Злой город

Силлов Дмитрий Олегович

— Ли-ня, — покатал на языке свое обрусевшее имя последний из чжурчженей. И впервые за много-много месяцев на его лице расцвела улыбка.

— Так, воевода, — ответил он. И снова улыбнулся.

* * *

— Эх ты! Воистину велик Новый город, — не сдержал восхищения Тимоха.

На большом высоком холме вольготно раскинулся град, обнесенный мощными бревенчатыми стенами, из-за которых блистали золотом купола высоченных церквей.

— И храмы из камня сложены. Экое чудо! — покачал головой Тимоха.

Но

особо изумляться времени не было. Заморенные кони дышали тяжко — того и гляди оба на бок завалятся. Да и князя Александра где-то сыскать надобно. В эдаком-то городе…

— Поди помогут добрые люди, — решил Тимоха, направляя коня к городским воротам.

В высокие ворота со створами, обитыми крест-накрест коваными железными пластинами, запросто могли проехать шесть подвод одновременно, при этом без риска зацепить друг друга осями. У ворот скучали трое сторожей, с головы до пят закованные в добротные доспехи. Четвертый, судя по осанистому виду, не иначе как начальник стражи, догрызал остатки мяса с бараньего мосла, время от времени обшлагом боевой кожаной рукавицы вытирая жир с губ и с густой черной бороды.

«И на кой такие ворота городить? — прикидывал Тимоха, подъезжая к широченному — под стать воротам — подъемному мосту. — Конечно, с виду сурьезное укрепление, а долбани хорошенько в середку — и слетят створы с петель за милую душу. Так, не ворота, а один вид, иноземным торговым гостям для лишнего изумления. А вот бронь у витязей хороша. Бояр они, что ли, воротниками [121] выставляют?»

Чернобородый витязь отбросил голый мосол, засунул пальцы за клепанный железными бляхами пояс, на котором болтался длинный прямой меч в изукрашенных серебром ножнах, окинул Тимоху подозрительным взглядом, прожевал мясо, срыгнул и вопросил:

121

Воротник — охранник ворот (старорусск.).

— И куцы тя черти несут, деревня?

Не ожидавший такого приема, Тимоха открыл было рот, чтобы ответить достойно, но, опомнившись, насилу сдержался и натянул повод, останавливая коня.

— К князю я. К Александру Ярославичу.

Чернобородый фыркнул.

— А чо не сразу к Господу Богу? И что за весть?

Тимоха решил, что не стоит нарываться на свару с охраной, скрывая истину.

— Послан я козельским воеводой. Град Козельск челом бьет и супротив Орды, что его осадила, подмоги просит у князя Александра.

Остальные стражники, недобро скалясь, эдак ненавязчиво оперлись о тяжелые боевые копья, которые в умелых руках могли и мгновенно нанести смертельную рану остро отточенным жалом, и тупым концом древка метко садануть под шлем заляпанному дорожной грязью пришлому ратнику, ежели тот вдруг бузить вздумает.

— С такой немытой рожей к князю нынче без очереди пущщают, — осклабился чернобородый. — Не знал?

Тимоха проглотил

и это. Правда, пришлось вызвать в памяти запретное — горящий хутор, свистящие ордынские стрелы, тетушку Дарью, медленно оседающую на землю…

— Горазд ты зубы скалить, человече, — процедил он. — За тем ли только ты здесь у ворот поставлен?

Оскал чернобородого спрятался за тонкими губами, блестящими от бараньего жира.

— Слазь-ка с коня, родимый, — ласково проговорил он. — Щас узнаешь, зачем мы тута поставлены.

Миг — и наконечники трех копий смотрят в лицо Тимохи.

Похоже, о том, что у копья есть еще и тупой конец, местная охрана ворот не подозревала. По выражению лиц воинов Тимоха понял: одно слово чернобородого — и прямо сейчас на этом мосту окончится его поход.

— Ладно, будь по-твоему, — сказал Тимоха, неторопливо слезая с коня. — Что теперь?

— А теперь давай сюда меч и протяни вперед руки.

Неизвестно откуда в руках чернобородого появился узкий ремень, свитый из нескольких полосок толстой бычьей кожи.

— Ретивый ты больно как я погляжу. Вот щас стреножим тебя такого ретивого…

— А сумеешь?

Меч молнией вылетел из ножен, по пути перерубив толстое древко одного из копий. Возмущенно звякнув, отточенное жало описало дугу и вонзилось в деревянный настил в вершке от кончика сапога чернобородого.

Тот инстинктивно отпрянул. Правда, его замешательство длилось недолго. Понятно, что абы кого начальником охраны городских ворот не поставят. Меч зашипел, покидая ножны.

— Сумею, родимый, — ощерился чернобородый, вертанув кистью. Сверкающий кончик меча вычертил в воздухе хитрую фигуру. — Ишшо как сумею.

Позади Тимохи стояли кони, мешая маневру. Хоть и широк был мост, а все же особо не развернуться. Четвертый охранник, на чем свет стоит кроя заимствованной от ордынских купцов мерзостной бранью пришлого невесть откуда воина, отбросил бесполезное древко и сдернул с пояса железную булаву.

— Назад! — Тимоха хлопнул Бурку ладонью по шее. Умный конь тут же развернулся и потрусил прочь с моста. За ним, признавая старшинство, последовал заводной.

«Вот так-то лучше! — подумал Тимоха. — Ежели они кучей кинутся — вообще была бы малина».

Но малины не получилось. Охрана пошла вперед грамотным полукругом — по бокам копейщики, в середине чернобородый плечом к плечу с мастером паскудного слова. К тому же на проезжей башне кто-то завозился, да на ней же что-то подозрительно заскрипело — точь-в-точь лук самострела, когда на нем тетиву натягивают.

«А вот это погано!» — пронеслось в голове Тимохи.

Однако охрана почему-то наступать не торопилась. Да и чернобородый, кажись, слегка смутился, глянув куда-то Тимохе за спину.

Там, за спиной, стремительно нарастал топот множества копыт. И, судя по тому топоту, то не крестьянские лошадки с выпаса возвращаются, а скачут тяжелые боевые кони. Которые, как правило, тоже не пастушков малолетних на себе носят. Какой же настоящий воин своего коня кому другому доверит?

«Теперь не вырваться. Клещи».