Зло Валузии
Шрифт:
Итак, под ногами Конана оказалась достаточно твердая поверхность, и предстояло теперь идти вперед, чтобы разобраться, наконец, что за твари таятся в этом подземном царстве, упорно пытаясь навязать свои правила игры тем, кто наверху. Киммериец осторожно двинулся вперед, старательно запоминая путь. Ему отнюдь не улыбалось застрять в этом богами проклятом подземелье на веки вечные. Он шел вперед, крепко сжимая топор, надеясь, что вскоре наткнется на ту тварь, что загрызла Акулана. Но мерзкого гада и след простыл, должно быть, почуял за собой погоню. Может, окопался в какой-нибудь из неприметных нор по бокам тоннеля? Во всяком
Многочисленные детали, выхваченные цепким глазом, говорили о том, что под землей бурлила своя, особенная жизнь. Дно коридора было усеяно следами,— словно какой-то безумец испестрил его бредовыми иероглифами. И человеческие кости, то и дело хрустевшие под ногами, отнюдь не свидетельствовали о мягком и добром характере подземных жителей.
Конан начал было размышлять, что за существа могли еще обитать здесь — как вдруг странный звук, шедший откуда-то спереди, заставил его насторожиться. Этот звук одновременно напоминал стрекотание огромного сверчка, и в нем упорно повторялся какой-то навязчивый мотив... С топором наизготовку, подобравшись, как перед прыжком, варвар, крадучись, стал подбираться к источнику непонятных звуков.
Он шел вперед — а звук то удалялся и исчезал совсем, то вдруг начинал звучать с новой силой, заставляя сердце невольно сжиматься,— такая нечеловеческая, неземная тоска была в этих странных звуках. Неожиданно звуки раздались прямо за спиной. Конан повернулся рывком — но в этот миг что-то склизкое и клейкое обволокло его сзади.
Он ощутил страшный ожог, будто сотня раскаленных игл впилась в его плоть. Желтые звезды заплясали перед глазами. Киммериец непроизвольно дернулся всем телом и, напрягши все свои силы, вырвался из смертоносных объятий.
Превозмогая чудовищную боль, Конан развернулся. В первый миг он ничего не увидел. Взор с тревогой обшаривал тьму, рука с такой силой сжимала древко топора, что, казалось, готова была искрошить его в щепы, но противника не было видно... как вдруг киммериец узрел нечто столь мерзкое и отвратительное, что с трудом подавил приступ рвоты. На стене, намертво присосавшись к камням, распласталась тварь, подобной которой он не мог вообразить и в самых страшных кошмарах.
Нет, это не был огромный, ядовитый паук, и даже не сухопутный сородич медузы, который чуть не растворил Конана своей едкой кислотой у проклятого Монолита, к которому его завлек кусанский вельможа Фенг. Если бы!
На стене, переливаясь всеми цветами радуги — что отнюдь не придавало ему привлекательности — сидело какое-то огромное жирное пятно. Оно было похоже на плесень... но лишь на первый взгляд. Приглядевшись, варвар понял, что перед ним — некая колония получервей-полуслизняков, слившихся воедино Наружный край этого чудовищного симбиоза составляли отвратительные, хаотично извивающиеся щупальца, с помощью которых, очевидно, колония передвигалась с места на место. Следующее кольцо составляли блестевшие от переполнявшей их ядовитой слизи, отвратительные опарыши-улитки. Конан с содроганием увидел, что на мерзких маленьких головках чудовищных беспозвоночных блестят капли крови — его, Конана, крови!
Но самым страшным, самым невообразимым было то, что венчало это омерзительнейшее порождение Тьмы. В короне извивающихся
Мозг питался кровью, переданной ему червями, с которыми он был связан сотнями и тысячами кровеносных сосудов. И этот мозг венчал круглый глаз, похожий на глаз осьминога — без век, без белка и зрачка.
Чудовищное око, пульсирующее, мутное, точно пузырь, заполненный грязью, внимательно рассматривало Конана.
Киммериец почувствовал, как холодный пот покрывает все его тело, как подкатывает к горлу тошнота. Черви и мозг с глазом, связанные воедино! Это никак не укладывалось у него в голове. Тварь была разумна — ибо мозг ее напоминал человеческий... Конану не раз доводилось видеть мертвых с раздробленными черепами, и он прекрасно знал, как выглядит сей орган, который, по утверждениям некоторых мудрецов, является вместилищем сознания. Но как возможно такое? Что за чудовищная волшба могла создать такого монстрами? Из каких потаенных уголков мировой Тьмы он выполз?
В ушах у варвара, сотрясаемого приступом рвоты, вновь зазвучала странная музыка, и Конан понял, что мерзкая тварь подает сигналы и воздействует на его сознание, пытаясь силой привлечь его к себе. Вскричав от отвращения, Конан усилием воли стряхнул липкие чары и стремительно ткнул факелом прямо в горящий ненавистью глаз чудовища.
В мозгу его послышался пронзительный крик такой силы, что, казалось, еще немного, и череп его взорвется мириадами острых осколков, не выдержав напряжения... Конан старался не смотреть на агонию твари, на то, как извиваются, чернея и тлея, опарыши, как шипит в огне раздавленный, источающий грязно-бурую слизь глаз... И этот невыносимый вой — казалось, ему не будет конца!
Но вот вопль оборвался, пламя выжгло разумную нечисть, оставив на ее месте черное пятно. Невыносимое зловоние ударило в нос киммерийцу, и он, сложившись пополам, едва не отдал душу Крому в новом приступе рвоты.
Придя в себя, Конан бросился бежать, все дальше и дальше от ужасного места. Он молил всех богов, каких только мог вспомнить — начиная Кромом и Митрой, кончая Сетом и Нергалом,— избавить его впредь от встреч с подобной гнусностью.
И, похоже, Темные Боги услышали мольбу дерзкого варвара. Ибо Конану больше не довелось встретиться с разумными слизняками. Чуть дальше по коридору его ждала целая стая кротогиен, явно вознамерившихся не пускать пришельца дальше.
— Ах, вы, мои хорошие!— Конан улыбнулся им, чуть ли не как родным.
После ужаса недавней стычки слепые подземные хищники казались ему едва ли не милее ручных медвежат в зверинце немедийского нобиля. Да что там эти белесые гады! Ему сейчас змеелюди Валузии и вампиры Зархебы сошли бы за добрых собутыльников! Подняв топор, Конан с яростным смехом встретил натиск незрячих тварей.
Разрубив первую из них почти пополам, он опалил факелом морду второй. Лишившись своих усов, тварь утратила ориентацию в пространстве и с пронзительным визгом завертелась на одном месте. Третьей огромной гадине Конан, не церемонясь, просто снес голову, а четвертой — размозжил череп ударом мощного кулака. Пятая, почуяв неладное, пустилась наутек, и Конан не стал ее догонять. Он поймал себя на мысли, что давно уже сражение не доставляло ему такой радости.