Злые боги Нью-Йорка

Фэй Линдси

– Их звали Коромысло и Мозес, – ответил доктор Палсгрейв. – Они очень хорошо справлялись с погребением за пределами города. Это было доброе дело, мистер Уайлд, клянусь вам, доброе. Я наконец-то вновь мог заниматься исследованиями, а это немало значило для меня и для детей.

Так продолжалось пять лет. Когда птенчик-мэб умирал, доктора Палсгрейва вызывали обратно. Он платил свои пятьдесят долларов. Занимался делом своей жизни. Присматривал, чтобы детей похоронили, каждого, и никаких полумер. Когда ребенка укладывали в землю, доктор вслух благодарил его. В конце концов, эта могила была ничуть

не мельче, чем у любого нищего. И все они служили доброму делу, искупая тем самым любой грех. Доктор Палсгрейв никогда в этом не сомневался.

Всего их было девятнадцать – следствия пневмонии, лихорадки, оспы и инфекций. И вот однажды, когда доктор Палсгрейв приехал в черном капюшоне, всем птенчикам приказали оставаться в своих спальнях, и он с Шелковой Марш пошел отнести тело Лиама в подвал. Когда они вошли в комнату, та походила на бойню.

– Лиам страдал от больных легких, – пояснил доктор Палсгрейв, – и я проводил алхимические эксперименты с использованием крови. Я все еще этим занимаюсь. Результаты…

Он умолк, на мгновение уйдя в себя, в мучительную надежду, потом вновь вернулся на землю.

– Не важно. Я просил мадам Марш – если несчастный ребенок не оправится – немедленно сообщить мне о его смерти, чтобы я успел выкачать кровь. Есть французские исследования, которые позволяют предположить, что в крови содержатся частички металла, и я хотел посмотреть, смогу ли перегнать кровь и выделить их эссенцию. Идея очистки крови весьма многообещающая… Когда мальчик умер, меня уведомили, я поспешил в бордель и выкачал кровь несчастного ребенка в таз. Я так торопился, что проделал все прямо в его комнате, а не в подвале. Но потом я обнаружил, что забыл в экипаже резервуар, в котором собирался везти кровь. И поспешил обратно.

– Когда вы вышли из комнаты, там было темно, – заметил я. – Почему?

Изумление и страх соперничали друг с другом за его лицо.

– Откуда вы узнали? Я забрал лампу с собой. Наверху я старался быть как можно осмотрительнее, всякий раз, когда мне приходилось заниматься своими исследованиями поблизости от других детей. Я вернулся через три минуты, но…

– Но вы вошли в бойню. Кто-то раскрыл вас, кто-то разлил повсюду кровь.

– Мадам Марш едва не закричала, и боюсь, я сам пережил несколько минут учащенного сердцебиения.

Доктор Палсгрейв с сожалением ущипнул себя за нос.

– Возможно, это сыграло свою роль в моих последующих действиях. Мы проследили отпечатки ног до другой спальни и нашли там открытое окно и самодельную веревку. Мадам Марш приказала мне избавиться от тела, не проводя с ним никаких процедур, и потребовала, чтобы я помог ей оттереть пол от крови. Коромысло и Мозес были в доме через двадцать минут.

– Но вы восстали.

– Я не мог на это пойти, – напряженно ответил доктор, стискивая на колене кулак. – Потратить впустую оболочку ребенка. Кровь пропала, и мне была нужна селезенка. Мне жаль, что я тогда сказал вам про крыс. Я потребовал доступ к подвалу. Сначала Шелковая Марш отказала. Но потом я сказал, что если она не даст мне десять минут, я больше никогда не открою ее дверь, наше соглашение будет расторгнуто, раз и навсегда, – и тогда она согласилась.

– Продолжайте.

Губы доктора Палсгрейва

скривились, пряча нечто горькое, болезненное и утомительное.

– Я достал орган. Мы засунули бедного птенчика в мой экипаж и поехали на север, к месту захоронения, но признаюсь честно, едва мы добрались до Мерсер-стрит, как я испытал ужасный приступ паники. Я потратил лишние десять минут, а мадам Марш утверждала, что они могут обернуться катастрофой. Доказательство лежало у моих ног, а свидетель – один Бог знает, кто, мне никогда не говорили, сколько всего детей у нее работает, – на свободе и, вероятно, насмерть перепуган, бедняжка. Я остановился у мусорного бака перед рестораном.

Он замолчал.

– Я… мистер Уайлд, это всегда будет меня преследовать.

Я ему верил. Сложно смотреть на другого свысока, когда и сам не слишком чист.

– Шелковая Марш узнала о том, что вы сделали, от Мозеса и Коромысла. Она не возражала, что тело осталось так близко от ее логова?

– Нет, а если да, она ни разу об этом не упоминала. На следующее утром Шелковая Марш сообщила мне, что пропавший ребенок нашелся. Она сказала птенчику, что Лиам истек кровью и мирно отошел, и что ребенок поверил ей, слава богу. Она справилась с ситуацией, и все вернулось в нормальное русло, сказала мадам Марш.

– Вы знали об этих смертях все, и письма должны были смутить вас, даже если отвлекали от вас внимание, – отважился я. – Напечатали только одно, от «Длани Господней в Готэме» в «Геральд», и вам удалось сохранить спокойствие. Но потом вы получили другое, зловещее и адресованное лично вам, а ведь за этой историей действительно стояли вы. Оно вас испугало. Вы не знали, что с ним делать, и искали меня. Вы понимали, нельзя уничтожить письмо и сохранить при этом чистую совесть. И тут вы увидели Птичку Дейли.

– Да, – с готовностью ответил он, едва не улыбнувшись. – Я никогда не видел ее при солнечном свете, одно удовольствие.

– Вы упоминали при мадам Марш, что видели ее? – спросил я, медленно и осторожно.

– О да, конечно. Припоминаю, я сказал, что она стала очень хорошо выглядеть, очень здоровой, с тех пор как оставила работу у мадам Марш. Вот и всё, не больше.

Я неосознанно улыбнулся. Вероятно, холодной и отвратительной улыбкой, поскольку доктор Палсгрейв взглянул на меня с недоумением. И я немедля стер ее. Лицо доктора немного посерело, и он потер двумя пальцами жилет, где-то в области сердца. Я сразу понял, о чем он подумал. Единственная несочтенная смерть, мерзость, автором которой он быть не мог. Вскрытое тело, прибитое к дверям, а вокруг роятся безумные кресты. Маркас, умерший не ради науки. Маркас, не имевший отношения к дому Шелковой Марш.

– Я знаю, – прервал я его мысли. – Я не могу рассказать вам подробности, но лично прослежу, чтобы преступник заплатил за все.

– Это как-то связано с письмом, которое я вам дал? Мне не хочется даже задумываться о…

– И не нужно. Ему хорошо у меня. Доктор, у меня остался только один вопрос.

– Да?

– Маленький мальчик, известный под именем Джек-Ловкач, однажды заглянул в ваш экипаж, когда вы увозили тело. Вы помешали ему, когда он уже собирался открыть мешок. Перед логовом Шелковой Марш. Что вы ему сказали?