Зло той же меры
Шрифт:
Ещё в детстве, как я помню, во всём мире собирались вот-вот избавиться от двигателей внутреннего сгорания и перейти на всё-всё-всё работающее от одного только лишь «экологичного» электричества. Как будто электроэнергия берётся из воздуха, да ещё и стоит учесть огромные потери при передаче её на расстояния. Тем не менее из года в год сообщалось об успешных разработках новых двигателей и улучшении аккумуляторов, прорабатывалась инфраструктура «заправок», анонсировались новые линейки и модели машин… Буквально армии зелёных совершали многочисленные митинги в поддержку отказа от нефти и газа в пользу экологически чистых источников энергии. В какой-то момент дошло до того, что поползли кличи бойкотировать марки машин, которые не имели в своём модельном ряду электрокары… А потом случилась страшная эпидемия, за ней война, чуть не ставшая Третьей мировой. Мировая экономика, которая еле сводила концы с концами и намеревалась воскреснуть после массовой вакцинации, ухнула уж совсем на глубокое дно. Ей стало не до экологичности, а мировой общественности – не до экоактивистов. Вроде как в развитых странах за границей вновь понемногу, со скрипом возвращаются к этим вопросам, но у нас – нет. Совсем не до них…
Я вынырнул из захвативших меня мыслей и теперь смотрел в окошко не пустым взглядом, а стараясь рассмотреть действительность вечера
Тем временем за окном электробуса начинало темнеть, но фонари ещё не зажигались, как когда-то в детстве. Наверное, в целях экономии электричества. Тем не менее центр города был наполнен всеми цветами радуги: от вывесок магазинов и кафе; огромных рекламных щитов и экранов на зданиях, на которых также проигрывалась реклама товаров и услуг. Всё это искрило, мигало, резало глаз и… раздражало. Не только фактом своего существования, но и тем разрывом с реальностью, которую нельзя было не заметить на этом пёстром фоне. По тротуарам вдоль дороги брели потоки людей, перемешиваясь, сбиваясь, сходясь и расходясь. Уставшие после работы, в большинстве своём они спешили домой. Редко на каком лице можно было отыскать эмоцию хоть какой-то радости, тем более улыбку. И уж точно не на лицах тех, кто был одет в схожие своей серостью и унылостью официальные костюмы. Одинаковые меж собой как на мужчинах, так и на женщинах. Внезапно мой взгляд выцепил в толпе молодого парня, одетого в светло-бежевую кожаную куртку и синие джинсы, казавшиеся столь яркими на фоне толпы. Он привстал на основание фонарного столба и явно старался высмотреть кого-то, вытягивая шею и часто-часто вертя головой. Его лицо было одновременно напряжено и наполнено каким-то притягивающим счастьем. Счастьем от ожидания. Интересно, кого он ждёт? На светофоре загорелся предупреждающий жёлтый свет, и электробус начал снижать скорость. И тут я заметил, что в правой руке парень сжимал небольшой букетик полевых цветов. Узнаю ли я развязку? Таймер на светофоре показывал ещё двадцать три секунды. Ну же, скорее… Я, словно вампир, жаждущий крови, хотел увидеть хоть что-то радостное в этом проклятом унылом городишке. Энергетический вампир… На стекло электробуса вновь упали первые капли возобновляющегося дождя и теперь стекали вниз, смывая пыль и оставляя за собой чистые дорожки. Десять секунд. И тут на лице парня расплылась широкая искренняя улыбка, он спрыгнул на землю и, виляя меж спешащих серых фигур, устремился к кому-то. Буквально прильнув к стеклу, я пытался рассмотреть, к кому же он направился… Но в этот момент электробус начал движение, а парень двигался от него в обратную сторону. И теперь я вновь видел лишь спешащих безликих людей и грязный асфальт, покрывавшийся точками от капель. Начали раскрываться зонтики: один, второй, третий… Почти все чёрные или тёмно-синие, реже грязно-серые. Проклятый город живых мертвецов… Моё и без того весь день паршивое настроение ухудшилось ещё сильнее, я достал из кармана наушники и, листнув плейлист, включил что-то с весёлой картинкой альбома – но музыка едва доходила до моего поникшего сознания. И тут разом включились тусклые городские фонари, в свете которых отчётливо были видны полосы неистово разразившегося ливня.
И вот наконец я стоял перед столь знакомой мне коричневой металлической дверью с выкрашенной в золотой цвет ручкой и старым механическим замком. Мы давно планировали с Лизой установить электронный, но цены на них росли, а семейный бюджет каждый месяц находил новые причины для своего уменьшения. Быть может, на эту цель пойдёт часть денег, отложенная на отдых за границей, – вздохнув, подумал я. В любом случае, только теперь я почувствовал себя уютно и комфортно, особенно после прохождения обшарпанного подъезда дома и казавшегося бесконечным подъёма на скрежещущем лифте с оплёванными стенками и разбитым зеркалом. Которое на удивление продержалось довольно долгое время и даже, похоже, способствовало сохранению чистоты в кабине в тот период времени. И мне нравилось в него смотреться по утрам, хоть из зеркала на меня и смотрел не самый приглядный я: заспанный, осунувшийся, с синяками под глазами. Но зато время поездки в лифте пролетало почти не заметно, не то что теперь.
Постаравшись выкинуть из головы все негативные мысли, я выдохнул и, представив своих любимых, вновь наполнил освобождённое в сердце пространство счастьем. Провернул в замке ключ ещё раз… нажал на ручку… И лишь только приоткрыл дверь, как на меня, громко топоча по ламинату маленькими ножками, напрыгнула, обнимая за ноги, Наташка, весело крича во весь голос: «Мама! Папа пришёл, папа дома!» Я присел на колено и крепко обнял дочь, зарывшись лицом в её макушку и смешно трепыхающиеся две косички с розовыми резинками. Вслед за дочерью с кухни вышла меня встречать и Лиза. Одета она была в простое серое, по колено, платье – когда-то выходное, теперь же, выцветшее и потёртое, использовалось в роли домашнего наряда, – с накинутым поверх фартуком. Отпустив дочь, я подошёл к жене и легонько чмокнул её в губы, в лоб и обе щёки, затем спустился к шее…
– Артём! – засмеялась Лиза,
– Прости, искренне каюсь, – ответил я, стягивая туфли и ставя их на невысокую банкетку для обуви.
– А ты почитаешь мне сегодня сказку? Ту самую… – смотря на меня своими широко распахнутыми, точь-в-точь как у матери серо-зелёными глазами, спросила Наташа.
Как же она была похожа на Лизу – как две капли воды. И глаза, и вьющиеся мягкие русые волосы, и острые черты лица. От меня ей достался лишь слегка большеватый, с горбинкой, нос, тем не менее очень идущий Наташе, в отличие от меня самого.
– Ту самую? Эту какую? – изобразил я недоумение, пока снимал и вешал пиджак в старый деревянный шкаф с зеркалами в створках, встроенный прямо в стену и располагающийся напротив входной двери.
– Про кололя… ой, короля. Короля Артёма.
– Короля Артура, быть может?
– Ой, – Наташа зарделась, – да.
– Хорошо. А пока беги, помоги матери накладывать ужин.
Наташка резво устремилась на кухню, полная готовности помогать, а я же свернул из коридора направо, в нашу родительскую комнату. Вообще при передислокации в Новоградск мне повезло, ведь квартиру выдали сразу двухкомнатную, пусть и с маленькой кухней в шесть квадратных метров и без балкона. Быть может, потому что к распределению я был уже женат на Лизе, и мы считались так называемой молодой семьёй. И в итоге мы прожили наедине три года, используя теперь уже детскую как комнату для развлечений. Эх, было время, когда телевизор стоял там, как и мой любимый настольный хоккей, в который Лиза изредка – из-за моих постоянных побед, – но всё же соглашалась поиграть со мной. У стены тогда была прикручена шведская стенка, на которой висела груша, посередине стоял мягкий, хоть и быстро продавившийся диван… Хорошие были времена, но сегодняшним днём дома я был доволен и счастлив не меньше. За деревянными дверьми со стеклянными непрозрачными вставками по левую руку стоял недавно купленный диван-кровать – к слову, нехило ударивший по пресловутому семейному бюджету, – прямо перед ним – плоский телевизор диагональю в тридцать дюймов. Справа после долгих споров о том, как лучше, был размещён огромный шкаф, в котором мы держали что-то наподобие спортивного инвентаря: доставшиеся от прошлых жильцов лыжи, велосипед, два наших самоката, купленные на первую же зарплату, и различные мячи, гантели и тому подобный хлам, освободивший как раз таки теперь детскую комнату. Рядом с ним ещё один, со стеклянными дверцами, за которыми мы хранили и накапливали бумажные книги, из года в год становившиеся всё более и более дорогими, из-за чего ещё с детства я нередко читал с экрана мобильного телефона. Напротив же дверей было оборудовано небольшое рабочее место – простые офисное кресло и стол, на котором громоздился довольно уже старый компьютер. На стенах красовались нежно-бежевые обои, от которых так и веяло ностальгическим уютом из детства – я был безумно рад, увидев такие в магазине. Ведь точно такие же были в детстве в родительском доме, в комнате папы и мамы…
Переодевшись в домашние штаны и растянутую длинноватую футболку цвета хаки с камуфляжным узором, оставшуюся у меня ещё со времён «заточения» в детском доме, я, нырнув в тапочки, потягиваясь и зевая, поплёлся на кухню, где меня ждали, не приступая к ужину, уже сидевшие за столом мои самые любимые в жизни девочки.
После совместного ужина мы оставили Наташку играться в любимые куклы, выделив ей ровно час перед сном, – мы приучали дочь к близящемуся началу учёбы в школе ложиться не позднее девяти часов вечера. А сами, развалившись в обнимку на диване, включили в своей комнате телевизор, по которому как раз начиналась новостная сводка. Мы его смотрели, несмотря на наличие в интернете новостных порталов и различных социальных сетей, в которых чаще всего можно было найти альтернативные, зачастую даже почти запрещённые оппозиционные мнения. В последние дни мы особенно внимательно следили за новостными выпусками, ведь во время них могли с большой вероятностью показать ставшие уже практически регулярными интервью с Леонтием Керчевым, кандидатом на должность главы полиции Новоградска. Быть может, мой будущий самый главный начальник, ведь до выборов оставалось всего каких-то три дня. Статный, подтянутый, державшийся с всегда расправленными плечами, моложавый, несмотря на начинавшие седеть виски, он всегда чётко, понятно и уверенно в пух и прах разносил проводимую внутреннюю политику действующего начальника полиции Пантелея Иванова. Последний за шесть лет службы не убедил никого в своей компетенции. Вверенная ему полиция теперь была скорее посмешищем с вереницей пережитков прошлого, тянувших структуру лишь на самое глубокое дно. Обрюзгший, полноватый – на интервью он всегда скорее походил на загнанную в угол крысу, часто-часто стреляя по сторонам своими маленькими заплывшими глазками. Короче говоря, со своим слабым характером и неказистой внешностью, он не имел ни единого шанса. По мнению Лизы. Я же хоть и хотел всей душой победы Керчева, но всё же не до конца верил в то, что система позволит Иванову проиграть, в конце концов, он был одним из её винтиков. А последние пару десятков лет люди даже такого местечкового ранга покидали своё высокопоставленное место лишь ногами вперёд… Если только не переходили дорогу кому-то ещё более значимому. Иванов же явно был на все сто процентов человеком системным. Но тогда почему Леонтию Керчеву позволялось столь многое говорить против него, осуждать и представлять проекты изменений? Да ещё и транслировалось это по всем местным каналам, которые давно уже целиком и полностью были подвластны всё той же системе.
После традиционных, во весь экран, часов, отсчитывающих время до восьми, появилась ведущая, тезисно представив темы выпуска. Первым же было анонсировано как раз таки выступление Керчева, которое, по словам ведущей, было записано в одном из неблагоприятных районов на окраине Новоградска. Также обещали рассказать о резком повышении цен на хлеб, бензин и газ в Европе, вследствие которого в Германии, Чехии и Франции на улицы массово выходят люди; о беспорядках в США на волне противостояния сторонников и противников нового ЛГБТ-закона о гендерном равенстве.
– Интересно, а у нас вообще в стране ни событий, ни происшествий? – саркастично заметила Лиза, скрестив руки на груди. – Помимо Керчева, конечно.
– Всё как обычно. Посмотрите, как плохо у них, не думайте, что и как у нас…
Тем временем запустили первый сюжет, в котором Леонтий Керчев и в самом деле стоял на тротуаре напротив многоэтажки явно из спального района – витрина магазина на первом этаже была заколочена досками, а на окнах квартир навешаны решётки. Да и многие из них измалёваны граффити. Я обратил внимание на то, что это явно был репортаж, а не интервью: за окном нашей спальни было уже темно, а с экранов лилась светлая дневная картинка города. Глаза Керчева пылали праведным гневом. Многозначительно осмотрев творившуюся вокруг нищету, грязь и беспорядок, он начал декламировать свою речь: