Злые боги Нью-Йорка
Шрифт:
Вал стоял, полузадушенный, но целый и по-настоящему живой.
– Хват не слишком-то любит больницы, – прохрипел он, выволакивая бесчувственного мужчину на улицу. – Поспит на Райской площади, глядишь, и передумает.
– Я ошибался, – сказал я Валентайну, лежа на земле. – Насчет Птички. Это Шелковая Марш хотела отправить ее в Приют. Наверное, думала успокоить ее, как только приедет. Я зря обвинял тебя.
– У тебя вообще полно всяких дурацких идей, – с трудом вытолкнул Вал. – Если хочешь прожить
– Куда?
– Бунт почти подавили, а Пист кое-что нашел. Одну растрепанную сельскую курицу, которая тайно встречалась с любовником на севере, где зарыли детей. Мы с тобой идем в Гробницы, приказ шефа…
– Ты спал с Мерси Андерхилл.
Я не спрашивал. Брат ощупал свое горло, решил, что ничего страшного с ним не случилось, и протянул руку, помогая мне встать. Я принял ее.
Губы Валентайна дернулись.
– Ага, вскопал ее садик. Правда, давным-давно. А почему ты интересуешься?
Не тот вопрос, с которым я мог бы сейчас справиться.
– Симпатичная девчонка, да, и ничего об этом не знала, – кашлянул он. – На мой вкус, в этом вся прелесть.
Он был абсолютно прав, и от этого мне захотелось кричать.
– Ты спал с Мерси, – повторил я.
– Ну, а ты нет, что ли? Ты же вился вокруг нее все эти годы. Откуда такая суета? Всякий свободный американец занимал Мерси Андерхилл, если подходил ее меркам, а ты был барменом с приличной монетой и мог показать ей чутка спорта… Господи Иисусе, Тимоти, что за дьявол на тебя нашел? Горячая женщина вправе немного поразвлечься. Ты вправду хочешь сказать, что ни разу не спал с ней?
Это было уже слишком. Я бросился на него.
Я хотел увидеть, как из него брызнет кровь, хотел выбить из него честный вопль. Сначала он финтил, увернулся. Потом я с хрустом наподобие фейерверка достал его кулаком в глаз, и мне захотелось еще. Пусть он кое-что выучит. Пусть рухнет до моего уровня беззащитности или поднимется до чего-то вроде моей способности сопереживания.
И тут он заломил мне правую руку за спину и прижал лицом к треснувшей побеленной стене, держа за шею, как напрудившего лужу котенка. По крайней мере, его висок был в крови. Это радовало.
– Гребаный ад, Тимоти! Ты совсем спятил? Почему я важнее остальных? Ты не хуже меня знаешь, что…
И тут Вал замер. Я сморщился и сам ударился головой об стену, избавляя брата от хлопот. Я чувствовал, как задумчиво поерзала его лапища.
– Ты не знал. Ты только сейчас узнал, что она… доступна. И ты на нее не залезал, – мягко добавил он. – Ты думал насчет… церковной линии.
– Пожалуйста, хоть раз в жизни закрой свою пасть.
Молчание походило на зияющую пропасть.
– Тим, прости, – сказал он.
Странно слышать
– У меня самого с любовью не очень, но такое бы и меня подкосило.
Если мой брат когда-либо и извинялся передо мной, я не мог такого припомнить. Железная хватка на моей шее ослабла.
– Если я тебя выпущу, станешь бить мне морду?
– Посмотрим.
Он отпустил меня, и я повернулся посмотреть на него. Из ссадины у глаза, которую я оставил, сочилась кровь. Я все еще хотел добавить, но когда увидел выражение его лица, почему-то не смог. Валентайн смотрел на меня почти… застенчиво.
– Ну, видит Бог, у тебя была причина мне врезать, – сказал он с самой печальной из всех виденных мной улыбкой. – Можешь дать мне еще разок, бесплатно, а потом пойдем в Гробницы. В конце концов, я сделал тебе намного хуже, встречаясь с Андерхилл.
– Стать пожарным – ничуть не лучше, чем спать с женщиной, на которой я хотел жениться.
Он помолчал.
– Знаешь, Тим, ты как-то многовато на меня вывалил, точно тебе говорю. Что не так с моей работой пожарным кроликом?
Я не верил собственным ушам.
– Не прикидывайся дурачком.
– Черт, Тим, я и есть дурачок. Так чем она плоха?
– Наши родители погибли в огне, – зарычал я на нависавшего надо мной брата, бессильно сжимая кулаки. – Ты что, не помнишь? И едва не на следующий день ты очертя голову кинулся на эту работу.
Зеленые глаза Валентайна прищурились, в них мелькали и крутились искорки раздумий.
– Ну, поначалу, может, и непросто было. Но ты злишься на меня не поэтому. Я борюсь с пожарами. В смысле, тушу пожары.
– Ты собираешься заставить меня смотреть, как ты сгоришь, – сплюнул я. – Что еще могло меня волновать?
И тут Вал начал хохотать.
Не привычный печальный смешок. И не извиняющийся смех. От такого хохота болит живот. Согласен, Вал мог смеяться и перед виселицей, но этот хохот превращал черный юмор в улыбку при виде пляшущего в воздухе змея. Мне показалось, я смотрю на человека, которого потрошат, и на секунду я так перепугался, что схватил Вала за руку. Он морщился, как обычно, но сейчас произносил мысли вслух.
– Это не смешно. Ни чуточки не смешно, ни на грош.
– Вал, – сказал я. – Вал, прекрати.
Но он не слушал.
– И ты говоришь, – давился он, – что ты все время злился…
– Потому что едва вся наша семья сгорела, ты стал бросаться в каждый пожар, какой найдешь. Да. Вал. Валентайн.
Единственная минута, когда я был выше его: брат согнулся вдвое, опершись руками о колени, русые волосы закрывали глаза, а он смеялся, как человек, которого много лет назад приговорили к аду.