Зло

Максимов Сергей Васильевич

Айзек промолчал, и они двинулись дальше. Решетки пола, из — под которых доносился писк и благоухание нечистот, в нескольких местах были проломлены, оголив систему жизнеобеспечения. Трубы, покрытые драной теплоизоляцией, уже почти перешедшей в состояние трухи, стали домом для мириад тараканов. Черные и рыжие, большие и просто огромные — тараканы, как и крысы следовали за космической экспансией людей по пятам. Рядом с одним из провалов копошились две худенькие девчушки лет десяти. Одна держала два ведра. Первое, наполовину наполненное полупрозрачной жидкостью, и второе, более узкое, прикрытое массивной крышкой. Ее подружка, на которой из одежды было лишь что — то наподобие тюремной робы, макала продолговатую железную

пластину в жидкость и направляла ее к полчищам насекомых. Дождавшись пока тараканы облепят приманку, она резко вздернула железяку, направив ее в сторону напарницы. Ее подруга, явно ждавшая этого маневра, сдернула крышку с одного из ведер. Пара дюжин тараканов была сброшена к своим собратьям, уже томившимся в ведре, которое служило клеткой для этого странного «улова».

— Вы почему тут шлендаете, голытьба?

Девчушки заметили подошедших только после окрика Александера. Оставив пластину и ведро с жидкостью, они бросились наутёк. Босые пятки беглянок, так и не бросивших свою добычу, резво замелькали в кишке тоннеля.

— Не хотят, засранки, учиться. Командование позволило им — детям предателей — посещать училище, разрешило обучать их счету и профессиям, а они шкодят. Я запомнил их номера, надо будет навестить ответственного за сектор.

— Номера?

— Ну, знаете, во всем секторе переработки запрещены имена и фамилии. Все участвующие в бунте и первое поколение их потомков не имеют права на гражданство. Следовательно, и имя им не положено — только номер. С переоборудованием второй части станции работницам, пожелавшим перейти туда на службу, предоставлялась возможность подать прошение на получение гражданства, но не все, знаете ли, для такого дела пригодны. Не все рожей вышли. Ну и пусть здесь подыхают. Естественный отбор, — бюрократ хохотнул и перешагнул через пластину, с которой сбегали остатки тараканов. Они двинулись вперед.

Тоннель сворачивал за поворот, скрывая источник гомона, который начал долетать до ушей идущих.

— Совсем скоро жилые блоки.

Троица под предводительством изрядно вспотевшего Шэйя повернула направо, повинуясь заковыристой архитектуре катакомб. Чиновник еле заметным движением прикрепил к лицу прозрачную мембрану воздушного фильтра. Почти незаметный сгусток наночастиц растянулся по одутловатой физиономии Александера. Крохотный купол, способный защитит лёгкие от той дряни, что витала в воздухе сектора переработки, обволок рот и нос чиновника. Александер стал похож на ныряльщика, выпускающего под водой пузырь воздуха. Пара прозрачных капсул, из которых и генерировались фильтры, была предложена Айзеку с Киллианом, но была отвергнута и вернулась в карман пиджака бюрократа.

— Такие штуки не положены здешним жителям?

— О, что вы, любезнейший. Мембраны Авдеева доступны всем и каждому. Естественно, не бесплатно. Я, знаете ли, свои приобрел, а не получил от руководства производства. Так с чего бы обеспечивать ими этих злобных стерв?

Молчавший всю экскурсию Киллиан решил — таки заговорить. Слова еле продирались через сцепленные от злости зубы:

— Может быть, с того, что они здесь живут, а не пришли развлечь парочку зажравшихся торгашей?

Он устал смотреть на людей, которых обрекали на смерть не живущие в глубинах космоса чудовища, а их собственные собратья. Устал видеть пепел злобы, разлетевшийся от сгоревшей Земли на сотни световых лет. Пепел, закутавшись весь человеческий космос в суровые объятия ядерной зимы. Холод безразличия и тьма пороков которой погребли людей и все светлое, что в них было.

Джеймс — Александер захохотал, забрызгав слюной всю внутреннюю поверхность купола мембраны. Жидкость тут же начала поглощаться наночастицами. Через секунду фильтр был уже девственно чист.

— О, юношеский максимализм и бунтарство. А как вы предлагаете, молодой человек, содержать предателей?

Я понимаю людей, которые не хотят следовать проторенными дорожками и идти на поводу у общественного мнения. Но, простите, желание расколоть человечество, бросить свою расу в самый сложный момент истории — не шутки. Это — предательство. И наказание должно соответствовать.

Киллиан затрясло от его добродушного похлопывания по плечу. Он вдыхал воздух, которым дышали эти люди, чувствовал жар, обдававший тоннели своими огненными языками. Он начал понимать, что все это однажды уже видел. Склон огромного кратера стал продираться в реальность. Темные грезы гиперсна начали овладевать окружающим миром, и Киллиан даже представить боялся, что ему ещё предстоит увидеть. Он почувствовал стену внутри себя. Незримый барьер, за которым таится нечто ужасное. Нечто, готовое вырваться на свободу и заполонить его сознанию, стоит лишь одному кирпичику из кладки той стены дать слабину.

Сивар отвёл от чиновника глаза. Он больше не хотел, не мог смотреть на этих людей, которые, как стервятники, как мухи, наживали свои состояния на трупе человечества. Они присосались к уже мертвой плоти своей расы и старались забрать остатки жизни, ещё теплящиеся где — то глубоко внутри этого огромного организма. Последние осколки, последние живые частички души человечества с упоением выковыривались этими паразитами и пожирались, как деликатес.

Киллиан, повинуясь скорее привычке нежели разуму, поплелся за Айзеком, непонятно зачем решившим устроить ревизию последствий, которыми обернулись его собственные деяния. Стены и низкий потолок тоннеля распустились, выпустив троицу на площадь, с которой и доносился многоголосый шум. Обширный зал, служивший одновременно рынком и столовой, был заполнен сотнями жителей сектора переработки. Серая масса бурлила. Шел активный торг. Барахло разной степени поношенности шло с рук. Тардумы, четверкой каменных изваяний стоявшие по периметру площадки, не подавали признаков жизни. Женщины, как водится, о чем — то судачили. Крысы, не стесняясь быть пойманными, бегали прямо у их ног. Дети плакали. Все это можно было бы принять за обычный выходной день на городском рынке, если бы не одно «но». Ощущение полнейшей безнадежность залило зал под завязку и сочилось из каждого слова, из каждого взгляда жителей сектора. Эти люди приняли свою судьбу и уже не надеялись обрести другую.

Рядом с выходом из тоннеля выстроилась небольшая очередь женщин. Все они стремились заполучить свою порцию горячей еды. Легкий дымок вился ввысь к закопчённым потолочным галопанелям из самодельной жаровни. На почерневшей, обляпанной запекшимся жиром решетке жарилось мясо. Судя по его размерам, хвостатые мародёры были здесь отнюдь не домашним питомцами, а скорее скотом, который не трогали до определенной степени упитанности. Жаровней заведовала дородная баба, как и все здесь присутствующие одетая в серую робу. Ее выпирающий живот был обтянут фартуком, сшитым из сотен маленьких лоскутков кожи. Повариха активно помешивала варево, бурлящее в кастрюле на открытом огне. Жаровня так же вмещала сковороду с круглым дном, на которой шкворчал другой здешний источник белка. Повариха, чьи ярко красные локоны выбивались из — под завязанного на макушке платка, доставала тараканов из уже знакомого Киллиану ведра и живыми бросала их в масло.

Поглощённые этим кулинарным извращение мужчины не сразу заметили, что площадь окутала тишина. Взрослые замолчали, плачущие дети притихли, и даже крысы замерли, навострив свои дергающиеся мордочки. Все разглядывали вошедших, как что — то невиданное. Десятки и сотни глаз были направлены на троих мужчин, переминавшихся с ноги на ногу. Были в этих глазах страх и ненависть, но было и что — то странное. Некоторые смотрели на троицу взглядом полным того, что было большой редкостью в этом зловонном каземате. На них смотрели с надеждой.