Злая любовь
Шрифт:
— Ты бы меня убил?
Демонжо расхохотался:
— По-моему, есть более элегантное решение проблемы.
— И какое же?
— Взять в любовники женатого мужчину, чтобы ваш супруг мог утешаться с женой соблазнителя.
К этому времени я уже достаточно ожесточился и вмешался в их спор:
— При условии, что она будет так же хороша, как Одиль, что очень ограничивает мои шансы на достойную компенсацию.
Комплимент явно доставил ей удовольствие, она пожала мне руку и сказала:
— Спасибо, дорогой. Но… если бы это был холостяк?
Она продолжала свою рискованную игру.
— Что ж! Тогда компенсация вообще оказалась бы невозможна.
Наши взгляды встретились. В этой игре была какая-то извращенная прелесть: никто, казалось, не подозревал, что мы обсуждаем реальную ситуацию. Одиль думала, что мне ничего не известно, Демонжо вообще ни о чем не знал. И только один я…
— Тогда нужно найти что-то другое, — продолжил я как можно непринужденнее. — Что? Я не знаю. Но только это «что-то» должно быть оригинальным и исключительным. И достойным красоты Одиль.
Кажется, я вложил в свои слова куда больше уверенности, чем следовало бы. Какое-то время она молчала, а потом, вооружившись своей насмешливостью, этим самым ее надежным оружием даже против домогательств Лаборда, сказала:
— Знаешь, ты просто провоцируешь меня на то, чтобы я тебе изменила.
Она почти тотчас же встала из-за стола, и мы покинули столовую. Одиль нежно обнимала меня, прижимаясь ко мне как бы в забывчивости. Любила ли она меня? Вопрос совершенно риторический, потому что истина одна: огромное большинство женщин придают физическому акту такое значение, действуют в нем так самозабвенно, что все это просто невозможно без любви. Но для Одиль это исключалось, поскольку одним из условий ее поединка с Лабордом было отсутствие чувства. «Я вас не люблю, и вы меня не любите», — прочел я в самом первом письме, с которого началась вся эта авантюра.
Мы сели в гостиной.
— Хотите сыграть в шахматы, господа, пока мы ждем гостей? — весело спросила Одиль.
Даже не дожидаясь ответа, она положила перед нами шахматную доску. Конечно, она хотела развязать себе на какое-то время руки, чтобы без помех поговорить с Лабордом.
Она оставила нас на несколько минут, чтобы освежить макияж, и вернулась уже вместе с первым гостем. Это был ее дядя, безобидный маньяк, который коллекционировал оружие: от пещерных времен до Средневековья, от кремневых ружей до аркебуз, дальше его интересы не простирались.
Лаборд пришел последним. Моя жена поднялась ему навстречу, и они пожали друг другу руки, сказав при этом несколько слов, которые мне даже не нужно было слышать, чтобы догадаться о главном: письмо ждало Одиль в обычном месте.
Потом Лаборд небрежно засунул руки в карманы пиджака. У меня не было уверенности, но было подозрение, что в одной руке он при этом сжимал что-то небольшое: ключ от калитки, надо полагать. Наконец он направился ко мне, находя по пути любезные слова для каждого гостя. Мне понадобилось огромное усилие воли, чтобы не дать вырваться наружу той буре чувств, которая поднялась во мне, как только я его увидел. Мне хотелось схватить его за горло, задушить, затоптать насмерть. Не знаю, каким чудом мне удалось остаться внешне спокойным.
Уже организовывался бридж. Нас было девять человек, достаточно игроков для двух столов, причем один человек оставался лишним.
— Ты не играешь? — спросила Одиль, усаживаясь за стол.
Я покачал головой. Конечно, охотнее всего я сел бы играть и разлучил ее с Лабордом, который уже уселся за тот же стол, что и моя жена. И это доставило бы мне огромную, мстительную радость. Но я не хотел давать Одиль возможность побежать к старому дубу, пока мы будем сидеть за картами.
Вскоре я заметил, что Одиль играет так, чтобы как можно быстрее выйти из игры. Все мысли ее были в парке, возле дупла в старом дубе, единственное, чего ей хотелось — это побежать туда, вынуть письмо и прочитать его.
Незаметно я вышел из комнаты и, сделав вид, что хочу подышать свежим воздухом, прошел в парк. Луна ярко освещала аллею, деревья на которой казались сейчас особенно красивыми. Но я не был расположен любоваться красотами лунной ночи, у меня была совсем другая цель.
То, что я предвидел, вскоре произошло. Одиль вышла, почти выбежала из дома и тут же столкнулась со мной.
— Вот это да! — весело сказал я. — Ты куда это собралась?
— Ты меня напугал! — вскрикнула она.
Я загораживал ей дорогу, и в ее взгляде мелькнуло нечто жестокое. Сила охватившего ее желания была такова, что она забыла даже подыскать оправдание тому, что оставила гостей и оказалась в парке. Мне пришлось спросить ее об этом, но она не проявила ни малейшего смущения:
— В доме жарко, все курят. Я проиграла партию и вышла немного подышать свежим воздухом. А ты?
Кошка снова упала на все четыре лапы.
— Я любовался лунным светом.
Она медленно шла рядом со мной по аллее, в которой я застал ее два дня тому назад. Когда мы проходили мимо старого дуба, ее рука непроизвольно дернулась и сжалась в кулак, она повернула голову и, как завороженная, посмотрела на дерево. Мы прошли еще метров пятьдесят, и тут Одиль остановилась.
— Думаю, мы не должны оба оставлять гостей. Это некорректно по отношению к ним. Пойду в дом.
— Ты права, — ответил я. — Я тоже пойду туда.
Неужели она рассчитывала, что я дам ей возможность уйти одной и мимоходом вынуть письмо из тайника? Наверняка именно так и было, хотя на лице ее не отразилось и тени раздражения. Мы вновь прошли мимо дуба, но на сей раз она даже не взглянула на него.
— Я не должна была уходить так далеко, — сказала она. — Меня наверняка уже ждут для следующей партии.
Она ускорила шаг: теперь она понимала, что надеяться ей не на что, и что я намерен сопровождать ее до самых дверей. Когда мы свернули с аллеи, где наши тени были справа от нас, они оказались впереди и слились.