Злейший друг

Лобановская Ирина Игоревна

И овации зрительного зала, и премии кинофестивалей, и добрые объятия Лели… И холодные глазки Натальи…

— Маленькая, но кусючая, — говорил Сашка о Наташе Моториной.

И однажды пристал к ней, как дитя малое, но спокойно-сардонично:

— И-е! Натка, ты Сальери!

Она ответила серьезно и пронзительно:

— Я Моцарт!

Тоже большой ребенок. Сашка посмеивался:

— Нет, Сальери!

Натка отозвалась еще пронзительнее и истеричнее:

— Моцарт!

Она была прирожденным снобом: всюду к месту и не к месту вворачивала о своей близкой дружбе — с самого

детства, с московского серо-пыльного двора между громадами домов — с Ксенией Ледневой, всегда ходила на все премьеры и просмотры в Дом кино, — а Ксения всегда приглашала подруг, — и потом опять монотонно твердила, что вот была… видела… поздравляла… приятельницу детства… Ксению Ледневу… ту самую… которая…

— А ты ее не боишься? — как-то спросил Сашка. Ксения удивилась:

— Натку?! С чего бы это?

— А в речке крокодил… — пропел Сашка. Ксения с досадой махнула рукой.

В последнее время она все чаще и чаще мечтала об одном: чтобы Митя окончил семинарию, но ничего для этого не делала, даже в церковь его не водила. Хотя туда сын ходил с Сашкой.

Ксения старалась не заговаривать с ним о сыне. Понимала: так лучше и безболезненнее. И возврат невозможен. Наверное, она во многом виновата перед Митей, а как же иначе? И вообще, почему люди всегда так уверены, что виноваты их дети, которые не слушаются, не учатся и убегают из дома при каждом удобном случае? Почему так редко, так мало взрослые задумываются о собственной вине перед своими детьми?

Ксения часто думала, что Мите так — именно так — лучше. Она все равно не сумела бы в своей вечной театрально-киношной суете уделить ему столько времени, сколько Сашка. И ты его со счетов не сбрасывай… Но… И все-таки… тем не менее… Забор коротеньких насмешливых слов, твердящих свое: «Какая ты мать?… А еще Варьку осуждаешь… Ты ведь немногим лучше…» И раздавливающая правда этих слов…

Ксения сделала несколько провалившихся попыток вернуть Митю, всякий раз наталкиваясь на его сопротивление. И отступала. И жила дальше. И пробовала снова…

Маленький Митя однажды переделал на свой лад главный пасхальный тропарь, который часто поется на Пасху: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав». Он на Пасху пел тропарь вместе со всеми, но не до конца понимал его смысл: что значит «во гробех». И, по «собственному усмотрению», пел так: «…и сущим воробей живот даровав».

Сашка хохотал потом, услышав вопрос сына, понимавшего, что он поет неправильно. Но как надо?

— Ты ему плохо объясняешь, — сердито сказала Ксения, выслушав Сашкин рассказ. — Отец Андрей говорил, что молитва должна быть понятна каждому, тем более ребенку.

— И-е! Совсем не плохо. И промурлыкал:

Старинная беседка, Увитая плющом… Сиреневая ветка… А я тут ни при чем!

Ксения злобно швырнула трубку.

Куда бы ни пришел Сашка — хоть на скамейку во двор, — никто никогда не слышал от него рассказов о работе. И новостями он не интересовался, зачастую искренне не знал о том, о чем все горячо толковали

уже полгода. Но зато все обязательно и первоочередно слышали от Сашки, что России необходимо возвращение монархии. И его монологи о близком или прошедшем церковном празднике, о том, как надо праздновать, как поститься, как причащаться… Плюс ко всему Сашка вдруг собрался петь в церковном хоре.

Накануне своего очередного дня рождения позвонил Ксении:

— Заглянешь?

— Без вариантов, — буркнула она.

Понимала: придешь туда на день рождения и увидишь людей вроде Сашки, которые будут толкать речи про монархию в России и дарить в основном одно и то же — иконы, кресты, ладанки, пояса с молитвами, свечки, просфоры… Ксения поразмыслила и купила подарок соответствующий — икону Богоматери.

Пришла…

— Мама! — обрадовался Митя и бросился к ней. Прижался светлой головой — весь в Сашку!

Притих.

Как трудно жить на земле… А кто тебе обещал, что будет легко?

И какая она мать…

Вдруг выяснилось, что с подобным подарком одна Ксения. Обстановка довольно свободная, и гости — вполне светские люди, кто-то даже неверующий. И подарки — огромный сувенирный бокал, книги, что-то по карате, кассеты, техника… кто-то вообще принес деревянную статуэтку, с Востока привезенную, — обнаженную девушку. И одна Ксения с иконой…

Задумчивая Натка аккуратно расставляла подарки на столе. Вот это сюда, это туда, это вместе, а вот то… Поставила деревянную статуэтку, а возле — Ксении подарок, как два предмета художественной работы. Секунду подумала.

— Нет-нет, рядом нельзя — не смотрится.

И поменяла расположение, поставила икону в один уголок, статуэтку — в другой. Ксения усмехнулась. У нормального человека, пусть и светского, все равно на уровне подсознания возникает мысль: икона Богоматери и голая баба вместе не стоят, как ни крути, хотя подарки одному человеку.

Команда смирно сидела на диване. Улыбалась. Натка тоже.

— Сашке сделали три дара вроде как волхвы младенцу Иисусу. А именно: ручку — как пишущему человеку, он скоро закончит книгу по экологии, бутылочку вина и православную икону с молитвой.

Удивленная происходящим Ксения поманила к себе сына.

— А у папы новая установка, — объяснил Митя. — Раньше он как считал? Если человек не православный, значит, дурак, нехристь и вообще поганец, которого на день рождения приглашать не стоит. А теперь исходит из установки — не скрывай свою веру, но и не выпячивай, а с неверующими дружить не только можно, но и нужно. И второе, между прочим, говорят Святые Отцы. Мне лично вторая установка ближе…

Ксения вздохнула. Установки… А у нее самой какая?

— Натка, может, выйдешь за Александра? — спросила Ксения подругу. — Детей объедините. А Митю я заберу.

Наталья посмотрела слишком серьезно. Видимо, такого расклада событий не исключала.

— А куда я дену Юру?

— Куда-нибудь денешь, нам с тобой не привыкать, — буркнула Ксения. — Как бы тесно ни связывали людей дружба, любовь и брак, каждый честно может относиться только к самому себе да еще к детям.

Теперь Натка смотрела злобно. Люди не в силах прощать благодеяний.