Злачное место
Шрифт:
Варька достала опять было карту – но, покрутив ее в руках, со вздохом закрыла. По ней можно было определить лишь общее направление движения – куда-то туда, к западу, так на это карты не надо – солнце вон сияет. Дорога, кстати, по которой они приехали, вон почти прямо в ту сторону, куда им надо, и ведет.
– Нет, вроде это не та, – неуверенно сказала девчонка. – Я же говорю, давно здесь была.
В общем, решили они двигаться покамест по этой дороге, тем более что для машины она была проходима, а выбираться опять на трассу да искать «ту» дорогу – время убить можно, а вот толку будет ли. Да и неизвестно, не напорешься ли на дружков «крестовых». В первый раз они лихо отбились, а повезет ли еще так – хрен знает. И ехать – не идти, это тоже верно. Хоть, правда, Артем и пройтись бы не отказался, а то засиделся уже. На охоте, бывало, и по сорок, и по тридцать километров отмахивали они с батей. Машина трещала сухими сучьями, а Артем присматривался к дороге. Честно говоря, она ему не очень нравилась. Похоже было, по ней не ездили последние годы. Даже та просека, по которой они от болота на трассу выезжали, и то лучше выглядела. Вот это и настораживало: вояки те не должны были бы упустить возможность срезать здоровенный крюк, чтобы попасть на северный тракт, а затем – в областной город. Так что либо это не та дорога, либо… либо впереди что-то есть. Епть!!! Ну сколько раз уже! Ну сколько можно!!! Ой, где ты, баба Матруна… Ага, и пройтись ты хотел – машина затормозила вплотную к поваленной
Они вылезли из машины и подошли к первым поваленным деревьям. Ураган нанес по лесу удар, будто саблей полоснул: вот здесь, где они стоят, – хоть бы сучки сухие на соснах поломало: стоят целехонькие, а в трех шагах от них – дикая мешанина из вздыбленных, переломанных, перекрученных стволов и веток. Артем представил, что тут творилось, когда сюда накатило, и аж плечами передернул. Даже трудно было представить, что вот этот теплый воздух, мягко касающийся их лиц, внезапно смог обрести такую силу, что в одно мгновение закрутил винтом здоровенные стволы, расщепил их пополам, согнул в гигантские дуги.
– Придется идти, – нарушил молчание Крысолов. – Я в принципе видел такое уже, вряд ли здесь шире километра.
Оно, может, и так, вот только такой километр почище иного десятка будет. Так, а кстати: таблетки понесем мы в чем – в карманах, что ли? С сумкой там особо не поползаешь… Варька молча достала откуда-то из-под сиденья старый рюкзак и ловко швырнула его Крысолову. Интересно, и когда успела положить? Не, скорей от деда запасливого рюкзачок остался. Заслуженный рюкзак, что и говорить, на лямках брезентуха вся потертая, и ремешки кожаные в кость высохли – топорщатся вверх поросячьими хвостиками. С тех времен еще, видать, рюкзак, с революции, а может, даже и раньше – с войны. В принципе знать бы раньше, что так выйдет, можно было в машине пересыпать, ну так то ж теперь только видно. Крысолов закинул за плечи рюкзак, перевесив автомат себе на грудь. Граник взял Артем, оставшиеся две гранаты – Старый. Хорошо, хоть одну уже израсходовали, все же меньше на несколько килограммов нести. Это оно сразу незаметно, а по такой дороге – быстро почуешь. Варька с сожалением посмотрела на ЛуАЗ – как-то сиротливо он смотрел на них, уходивших, своими лупоглазенькими фарами. Артему и самому жалко было бросать так верно послужившую им машину, а что сделаешь. Может, будет оказия – тогда и заберем… Первые метры по бурелому дались относительно легко, а вот дальше началось сплошное мучение. И смех и грех: лезешь, карабкаешься между стволами, сначала вверх, потом вниз, потом вбок – пять минут лезешь, а продвигаешься вперед едва ли на несколько метров. А тут еще старая хвоя со всех сторон сыплется – и за шиворот, и за рукава, царапая разгоряченную, потную кожу, так что та начала невыносимо зудеть и чесаться. Оружие то и дело норовило зацепиться за какой-нибудь сук то ремнем, то стволом. Ну и пить захотелось, конечно, – Артем с удивлением понял, что последний раз они поели и напились, естественно, тогда утром, у того кавказца, что их кашей перловой кормил, а потом все и недосуг было как-то. Да и, пожалуй, негде, разве что в том болотце под пулями воды набрать. Терпеть можно было, конечно… А глотнуть, даже хоть той грязной воды из болота, все же хотелось бы. Артем мимоходом глянул на Варьку и Старого – девчонка упрямо карабкалась через завалы, Старый тоже держался вроде, даже тех своих красных шариков не глотал. Ну Крысолов вообще как лось пер – только ветки трещали. Ему-то, пожалуй, труднее всех приходилось – первому идти, дорогу выбирать. Так что когда тот все же остановился, запыхавшись, Артем, ни слова не говоря, выдвинулся вперед и сам начал прокладывать дорогу команде. А пить все же хочется… Ой!.. Кора на стволе сосны, на которую только что залез Артем, скользнула под ногой, будто ствол маслом намазали. Жуки-короеды здорово потрудились в здешних дебрях – чего-чего, а еды у них тут было навалом, и Артем неловко плюхнулся боком вниз, хорошо, хоть не на сук какой. И тут же он с удивлением понял, что закон «мысли сбываются», определенно, работает, правда, может, в этот раз в хорошую сторону, потому что плюхнулся он в воду. Лесной ручей, который протекал здесь сотни лет и до Хрени, и тем более до этой бури, деловито пробирался сквозь завалы. Тихонько журча, он обтекал ветки, воткнувшиеся в дно, кружил желтые хвоинки, целеустремленно направляясь на встречу с рекой – может, даже той же Симонихой, оттуда – к Волге, а потом все дальше и дальше – к морю.
– Ты нормально там? – озабоченно окликнул его Крысолов.
– Ага, нормально. Осторожно, там ствол скользкий. И ручей тут.
– Да мы слышали уж… Ручей – это хорошо… – Видно, не одному Артему пить-то хотелось.
Вода в ручье была ледяной, так что аж зубы ломило. А уж вкусная…
…Далеко от места, где стояли люди, неподвижно лежавшая тварь открыла мутные глаза и приподняла голову. Она поворачивала ее из стороны в сторону, пока не «навелась» на звуки добычи. Короткие лапы, на которых с недавних пор образовались чешуйки – раньше их не было, а вот, оказалось удобно, – выпустили острые когти. Хотя неведомым чутьем тварь определила, что добыча – не из самой лучшей, не из тех небольших зверьков своего вида, которых она сожрала когда-то, но тоже ничего. Главное – еда была живой. А потому, быстро вскочив на короткие лапы, тварь помчалась по руслу ручья, не сильно заботясь о целости своей шкуры: проносящиеся мимо острые концы сучьев раз за разом царапали бока. Но на такие мелочи ей с определенного времени было наплевать…
…И как бы в награду за их старание и долгое терпение, впереди стал виден неповрежденный лес – Крысолов не ошибся, и полоса бурелома действительно занимала в ширину не больше километра, может, и того меньше. Еще метров пятьдесят – сто – и они выберутся из этого дикоморья, точно. А пройти можно, вон возле той обломанной сосны. Нет, ну и ветрище тут был все же! Артем покрутил головой: буря, бушевавшая здесь, сломала толстое дерево, как спичку, так что вверх теперь торчал лишь обломок ствола. Точь-в-точь столб телеграфный, что у них возле деревни были. Артему почудилось какое-то движение на верхушке обломка – он присмотрелся, но больше там ничего не двигалось. Он хотел было сказать об этом Крысолову, но тут же забыл об этом, потому что справа по ходу ручья раздался далекий, но явно приближающийся треск сухих веток. Что-то напролом ломилось к ним. Что-то достаточно большое. И вряд ли для того, чтобы просто посмотреть на них. Любое живое существо, заслышав их отряд, или затихарилось бы, или вообще сбежало бы куда подальше. Вот только теперь на планете были и другие существа. И такой мертвый лес как раз подходил в качестве дома и убежища именно для них. То, что трещало ветками, можно не сомневаться, было мертвым.
Принимать бой здесь, в этой мешанине корней и веток, где и развернуться-то толком нельзя, было сущим самоубийством, это было ясно всем. А потому все они, даже без чьего-либо приказа, отчаянно ломанулись вперед, стремясь вылезти из завала, чтобы хотя бы стрелять не вслепую. Не обращая внимания на порванную одежду, царапины и прочее – какая уж там хвоя! – четверо людей судорожно рвались к открытому месту. Но явно не успевали, потому что то, что преследовало их, пробиралось по ручью, более легкой и удобной дорогой. К тому же ему точно не надо было заботиться об одежде, да и царапины не очень его беспокоили. Плеск воды раздался уже совсем рядом – что-то ворочалось там, где они только что пили воду. За буреломом не было видно, но то, что преследовало их, задержалось лишь на пару секунд. Нюхать оно не могло, но существу, гнавшемуся за ними, нюх был и не нужен: достаточно было и слуха. Похоже было, что добыча – знакомая. Такую ей уже доводилось есть. На ней нельзя было измениться, но можно было хотя бы вырасти, а это тоже неплохо. Не издавая ни единого звука, кроме треска веток, оно устремилось за ними. И – да, оно было достаточно большим. И быстрым.
Они проскочили мимо той сосны-столба, здесь уже завалы были поменьше, продираться стало легче, но они все равно не успевали: сушняк трещал все ближе. Вдобавок Варька зацепилась за какую-то неловко подвернувшуюся ветку и свалилась между двумя поваленными деревьями. Она сразу же попыталась подняться, но не смогла, и Артем увидел почему: пола ее куртки зацепилась за остро обломанный сук, так что, несмотря на все попытки вылезти, девушка только вновь падала и падала. Наверное, она сообразила бы, как освободиться, будь у нее возможность передохнуть хотя бы пару секунд и осмотреться, но она только судорожно поднималась и падала, поднималась и падала, глядя остекленевшими глазами назад, где уже мелькнуло длинное и гибкое бурое тело. Пахнуло гнилью. Крысолов одним движением сбросил с плеч рюкзак, рванул автомат к плечу и несколько раз выстрелил в морфа, стремясь, по-видимому, попасть тому в голову. Только попробуй пойми, где у него там башка, – мало того что тело морфа просто стелилось по земле, так еще и ветки мешали. Морф, на которого стрельба не произвела ни малейшего эффекта, очутился совсем уже рядом с Варькой, вернее, за нею, – стрелять стало совсем невозможно. Скорее в нее попадешь, чем в эту тварь, и Артем с ужасом подумал, что – все, однако в этот момент что-то мелькнуло в воздухе и с воем упало на спину морфа.
…Крупный самец рыси, сидевший на самой верхушке обломанного ствола, вовсе не думал спасать кого-либо из людей, они были ему абсолютно безразличны. Мало того, где-то в глубинах памяти хранились смутные образы-воспоминания грохота и резкой боли в боку, связанные как раз вот с такими же двуногими. Так что он просто пропустил бы их мимо, сжавшись в тугой комок, – можно было лишь удивиться, как такому крупному зверю удается прятаться на столь малой площади. Но внизу, помимо двуногих, было… Самец не мог бы объяснить, что это такое. Он знал, что такое Жизнь – во всем своем многообразии, – с теплым молоком матери, звуками леса, острым запахом течки самки, пьянящей горячей кровью добычи. То, что было внизу, – было НеЖизнью. Или, во всяком случае, не той жизнью, с которой он готов был делить этот лес. Самец знал, что Жизнь – это значит убивать. Но убивать не просто для того, чтобы тело было сильным и послушным, мех – блестящим, а когти и зубы – острыми. Где-то там, далеко, он знал, что это – не навсегда. Что мех вылиняет, а зубы притупятся. У животных нет смирения, просто он совершенно спокойно, как данность, всем своим организмом воспринимал тот факт, что он, самец – пройдет. Он может пройти из-за бескормицы, из-за слишком холодной зимы или неудачно выбранного места для ночлега, – и рухнувшее дерево придавит его, когда он будет спать в его дупле. Но прежде, чем это случится, будет самка, будут маленькие рысята, пушистые слепые комки, а значит, все будет не зря. То, что внизу нависло над двуногим, тоже убивало. И тоже благодаря этому растило когти и зубы, увеличивалось в размерах. Но делало оно это не для того, чтобы породить новую жизнь, – оно просто тупо жрало. Жрало, чтобы жрать. Самец убивал ради Жизни. Он не понимал, почему убивало то, что было внизу. У него не могло быть потомства, оно было чужим. Можно было оставить двуногого ему, но самец откуда-то понимал, что, сожрав двуногого, оно не остановится. Оно станет сильнее, и оно будет рыскать по лесу до тех пор, пока не наткнется на самку, которую он оплодотворил. А значит, погибнут маленькие комочки и все будет зря. И еще: самец не боялся того, что внизу. Похожее на него существо он впервые увидел несколько лет назад, когда зимой точно так же пахнущее создание, но выглядевшее как волк, остановилось под деревом, на котором он караулил зайцев. Оно тупо стояло, глядя на ствол и открыв пасть, в которой не таял снег. Самец тоже тогда ощутил прилив ярости и, метнувшись с ветки вниз, сломал хребет странному волку. Тот все равно, правда, дергался. Но самец, выпустив кривые когти, вонзил их волку прямо в глаза, после чего тот затих окончательно. Были и еще твари – поменьше и побольше. От всех от них пахло одинаково, и их мясо не хотелось не то что есть, даже брать в рот. Некоторые даже кусали его, но ему от этого не было плохо, как другим, – он видел, как однажды странная лиса начала рвать куски из другой лисы, а потом та, другая, сделалась точно такой же, как и первая. Он тогда разорвал в клочья обеих. А вот ему укусы были не страшны. Наоборот: раны от таких укусов заживали быстрее, чем от укусов прочих животных. В слюне этих странных зверей не было чего-то, что мешало заживать ранам. Раньше их, таких странных, в лесу не было, но теперь, когда они появились, самец был готов убивать их везде, где встретит. Слишком они были другие. Он знал, где их слабое место: в голове. А дрались они плохо, те же зайцы, но живые, бывало, куда дороже продавали свою Жизнь. И потому он издал свой боевой крик и прыгнул вниз…
…Желтое пятно упало на загривок морфа и с яростным шипением принялось терзать его тело. Морф извивался, но не издавал ни звука. Ему не нужно было пропускать через гортань воздух, а следовательно, и издавать шипение, рычание, визг или лай. Единственный звук, который исходил от него, был треск шкуры: самец остервенело драл задними лапами бока морфа. Хотя самец и знал, что толку от его действий не будет: главное в схватке с такими тварями было прокусить им голову, инстинкты, приобретенные за миллионы лет, все равно заставляли его действовать именно так. Самец уже понял, что, по-видимому, допустил ошибку, и, наверное, последнюю в своей жизни – этот странный зверь был гораздо сильнее и быстрее всех, с которыми ему довелось сражаться до этого. Все, кого он убил раньше, лишь пытались вонзить в него свои зубы и практически никогда не использовали когтей, были вялыми и неповоротливыми. Этот же извивался и вертелся под ним, не давал вцепиться в голову и стремился подмять рысь под себя…
…Желто-бурый клубок неистово извивался в переплетении веток и сучьев, хвоя сыпалась дождем на сплетенные тела. Мелькали оскаленные зубы, лапы с когтями молотили воздух иногда совсем рядом со сжавшейся между двумя поваленными деревьями девушкой. Та, вероятно, впала в оцепенение от всего этого и даже не делала больше попыток освободиться, а только все сильнее пыталась втиснуться в землю. Артем, который стоял ближе всех к девушке, подбежал к ней. Шипящий клубок вертелся в метре от него. Да где же этот сук долбаный, за который она зацепилась? Артем рванул на себя полу куртки – та с треском подалась. «Ну не мне одному одежку зашивать», – мелькнула совсем не подходящая для такого момента мысль. Варька, несмотря на возможность убежать, тем не менее даже не пыталась встать. Как ни силился Артем вытащить ее, она только смотрела остекленевшими глазами на схватку, вывернув шею. Спас ситуацию Старый, подскочивший к ним и с размаху влепивший девчонке сильную оплеуху. Несмотря на весь шум, звон раздался, как в кузнице…