Злыдни против домового

Мороз ущипнул за кончик носа. Буча выбрался, смахнул снег с ушей, огляделся. Солнце садилось, заливая поле розовым светом. Вдали виднелись жёлтые окошки домов. Дверь в родное навье царство исчезла, как её и не было.

Рядом зашевелился сугроб. Из самой середины вылезли два дырявых сапога. Они стали дёргаться, будто бежали куда-то, потом замерли, рванулись, и из сугроба выскочил Насупа, весь белый от снега.

– А Коробейка где? – спросил он, осматриваясь. – Её же вместе с нами изгнали.

– Сперва воротись, смельчак, – ответил Буча.

– Ух-ух! – раздалось в лесу за спиной.

Буча вздрогнул от неожиданности, а Насупа нырнул в сугроб. Вскоре из-под снега показалась его голова.

– Что это было?

– Крылатое существо семейства пернатых, – сказал Буча. – Филином зовётся.

– Не нравится мне тут, домой хочу, – проворчал Насупа, разгребая снег вокруг себя длинными мохнатыми руками. – Ой, меня за ногу схватил кто-то! – заверещал он. – Не пускает! Помоги!

Буча взял его за руки, дёрнул. Не помогло. Дёрнул сильнее. Насупа вылетел из сугроба, а вслед за ним, держась за ногу, вылетела Коробейка и тут же с визгом угодила головой в соседний сугроб.

– Ох и холодно же здесь, ребята, – сказала она, выбираясь и отряхивая драный холщовый сарафан, а Насупа тем временем снимал сосульки с её покрытых шерстью ушей.

– Так вот слушай, моя компания по несчастью, – начал Буча. – Чтобы вернуться в милую сердцу тёплую, безветренную, пепельно-пахнущую навь должны мы с вами разрушить крепкую человеческую семью. Двигаем туда, – он указал когтистым пальцем в сторону сбившихся в кучу занесённых снегом крыш. – Ищем хороший дом и выполняем свою задачу согласно личным компетенциям, – Буча ткнул пальцем вверх. Насупа сел в сугроб. Коробейка дважды хлопнула зелёными глазами. – Ты, Коробейка, умыкаешь лучшее, подсовываешь опасное. Ты, Насупа, наводишь ужас. Ну а я, – он пригладил шерсть на подбородке, – сею раздор и плету интригу.

– И где ты только этакого понабрался? – спросил Насупа.

– Бывал, – ответил Буча, глядя на стремительно чернеющее небо. – Бывал я однажды в яви, ребятки.

Слева донёсся скрип.

Бурая лошадь везла сани с вязанкой дров. На санях сидел здоровенный мужик и держал поводья в огромных рукавицах, в которых Коробейка могла бы уместиться целиком. При этом он басовитым голосом напевал:

– Во саду ли, в огороде девица гуляла…

Насупа схватил Бучу за локоть.

– Не пойдём к нему. Такой одной левой зашибёт.

Буча хмыкнул.

– А ты не попадайся. Смотри, конь упитанный, тулуп богатый. Мужик едет, песни поёт. Видать, из хорошей семьи. Идеально!

– Не пойдём. Зашибёт, – заладил своё Насупа, прячась за плечом Бучи.

– Хватит спорить, холодно, – простонала Коробейка, постукивая друг об друга штопаными сапогами.

– За мной! – приказал Буча и первым бросился догонять сани.

Он запрыгнул на вязанку, протянул руку, подхватывая Коробейку, а Насупа уже летел следом, вцепившись когтями в полоз.

– Тпру! – рявкнул мужик, останавливая лошадь. Насупа юркнул под сани. Буча с Коробейкой спрыгнули с вязанки и следом за мужиком вбежали в дом.

В лицо повеяло теплом, уютом и ароматом сливочного масла.

– Пироги, – с наслаждением втянув воздух, сказал Буча.

Мужик скинул тулуп, шапку и валенки в сенях и вошёл в горницу. С лестницы навстречу ему вспорхнула, словно белая птица, женщина в чистом сарафане и с тугой косой, перекинутой через плечо.

– Ай! – взвизгнул Буча, когда Коробейка наступила ему на ногу. – Смотри куда идёшь!

– А ты чего глаза вылупил? Подумаешь! – фыркнула злыдня, но вот горница наполнилась звонким смехом.

– Папа, папа, смотри, какой я платочек вышила! – закричала, тряся перед мужиком расшитой цветастой тряпкой, девчушка.

Глаза Коробейки вспыхнули зелёным, как у кошки.

«Не стоило к ночи это животное поминать», – только подумал Буча, как откуда ни возьмись на него сверху прыгнула кошка.

– Бежим! – крикнул злыдень, толкая застывшего в панике Насупу в угол.

Коробейка зацепила ногой ведро, то с грохотом покатилось по полу. Злыдни укрылись за корзинами, тяжело дыша.

– Мурка, ты чего это? – спросил мужик, погладив белую, как снег, зверюгу. – Всех мышей распугаешь, – рассмеялся он.

Кошка отмахнулась от хозяина хвостом и крадучись направилась в угол, где жались друг к дружке злыдни. Усатая морда оказалась настолько близко, что Насупа забрался Буче на голову. Однако между корзинами кошке было не пролезть. Она просунула в щель лапу, пытаясь схватить Бучу, но Насупа, часто постукивая зубами, всё же поднатужился, растопырил пальцы и зарычал, напуская на животное страху. Кошка лапу отдёрнула, зашипела, взъерошилась и стала похожа на щётку, но за корзины больше не полезла.

Там злыдни и просидели до ночи.

Последней горницу покинула хозяйка, задув на столе свечу, и Буча вышел из укрытия.

– Приступим! – приказал он, оглядевшись.

Коробейка и Насупа выскочили из-за корзин. А развернуться-то в горнице было где! Скоро скатерть поползла со стола, подсвечник покатился с полки на лавку. Насупа забрался в туесок с мукой и принялся разбрасывать её по полу, как будто вышел в поле и сеет рожь.

Коробейка стянула с крючка полотенце. На нём красными нитками крестиком было вышито солнышко.

«Жалко», – подумала злыдня и схватила половичок, который лежал возле двери. Буча отодвинул заслонку, и Коробейка шмыгнула в печь. Лазать по трубам, крышам и колодцам для злыдней – плёвое дело. В трубе пахло дымком, а оставшийся жар приятно пробирал косточки. Злыдня вскарабкалась, затолкала в дымоход половичок и стала спускаться, да зацепилась сарафаном за край вьюшки, рванула и, не удержалась, бухнулась вниз прямиком на пирамиду из пустых горшочков. Те забренчали, черепки разлетелись, со звоном на пол попадали.