Злые боги Нью-Йорка

Фэй Линдси

Я просмотрел список. Можно спорить, есть ли разница между деньгами и любовью к себе, или рассуждать о схожести политики и Бога, но меня и так все устраивало. И я продолжил, теперь размахнувшись пошире. Каждую фразу я выписывал отдельно, в середине листа, и обводил толстой черной линией, как забором:

19 зарыто (безымянные, Джек-Ловкач из газетчиков среди них?)

Мусорный бак (Лиам)

1 сбежал (Птичка)

9

спасено (Нил, София, Питер, Райан, Эмон, Сорока, Джем, Полосатый, Джон)

1 принят за крысу (Айдан)

Я не очень понимал, зачем добавил последнее имя. Это случилось раньше и никак не связано. Но я хотел, чтобы он был здесь. Он был важен для меня.

Итак.

Двадцать два мертвы, а Птичка спит в тепле и уюте где-то среди разбросанных лоскутков гарлемских ферм. По крайней мере, я на это надеялся.

Но потом я начал кое-что замечать. Я плеснул себе еще бренди, просто занять чем-то руки, когда остановился подумать. Как ни странно, я ощущал руки живыми, когда они писали, чертили, работали. И я подумал: «Да, это работает, не останавливайся; все, что ты можешь придумать, должно попасть на этот лист бумаги. Все зависит от него».

Я склонился над столом и начал рисовать. Набросал Шелковую Марш. Нарисовал Мерси, какой она была в Святом Патрике – огромные глаза, распущенные волосы. Нарисовал одно из тел, вскрытое, с торчащими костями. Нарисовал Маркаса, жесткими широкими линиями, как для меня выглядело его убийство. Нарисовал новое платье Птички. Небольшие картинки в свободных местах, которые помогали сматывать паутину из моей головы.

И это сработало. Когда я извлек из себя рисунки, я начал вспоминать слова.

И на этот раз – правильные.

Люди говорят мне то, что не должны. То, что следует засыпать, похоронить в земле, факты, которые нужно запихнуть в сумку, бросить в реку и ждать, пока она не утонет. Отдельно я написал несколько заявлений, решив, что «Заявления» – вполне подходящее название. Куски фраз Мерси, Палсгрейва, замечания, которые вроде бы не имели отношения друг к другу.

К тому времени, когда я закончил писать, они уже не казались произнесенными фразами. Они походили на карту. На карту ада, возможно, но все равно на карту, и у меня перехватило дыхание. Я вытащил письмо – единственное оставшееся письмо – из-под бумаги. Перечитал его.

Полная бессмыслица, но все подходит.

Мне хотелось рассмеяться, но это было бы ужасно. И должен же я хоть чем-то отличаться от Вала. И потому я стал заканчивать свою карту.

Сначала я обвел «Любовь» под «Ради чего убивают». Потом «Бог», поскольку он тоже тут замешан. Потом «Деньги». Следом я написал вопросы:

Что Пист нашел в лесу и рассказал шефу?

Кто присутствовал на встрече с отцом Шихи по поводу католической школы?

Из-за хлебного прилавка послышался стук.

Я подошел к двери, прихватив по дороге кухонный нож. Вымотан до предела, на душе тяжко, в голове гудит дикое и тревожное знание с листа оберточной бумаги. Я взялся за ручку, подняв нож, которым миссис Боэм резала кур.

На

пороге стоял Кроткий Джим. Вот уж кого я вообще не ожидал здесь увидеть. С его плеч безвольно свисали бревна ручищ моего брата. Когда я впервые увидел Джима, положившего голову на колени Вала в «Крови свободы», я бы обозвал лжецом человека, который заявит, будто Джим способен поднять хотя бы собственный скудный вес, не говоря уже о Вале. Но я здорово ошибался, поскольку Вал сейчас явно не способен передвигаться самостоятельно. Мне в голову пришли девять возможных причин, но я остановился на всеобъемлющей: его брат Тим – бестолковый сопляк.

– Бог мой, – выдавил я. – Спасибо тебе. Заходи, пожалуйста. Я возьмусь за ноги.

– Это будет очаровательно с твоей стороны, – устало ответил Джим.

В конечном итоге вышло по-другому. Мне пришлось закинуть болтающиеся руки Вала себе на плечи и потащить его по лестнице наверх, Джим шел следом и придерживал лодыжки моего брата, чтобы тот не бился о каждую ступеньку. Хотя в таком состоянии он бы ничего не заметил. Я уже сотни раз это видел.

Зайдя в свою комнату, я сбросил брата на соломенный тюфяк. Не со зла, просто Вал был дьявольски тяжелым.

– Вот черт… – начал я.

– Да уж. – Кроткий Джим устало поправил светлый воротник своей свежей рубашки. – Я никогда не поставил бы на его совершенство. Только на невероятную привлекательность.

– Он говорит, что он не содомит, – тупо заметил я.

– Это ты так, с позволения сказать, намекаешь на меня?

Вот теперь он мне просто нравился. Как бывает с безупречными ответами, этот бил все козыри. Если содомия только что спасла шкуру Вала, она без труда станет моим фаворитом среди его слабостей.

– Чем он занимался?

– Несчастный мошенник встретил в «Крови свободы» морского капитана и нанялся на рейс в Турцию, – фыркнул Джим. – Однако все, кто там пили, задолжали Валу слишком много денег и услуг, чтобы позволить ему такой… карьерный промах. Мы возражали. Усиленно. Не молли, – добавил он, закатив глаза, прежде чем я успел вставить слово. – Смею предположить, из всего круга Сити-Холл-парка я его единственный близкий знакомый… Господи, надеюсь, что так и есть. Какие отвратительные мысли, Тимоти. В любом случае, докеры не желали, чтобы он куда-нибудь уплыл, учитывая его роль в их Партии и все прочее. В результате мне было поручено проводить его домой. По дороге Вал повел себя некультурно; он мечтал о море, и обнаружив, что его планам препятствуют, швырнул ключ от дома в сточную канаву. Я выше того, чтобы доставать его из подобного места. И вот мы здесь.

Я попытался выяснить, дышит ли брат. Похоже, да. Я здорово подбил ему глаз, но кто-то тщательно протер то место, где лопнула кожа.

«Да, мне определенно нравится Джим», – решил я.

– Так мне тащить его домой? – искренне беспокоясь, спросил Кроткий Джим.

– Ты отличный друг нам обоим, – ответил я, извиняясь.

– Даже и не мечтай, – рассмеялся Джим, направляясь к лестнице. – Когда он очнется – не знаю, какие беды одолевали вас в последнее время, он всегда заявлял, что вы очень близки, – ты, несомненно, сочтешь меня законченным мерзавцем. Вал, отходящий от такой дозы морфина, – нечто славное и грандиозное. Желаю тебе всей удачи мира, поскольку тебе понадобится не меньше.