Злодейства особого рода

I. Вопросы

II. Ссылка на Рюккерта

III. Типы культуры

IV. Главная мысль и терминологія Рюккерта

V. Упреки и предубжденія

VI. Рюккертова «единая нить» въ исторіи

VII. Искусственная и естественная системы

VIII. Развитіе взглядовъ на исторію

IX. Единство человчества

X. Единая культура

XI. «Національный вопросъ въ Россіи»

Исторія представляетъ намъ непрерывный рядъ бдствій и злодйствъ, и, кажется, мы должны бы привыкнуть къ мысли, что такова печальная судьба человчества. И, однако же, какъ только наступитъ спокойное время, мы забываемъ объ этомъ, и новая бда насъ удивляетъ и какъ будто пробуждаетъ отъ спокойнаго сна. Благополучіе намъ кажется естественнымъ состояніемъ, какъ здоровье, какъ воздухъ. Вотъ отчего исторія не приноситъ намъ уроковъ. Перетерпвъ боль, отбывъ бду, мы перестаемъ объ нихъ

думать и погружаемся въ нашу обыкновенную жизнь.

Убійство Карно есть событіе поразительное; оно отозвалось въ цломъ мір гораздо сильне, чмъ другія однородныя съ нимъ событія, потому что тутъ съ большою отчетливостію обнаружились вс силы, дйствующія въ этихъ новйшихъ бдахъ Европы. Какъ намъ смотрть на это дло? Казалось бы, что самый ясный урокъ должна въ немъ прочитать себ Франція, та передовая страна человчества, среди которой случилась эта бда. Что же думаютъ и чувствуютъ Французы? Среди множества отзывовъ и размышленій, намъ встртилась статья извстнаго ученаго Джемса Дарместетера, до такой степени полная ума и чувства, что ее можно, мы думаемъ, принять за образчикъ французскихъ мыслей объ этомъ предмет. Статья называется Президентъ Карно и состоитъ въ слдующемъ (мы ничего не выпускаемъ).

«Въ 1887 году, 3 декабря, чтобы поднять поколебавшееся значеніе высшей магистратуры, Палаты, въ минуту нравственнаго ясновиднія, почувствовали, что нужно поставить во глав страны гражданина, имя котораго означало-бы: „неподкупная честность“, и, желая выбрать самаго безупречнаго, провозгласили Сади Карно.

„Карно былъ важне, чмъ великій человкъ; онъ былъ нчто боле рдкое, боле славное и, въ извстныя минуты, боле вліятельное; онъ былъ честный человкъ, и въ силу этого онъ могъ оказать своей націи дв услуги, которыя не будутъ забыты. Вслдствіе того, что онъ находился во глав Франціи въ ту минуту, когда гибель грозила ея свобод и достоинству, отечество могло оправиться отъ своего жестокаго головокруженія, и стоило лишь показать провинціямъ республику воплощенною въ гражданин безъ всякаго упрека, чтобы разсялся кошмаръ диктатуры. Точно также, потому лишь, что онъ былъ президентомъ, дв первенствующія силы Европы, папа и царь искали дружбы Франціи.

„Въ нашихъ внутреннихъ раздорахъ, онъ, какъ онъ самъ говорилъ за часъ до убійства среди восклицаній признательнаго народа, былъ неуклоннымъ охранителемъ конституціи и законности.

Первый гражданинъ Франціи, онъ былъ самымъ простымъ, самымъ доступнымъ, самымъ привтливымъ изъ нашихъ согражданъ. Его домашній очагъ былъ примромъ для всхъ семействъ Франціи. Онъ не проповдовалъ республиканскихъ добродтелей, онъ былъ «ихъ образцомъ. Такимъ образомъ, въ то время, когда всякое правительство склоняется къ отреченію, и клевета остается единственною уважаемою властью, какъ единственная безсмнная и не подлежащая низверженію сила, онъ показалъ, что ее нельзя назвать непобдимою; и въ Панамской бур грязи, когда анархистскія партіи совокупными усиліями старались обдать и его брызгами, онъ вышелъ изъ испытанія чистымъ, какъ снгъ. Исторія напишетъ на его гроб тотъ гордый девизъ ліонцевъ, который онъ имъ напоминалъ въ свою послднюю ночь: честь и совсть! Нужно считать славой для французской республики, что она выбрала своимъ главою этого человка. Нужно считать честью для цивилизованнаго человчества и основаніемъ не отчаяваться въ ум и сердц народовъ тотъ фактъ, что въ конц нашего вка была нація, которая по свободному выбору могла поставить и держать во глав своей человка праведнаго.

„Этого-то праведнаго убилъ анархизмъ.

„Никогда не обнаруживалась такъ ясно та жестокая ложь, на которой основывается анархизмъ. Эти идеалисты, жаждущіе справедливости, выбрали для утоленія своей жажды самую чистую кровь, какая была во Франціи. Можетъ быть, для того, чтобы исполнился высшій законъ жертвоприношенія, поддерживающаго въ мір священное пламя, нужна была кровь жертвы безъ всякаго порока: онъ былъ этою безпорочною жертвою. Съ именемъ Карно, которое уже сто лтъ звучитъ въ нашей памяти, какъ эхо генія и побды, онъ связалъ еще трогательную славу мученичества. Пусть онъ присоединится въ исторіи къ мученикамъ-президентамъ великой республики, не даромъ пролившимъ свою кровь. Линкольнъ сокрушилъ рабовладльческій мятежъ, и пуля скомороха, которая его убила, нанесла послдній ударъ мятежу и невольничеству. Гарфильдъ попытался разрушить грязное масонство политикановъ; они его убили и теперь гибнуть отъ этого. Карно, ты палъ въ защит вчныхъ законовъ человческаго общества, за общее достояніе всей цивилизаціи, палъ, какъ передовая жертва. Вотъ отчего вс народы и вс главы народовъ склонили надъ твоею могилою свои траурныя знамена: Италія такъ же ощущаетъ ударъ, какъ Франція, Лондонъ какъ Парижъ, Потсдамъ какъ Елисейскія поля: человчество чувствуетъ,

что на его сердце былъ направленъ кинжалъ, который тебя поразилъ, и за каждую изъ націй міра пролилась капля твоей крови.

Да, кровь праведнаго пролита не напрасно: человчество надъ этою могилою вспомнило, что оно, несмотря ни на что, составляетъ лишь одну семью. Но мы, Французы, — ужели при вид этой крови мы издадимъ только крикъ мщенія и горести? Не вдумаемся ли мы также въ т обязанности, о которыхъ она вопіетъ ко всмъ намъ?

«Оставимъ убійцу; жалкій безумецъ пойдетъ на эшафотъ, какъ его предшественники, провожаемый негодованіемъ обоихъ полушарій: но мы, когда эта формальность будетъ исполнена, что мы станемъ длать?

„Анархизмъ динамита и кинжала есть лишь форма, принимаемая въ дикихъ душахъ тою анархіею, которая господствуетъ въ умахъ всей Европы и которая во Франціи, вспомоществуемая преступленіями и безу“ міями всхъ партій, разрушила всякій авторитетъ въ правительств, въ закон, въ нравахъ, и, чтобы наполнить души опустошенныя отъ всякихъ твердыхъ врованій, бросила имъ нсколько пустыхъ словъ, придающихъ замаскированной жадности иллюзію идеала. О, еслибы истинный владыка Франціи, т немногія тысячи политикановъ, которые своими слабыми или жадными руками вертятъ судьбою страны, могли наконецъ открыть глаза, вспомнить свои грхи, понять, что нельзя безнаказанно распространять въ цломъ народ евангеліе подкупа и ненависти; еслибы они осмлились посмотрть на свои руки и разглядтъ на нихъ пятна крови! Еслибы оффиціальные представители народа, которые, хотя они и волочатъ за собою невидимую цпь комитетовъ, однако же, если захотятъ, имютъ возможность сдлать все-что доброе и показать кое-какіе хорошіе примры, еслибы они смогли очистить свою грудь отъ испорченной атмосферы салоновъ или клубовъ, освободиться — одни отъ своихъ корридорныхъ мелочностей, другіе отъ своей страшной самоувренности! Еслибы они могли прямо взглянуть на свою отвтственность передъ прошлою и будущею Франціею и, при каждой подач голоса, спросить наконецъ и самихъ себя съ содроганіемъ: чистъ ли я передъ своимъ отечествомъ?

„Черезъ день или два, передъ этой могилой, вырытой десяткомъ тысячъ преступныхъ людей, одна лишь Франція будетъ говоритъ къ сердцу Французовъ. Надяться большаго — было бы, можетъ быть, иллюзіею. Въ одну минуту души не измняются и не вносится доля разума въ обезумвшія головы. И вотъ гд обнаруживается громадный размръ роли того человка съ сердцемъ, который избранъ 27 іюня 1894 года на опасный и почетный постъ свободнымъ голосованіемъ представителей народа. Франція ожидаетъ отъ Казиміра Перье не того, чтобы онъ излчилъ разъдающую ее болзнь, — для этого никакое правительство не иметъ ни обязанности, ни власти, — она ожидаетъ, она требуетъ отъ него, чтобы онъ поставилъ ее въ возможность излчиться самой, вполн обуздавъ бснующихся, которые ее тревожатъ; а для этого нужно сдлать только одно: возстановить господство закона, — одного лишь закона, но закона во всей полнот, закона для всхъ, закона требующаго отчета отъ каждаго преступника: отъ преступника кинжала и отъ преступника пера, отъ убійцы и отъ первосвященниковъ убійства.

„Когда твердая и послдовательная воля явится въ совтахъ правительства, представители страны пойдутъ за нею; ибо Франція желаетъ возвращенія общественнаго порядка и свободы всхъ, попираемой шайкою авантюристовъ и фанатиковъ: она желаетъ мирно приняться за дло практической и прогрессивной реформы, нужной для демократіи и необходимой для будущности Франціи. Если обструкціонистскій заговоръ будетъ продолжаться и парализуетъ парламентъ, пусть президентъ Республики, въ полнот своей независимости и своего долга, отважится на все свое право! Нація, когда будетъ спрошена, отвтитъ ясно, составляетъ ли непрерывная анархія ея идеалъ.

«Но торжественное спокойствіе, съ которымъ республика передала достойнйшему власть достойнйшаго и законнымъ порядкомъ замстила проблъ образовавшійся вслдствіе преступленія, показываетъ міру и самой Франціи, готовой забыть объ этомъ, какъ много эта страна, подъ волнами поверхностной пны, таитъ глубокихъ сокровищъ хладнокровія, нравственной силы и надежды» [1] .

Вотъ поученіе, которое чистосердечный и горячій патріотъ извлекъ изъ гибели Карно. Карно есть жертва печальнаго состоянія республики, которой онъ былъ президентомъ. Авторъ съ горечью указываетъ, что убійца имлъ полное право негодовать на порядки Франціи, такъ что могила Карно вырыта, въ сущности, тмъ десяткомъ тысячъ людей, которые вертятъ теперь судьбою страны и въ своемъ безуміи и ослпленіи не видятъ, что ихъ руки запятнаны кровью.