Зловещая тайна
Шрифт:
Приближаясь к нему, она увидела в глазах его гнев и не узнала выражения его лица. Наконец она подошла совсем близко и остановилась перед ним в ожидании, обеими руками запахивая на груди тонкий пеньюар.
— Я не имел намерения приходить к тебе сегодня, — сказал он жестко. — Я собирался оставить тебя одну — и все же я пришел. Я хочу убедиться, сможешь ли ты по-прежнему смотреть мне в лицо невинным взглядом, ты — лгунья, интриганка, предавшая мою любовь.
— Но, Вэйн, выслушай меня… — начала было Кэролайн,
— Говорю тебе, я пришел только взглянуть на тебя: очаровательную жену, которую я себе приобрел и которая уже уступила, кажется, чарам сэра Монтегю Риверсби.
Кэролайн выпустила из рук полы пеньюара и попыталась оторвать его пальцы от своего рта.
— Не правда… — только и смогла она выговорить, когда внезапно лорд Брекон привлек ее к себе.
— Неужели только поцелуями можно заставить тебя замолчать? — спросил он.
Он с силой прижал ее к себе, нашел ее губы и начал целовать. Его неистовые, безумные поцелуи терзали и ранили ее губы. Это было мучительно, ей казалось, что его губы ранят саму ее душу, потому что она чувствовала в них одну лишь жестокость и вожделение, жажду телесного наслаждения.
Они ранили ее и причиняли ей боль, проникавшую в самые тайники ее души. Они парализовали ее волю, так что она не могла сопротивляться, но, сломленная и почти бездыханная, могла только смириться.
Кэролайн хотела закричать, молить его не лишать ее последней иллюзии, остатков веры в его любовь, но голос отказал ей. Неумолимая жестокость его объятий лишила ее сил. Она была близка к обмороку, когда услышала его слова:
— Так как же Риверсби целовал тебя? Вот так? И так?
Его губы снова завладели ее ртом и затем до боли впились в ее шею.
Резким движением он разорвал на ней рубашку и прильнул губами к ее груди.
Внезапно нечто вроде крика или стона сорвалось с его губ, и в стоне этом слились боль и торжество.
— Боже, но до чего ты хороша! — воскликнул он низким, глухим от страсти голосом. — Какое мне дело до твоего прошлого? Теперь ты моя… моя… моя жена.
Он подхватил ее на руки и высоко поднял. Пламя осветило его лицо — искаженное, одержимое, как показалось ей, лицо человека, испытавшего неимоверные страдания и превратившегося в дьявола.
Она вскрикнула, охваченная никогда не испытанным ею доселе страхом, когда он понес ее через комнату в тень полога огромной постели.
— Вэйн! Вэйн! — взмолилась она. — Не мучай меня.
Я люблю тебя. Пощади меня, Вэйн.
Слова, сорвавшиеся с ее израненных губ, были едва слышны, но он, очевидно, услышал их, потому что внезапно остановился, глядя на нее. Она лежала у него на руках, голова ее была запрокинута, порванная рубашка не скрывала ее наготы, пеньюар волочился по полу.
— Прошу тебя, Вэйн, пожалуйста! —
Неожиданно, настолько неожиданно, что она в ужасе закричала, он оторвал ее от себя и бросил на постель.
Она беспомощно упала на мягкие подушки. Пробормотав что-то, чего она не могла разобрать, он отвернулся и вышел.
Глава 10
Войдя к ней утром, Мария застала Кэролайн за письменным столом. Когда Мария поставила рядом с ней чашку шоколада, Кэролайн сказала:
— Возьми это письмо, и пусть грум немедленно доставит его в Мэндрейк. Я не хочу, чтобы миссис Эджмонт узнала о моем замужестве из других источников раньше, чем я сама сообщу ей об этом.
Мария всхлипнула.
— О, миледи, — произнесла она, и Кэролайн с удивлением увидела у нее на глазах слезы.
— В чем дело, Мария? Что тебя так огорчило?
— Я не из-за себя огорчилась, миледи, — отвечала Мария, — а за вашу светлость.
— Но почему? Что случилось?
— Я кое-что сейчас услышала, — отвечала Мария, утирая глаза.
— Что же? Скажи мне! — приказала Кэролайн.
— Камердинер его светлости мне сказал…
Бледное лицо Кэролайн совершенно побелело:
— Что-то случилось с его светлостью?
— О нет, миледи, ничего серьезного. Но я так удивилась, когда услышала, что его светлость только что вернулся с прогулки. Камердинер мне сказал, что лошадь ему оседлали вчера поздно ночью и он до сих пор проездил. В конюшне говорят, бедное животное так выдохлось, что его чуть не на руках принесли в стойло.
А я-то думала, миледи, что вы счастливы…
Кэролайн встала и медленно отошла от стола к окну. Немного погодя она проговорила холодно и сухо, так не похоже на ее обычную дружескую манеру:
— Довольно, Мария. Возьми письмо и сделай, как я приказала. Я позвоню, когда ты мне понадобишься.
Обычно Мария протестовала, когда ее отсылали так бесцеремонно, но на этот раз в манере Кэролайн было что-то, не допускавшее возражений. Все еще утирая глаза, Мария вышла, и Кэролайн осталась одна.
Веки се отяжелели от бессонницы, потому что всю ночь она просидела, уставившись в темноту. Ее знобило, и, казалось, она не замечает блеска солнечных лучей, игравших в окнах и заливавших сад.
Она простояла так долго, словно обратившись в камень. Душевная мука, пережитая ею прошлой ночью, притупила в ней все чувства, опустошила ее полностью, оставив лишь сознание полной беспомощности. Сама мысль ее была как бы парализована, и она не знала, сможет ли вновь что-либо почувствовать.
В дверь постучали, но Кэролайн не ответила. Кто-то постучал еще и еще, но, не добившись ответа, удалился.