Злоключения озорника
Шрифт:
Я подумал: «Вот бедняжка! Откуда ей знать, что я сейчас пролетаю мимо Луны и кругом царит абсолютная космическая тишина!»
За ужином папа долго смотрел на меня, а потом говорит маме:
— Послушай, с чего это наш Альфи молчаливый такой? Уж не натворил ли чего? Или его в стенгазете протащили?
Я молча жевал картофельный салат.
— Покажи-ка дневник!
Но в дневнике папа не нашёл никаких записей.
Когда ужин кончился, я убежал к себе в комнату и сел на стул. Сидел и молчал. Тихо вошла мама, потрогала мне лоб.
—
Мама тут же обмотала мне голову шарфом, и я сразу стал похож на пасхальное яйцо с бантом наверху. Но ничего не скажешь — молчать так молчать! Тишина так тишина!
Вечером, на мою беду, зашёл Петер, чтобы обсудить со мной новый номер стенной газеты. Петер, когда бывает у нас, всегда говорит очень тихо. А у меня уши-то были заткнуты ватой, и я ни слова не мог разобрать. Он всё говорил, говорил о какой-то большой статье про подсказки. А у меня в ушах только бу-бу-бу!
«Должно быть, сопло ракеты не в порядке, — сразу подумал я. — Какие-то неравномерные толчки».
Я стал ходить по комнате взад и вперёд. В голове неотвязно вертелась одна мысль: как спасти ракету и себя? В конце концов Петер покрутил пальцем у виска.
— Ты у нас совсем спятил! — сказал он и ушёл.
На другой день в школе я тоже всё время молчал. Я решил выдержать три дня. А что это такое — какие-то три дня, когда летишь к созвездию Ориона! Учитель арифметики поставил мне единицу за то, что я пять минут простоял у доски и так ни слова и не сказал. А задачка-то была пустяковая.
Учитель пения долго смотрел на меня поверх своих очков, а потом спросил:
— Альфонс, ты почему не поёшь?
А я молчу.
В конце концов он рассердился:
— Ах вот как! Ты не желаешь разговаривать со своим учителем? А ну, пой теперь один!
Весь класс смотрел на меня.
А Петер громко сказал:
— Я же говорил, он совсем спятил!
Потом он поднял руку и рассказал учителю пения, как он разговаривал со мной накануне вечером.
Учитель подозвал меня и велел открыть рот.
— Может, у тебя голосовые связки оборвались? Скажи-ка: «а-а-а!»
— А-а-а! — проблеял я и тут же понял: вот я и влип!
Ребята, конечно, захохотали.
Я готов был разорвать себя на части, но потом подумал: ведь то, что я сказал «а-а-а», ещё не значит, что я разговаривал. Но теперь-то я решил молчать во что бы то ни стало. И молчал на всех уроках, хоть и досталось мне за это здорово! Наш классный руководитель сделал запись в моём дневнике. Вечером папа, конечно, сразу увидел её и нахмурил лоб, а это не предвещает ничего хорошего.
— Так я и знал. Не вчера, так сегодня!
Я ни гугу! Меня тут же отправили в постель. Ещё хорошо, что я быстро заснул. Когда спишь, все молчат и никто тебя не спрашивает, почему ты молчишь. А настоящий космонавт должен уметь молчать, чего бы это ему ни стоило!
Всё только в тюбиках
Мама всегда говорит, что я плохо ем и вообще что я капризничаю. А папа сразу начинает успокаивать её. Я-то знаю: ему тоже не всё вкусно. Например, он очень не любит зелёную фасоль. Но стоит мне только отказаться от варёной свёклы или оттолкнуть макароны с томатной подливкой (это у меня после пионерского похода, когда я кашеварил), или не доесть печёнку, потому что меня от неё мутит, или сказать, что я не выношу ванильного пудинга и видеть не могу холодца, — тут мама такое устроит!
Но теперь уж скоро я буду космонавтом, и мне не придётся ссориться с мамой. Ведь сам Юрий Гагарин написал, что космонавты не едят ни холодца, ни варёной свёклы, не говоря уже о всяких там пудингах. Да и куда бы это годилось, если космонавту надо лететь на Луну, а он тащит с собой холодец. Космонавты едят только из тюбиков. Мне это ужасно понравилось. Мама мне вечно твердит: «Альфи, прожуй как следует, а потом глотай. Ну куда ты торопишься?» А мне знаете как некогда? Или на футбол надо, или на сбор отряда, или договорились ребята змей запускать… А из тюбиков шикарно получается! Достал на ходу из кармана, сунул в рот, выжал полтюбика — и готово. Вкусно и сытно. И я решил непременно попробовать есть только из тюбиков. Ведь настоящий космонавт ничего без тренировки не делает.
Утром за завтраком я сказал:
— Спасибо, мама! Мне не хочется хлеба. И какао я тоже не хочу.
— Вот видишь, ты у нас опять заговорил и больше не молчишь! Но почему ты не хочешь ничего есть? — спросила мама.
Но разве я мог выдать ей секрет?
В школе у меня так громко бурчало в животе, что даже учитель забеспокоился и спросил:
— Кто это там за партой балуется?
На большой переменке я попросил Бруно:
— Дай мне половину твоего завтрака!
Но только я проглотил кусок хлеба, как сразу разозлился. Думаю: «Плохо твоё дело, Циттербаке. Нет у тебя никакой выдержки!»
А после уроков здорово обиделся на нашу продавщицу в магазине. Ничего у них не было в тюбиках. Но тут я вспомнил про зубную пасту. Она называется «Детская» и вкусом напоминает шоколад. Может, она-то меня и спасёт? Попробую ею не зубы чистить, а живот успокоить. Дома я взял эту пасту и выдавил весь тюбик себе в рот. Сперва мне даже вкусно показалось. В самом деле немножко напоминало шоколад. Но затем стало похоже на штукатурку и клейстер.
За ужином папа сказал:
— Альфи, Альфи! Ты ничего не ешь, значит, что-то у тебя не в порядке!
— Я уже поел.
— Ах, Альфи! — сказала мама, грустно поглядев на меня. — Уж лучше бы ты правду говорил. Ты же ничего не ел! И из шкапа ничего не стащил. Я ведь всё замечаю.
— Но я же…
Ещё слово — и я бы проболтался. Потом меня немного затошнило: казалось, вся наша квартира провоняла шоколадной штукатуркой.
Под конец мама сказала: