Зло той же меры

Теверовский Михаил Григорьевич

– Я? Да ты… Ты-ы…

– Так что же? – сохраняя внешне абсолютное равнодушие, помимо той самой улыбочки, от которой у действующего главы полиции внутри всё сворачивалось и сжималось, ласково пропел Керчев.

– Ты поливаешь меня грязью. В каждом интервью. Как ни включу телевизор: «Иванов такой, Иванов сякой». Всё из-за Иванова, да?!

– Ну, Пантелей Николаевич, вы же сами понимаете – информационная, можно сказать, война. Мои не поймут, если я не задействую все возможности и ресурсы.

– Циничный подонок! Где бы ты был, если бы не я? А?! Я тебя так возвысил. Я выкопал тебя из помоев, в которых ты ползал. Я это сделал, я! – вновь сорвался на крик Иванов.

Керчев на мгновение изменился в лице. Леонтия Павловича не обижали все эти ругательства и проклятия Иванова, ему было

искренне плевать на них. Но вот напоминание о его прошлом… Родился он в Ростовской области, в небольшом посёлочке, теперь уже давно заброшенном и всеми забытом. Младший сын в многодетной семье, он был, пожалуй, самым ненавидимым и обижаемым: четыре его брата и две сестры терпеть его не могли за упавшие на их плечи новые заботы, мать, уставшая от криков и требований своих уже детей-подростков, вымещала злость на нём, как самом слабом, а отец пил и нещадно избивал просто-напросто всех. А когда Леонтию шёл пятый год, отец семейства и вовсе бросил осточертевшую ему семью, исчезнув из дома в один из тёплых июльских дней. Жили они за чертой бедности, особенно в знаменитые в России своим голодом и нищетой девяностые годы, когда младшему Керчеву не было и десяти лет. Девять классов в Ростове, где они жили в квартире чахнувшей день ото дня бабушки по маминой линии, затем строительный колледж и первое чувство свободы в общежитии, в котором он впервые заработал неплохие карманные деньги, продавая наркотики. Тогда Леонтий и представить себе не мог, что это поступление окажется билетом в жизнь. Ведь позднее по специальности он был отправлен на стройплощадку грандиозного проекта – Новоградска. Проект сдулся, город не обрёл той значимости и величия, что планировались, но Керчев, обрастая знакомствами и связями, карабкался пусть и по грязной, но устремлённой высоко ввысь карьерной лестнице.

Иванов, конечно, сыграл действительно очень важную для него роль, в какой-то момент наняв Керчева на должность что-то вроде охранника, а позже помогая ему устраиваться на тёплые и очень доходные местечки. И всё же после его слов из Леонтия были готовы выплеснуться все эмоции гнева и ярости, но он сумел сдержаться. Как он посмел так говорить ему, далеко уже не мальчишке с пятьюдесятью восьмью годами за плечами и готового вот-вот занять столь высокий пост в Новоградске? Холерик по характеру, всегда вспыльчивый и взрывной, умение держать себя в руках Керчев приобрёл лишь с годами. А будучи молодым, часто в конфликтах и ссорах терял голову и зачинал драку.

– Я понимаю ваше недовольство, тем не менее вы знаете правила игры. Это всё обсуждалось уже не раз, мне был дан полный карт-бланш. Я им и пользуюсь, в чём проблема. И буду пользоваться. Настало моё время, сами знаете, Пантелей…

– Мне плевать! – брызжа слюной, вновь завопил Иванов. – Это я, мои решения и мои ребята остановили звездец на Калининской! Мои идеи сработали, моё устройство полиции! А ты в репортаже весь из себя герой, понимаешь, мать твою!

– Я рад, что репортаж вам понравился. Мы записывали его очень долго.

– Да пошёл ты!

Иванов вмиг вскочил со стула. Раздался отражающийся от стен глухой грохот, за ним не менее громкие шаги теперь вихрем летящего обратно к входной двери Иванова. Как только она захлопнулась за его спиной, в кабинете вновь образовалась тишина, словно вмиг откачали весь воздух, образовав тем самым вакуум. Помощник Керчева не смел даже пошевелиться, а сам Леонтий Павлович, не сводя взгляда с двери – за которой скрылся его конкурент, а в прошлом патрон и в чём-то наставник, – судорожно размышлял.

Наконец спустя пару минут, длившихся для Евгения Сычёва вечность, Керчев прервал молчание:

– Найди фото получше, слоган более цепляющий и чем-то связанный не просто с патриотизмом, уж не знаю, кто там вообще эту фразу сказал и зачем…

– Некрасов… Великий наш поэт…

– Плевать. И фото повыразительнее. Без этого большого пальца, но чтобы улыбка, так и быть, была. Всё ясно?

– Так точно, всё понял! Леонтий Павлович…

– Остальное не сейчас. Свободен, Жень.

Керчеву нужно было крепко поразмыслить в одиночестве, чтобы никто не мешал. Он осознал, что, несмотря на все договорённости и, как казалось, уже выигранные им выборы,

Иванов, старый хлыщ, не хотел и не собирался просто так отдавать своё положение и власть. Значит, битва предстоит тяжелее, чем он, Леонтий, планировал… Конечно, при подсчётах голосов помогут, в этом Керчев не сомневался – только если не переметнутся на сторону Иванова. Кое-кто из вышестоящих уже начал, как казалось Керчеву, разочаровываться в нём и задумываться о том, что Иванов – вариант получше. Как минимум проверенный и отработанный годами… Значит, нужно что-то грандиозное. Что-то такое, что заставит искрить и бурлить весь Новоградск от мала до велика, от бедных до богатых! Такое событие или даже события, что не оставят равнодушным никого… Такая идея у Керчева была. И он собирался реализовать её, несмотря на все риски и опасности для своей кандидатуры на выборах. Во что бы то ни стало. Нужен лишь подходящий кандидат и небольшая доля везения – и тогда у Керчева будет ни с кем не сравнимая поддержка населения и полностью развязанные руки в борьбе за должность начальника полиции.

Глава 2

Четверг, 3 дня до…Утро

– Вставай! Ну же, поднимайся, кому говорят, тюлень грёбаный! – раздался громкий окрик, за ним последовал тяжёлый пинок в район рёбер.

Стерев струйку слюны, стекавшую по щеке, полненький юнец вскочил на ноги, едва не упав вновь от головокружения. Под ногами брякнули разбросанные по полу стеклянные бутылки и железные банки преимущественно из-под дешёвых пива и водки. Перед глазами всё плыло, а голова трещала, потому он не сразу осознал, где находится. С потолка свисала одинокая, едва дававшая свет лампочка, тем не менее прекрасно освещавшая ободранные и исписанные обои на стенах. Из какой-то из соседних комнат, быть может, даже на другом этаже, грохотала музыка. Правда, сквозь пусть и почти что картонные, но всё же стены доносились скорее гулкие басы, в которых отсутствовали какая-либо мелодичность или ритм. В какой-то момент у него в голове пронеслась мысль о том, как бы хорошо было оказаться дома: в трёхэтажном особняке его родителей, всегда прибранном, даже лоснящемся от постоянной заботы уборщицы, уже более десяти лет работавшей у них. Кровать с пологом, две объёмные подушки, мягкая перина, в которой словно утопаешь… Почему же он здесь, а не там?..

– Нормально вчера покутили, скажи, Дим? – рядом с ним с грязного пожелтевшего матраса, едва разлепляя глаза и потирая тоже ушибленный пинком бок, поднялся долговязый рыжеволосый ровесник первого.

– Ага… Что-то мутит, блевать охота.

– Я тебе говорил, не пей пивчанского после водки… Ты ж градус понижал, дуралей.

Долговязый хотел сказать что-то ещё, но его прервал вошедший в этот момент в комнату бритоголовый плечистый парень в кожаной куртке. Холодным взглядом убийцы буквально просверливающий сильно разнившихся с ним по внешнему виду двоих задохликов. На его лице слева, от подбородка до лба, красовалась татуировка дракона.

– Вы, блин, лясы точить будете или уже раздуплитесь? Живот хоть втяни, свинья ты хренова. Как там тебя?

– Д-дим-ма, – заплетаясь языком, ответил полненький паренёк, стараясь и вправду втянуться, разровнять спину, отведя плечи, и выглядеть как-то более серьёзно.

– Неправильно. Свинья, и точка, сколько раз повторять можно, а?

Долговязый прыснул, едва не сложившись в три погибели. Дима искоса с обидой посмотрел на него.

– А тебе чё, смешно очень? Тебя как зовут, червь ты, мать твою? – переключил своё внимание бритоголовый.

– Андрей…

– Будешь Червь теперь. Собирайте свои манатки и на собрание топайте быстро, понятно?

– Д-да, к-кон-нечно… – поспешил ответить Дима.

Бритоголовый бросил на него уничижительный взгляд и вышел из комнаты, направляясь в следующую. Откуда тут же раздался его приказ кому-то подниматься, сопровождаемый глухим ударом берца.

Стремглав бросившись в небольшой туалет, Дима вывернул обе ручки крана – текла лишь холодная вода – и принялся умываться, стараясь привести себя в чувство. Пыхтя и фыркая, наконец он чуть прочистил свои мозги, чтобы вновь начать хотя бы более или менее управлять своим телом и в полной мере осознавать, кто он и где он.