стрелял: топориком в голову оба они тюкнули – и всех делов. И еще с Белореченки тоже говорили, были такие у них.

– Урбанизация… – продолжал рассуждать Старый. – Что толку, что количество людей уменьшилось в десять раз, если общество осталось прежним? В Бангладеш и так жили только что не на головах друг у дружки, а все равно плодились и размножались. А у нас и территории было хоть задницей ешь, и не самой в общем-то плохой территории: уже к началу Хрени запустели такие земли, что те же дореволюционные крестьяне за них поубивались бы, деливши, а только на хрен кому нужны они были, не выплескивалось население из городов туда – проще было в городе заработать, не корячась на полях. И сейчас – под Питером что, много деревень осталось?.. Если даже и есть такие, охота тем же учителям-докторам туда ехать? Вот и дичают. – Он глянул на Артема и крякнул с натугой.

– Так, может, – с расстановкой проговорил Крысолов, – пора?

– Пора, пора, командир, – Старый заворочался в кровати, – если выгорит у нас, пора оседать. Артемку вон возьмем, батю его, ребята, бог даст, оклемаются, и пора куда-то оседать. Я тоже уже тебе не помощник, – спокойно проговорил он. – Чего-то хреново мне… – Он вновь потер ладонью грудь и потянулся за таблеткой.

– Может, в больницу? – встревоженно спросил Крысолов, привставая, но Старый помотал головой:

– Ничего, ничего. Уже прошло. Я это к тому только, что отбегал свое я по подвалам да заводам. Когда-нибудь зомбанусь прямо среди вас – вот славную вам операцию устрою. Ладно. Спать давайте…

Дождь пошел уже ближе к утру, когда сон и так самый сладкий и крепкий. А тут еще шорох пошел. Сначала – тихий, потом он усилился, зазвякал было жестяной подоконник, но потом ветер быстро переменился, и опять только монотонный звук долбил и долбил по ушам, заставляя плыть в сон глубже… и глубже… и глубже.

– СТАРЫЙ! СТАРЫЙ! СЕРГЕЙ! – Крик Крысолова вырвал Артема из омута и заставил ошалело вскочить на кровати, сжимая в руке «укорот».

Крысолов навис над Старым. Почему-то большей частью тела он лежал на полу, только ноги оставались задранными на панцирную сетку. А Крысолов делал над ним что-то непонятное: вот размахнулся и со всей силы долбанул своим мосластым кулаком в грудь Старому – тот аж дернулся весь и сразу открыл глаза. Артем подумал, что, если бы ему так в грудак долбанули, тоже бы проснулся. А за что это Крысолов его так? Сонная блажь слетела с Артема, и он сообразил, что со Старым что-то нехорошо, вряд ли Крысолов стал бы лупить его посреди ночи просто так, да даже и не просто – дня, что ли, мало?