Змеев столб
Шрифт:
– Пацан не кричит, а ты, рохлядь!..
Юозаса прислонили к столбу так, что голова легла у основания, а плечи уперлись в землю. Обхватившие столб ноги, не снимая валенок, Вася замотал веревкой, руки развязал и, подтянув узлом позади бревна, снова связал-прикрутил вместе с туловищем. Пригвожденный к Змееву столбу, Юозас висел вниз головой, точно беспомощная муха в паутине, чувствуя, как в скованном теле растет, надрывается безмолвным криком паника. Ему были известны все казни, придуманные дьявольским умом Тугарина. Все, кроме
Милиционер подложил под голову Юозасу шапку и сказал, довольный трудами:
– Не шевельнется.
Внутри сетчатого круга стояла с краю цинковая ванна, полная тускло взблескивающей воды. Тугарин вкатил деревянный бочонок, раскроил его ударом могучего кулака, и в туманном воздухе послышался острый запах рыбы.
– Думаешь, будут есть? – с сомнением спросил Вася. – Она ж соленая.
– Еще как будут! Это омуль, глянь, жир капает. Для себя солил, – отозвался заведующий. – Я их обычно по утрам свежей ряпушкой кормлю, а сейчас они голодные.
Тугарин куда-то ушел и пробыл недолго. А когда вернулся…
Изобретенная им казнь оказалась страшнее всех самых страшных предположений. Змей не мог знать о главной боязни Юозаса, а словно знал. Натягивая поводки, собаки повизгивали и тонко, высоко взлаивали. Отстегнув псов от ошейников одного за другим, Тугарин запустил их в сетку и соединил вход проволокой.
…Смерть, не успевшая разорвать горло трехлетнему мальчику, нашла его годы спустя и ходила теперь в двух шагах на мягких когтистых лапах. Издавая чавкающие, влажно-сосущие и хрусткие звуки, она с утробным урчанием пожирала жирную омулевую плоть – холодную закуску перед основным горячим блюдом.
Темная мохнатая груда подошла к голове Юозаса, наклонилась, принюхиваясь… и раздирающий душу ужас вымахнул из его детской памяти, ослепляя рассудок блеском зеленовато светящихся глаз. Из мрачных закоулков сознания в голове всплыла красно-веснушчатая пасть с ножевыми остриями клыков. Юозас вскрикнул и упал в вязкую темноту.
…Весенний луг был зеленым и ровным, без кочек и водянистых бочажков, тонкая молодая трава нежно покалывала босые ступни. Издалека доносилась жужжащая пчелиная песня литовской дудочки бирбине. Юозас ступал по лугу, оглядываясь кругом и не веря, что где-то в роще его ждет Сара. Но она ждала, и он побежал, легкий, как ветер, протягивая к ней руки, на которых, к удивлению, не заметил ни привычной красноты, ни изрезавших пальцы шрамов.
– Са-са-сара, – выдохнул он, обняв прохладный воздух. – Са-ара, т-т-ты где?
Она выступила из-за дерева, дразнясь, смешинки играли в глазах:
– Зачем ты заикаешься, Юозас?
Он бросился к дереву, слыша удаляющийся смех в роще и шелест вспорхнувших листьев.
– Не-не ух-ходи!
Юозас хотел сказать, что приехал за Сарой. Он увезет ее к Ледяному морю, где они будут жить на острове в земляной юрте, и вдруг понял: любимую никуда не нужно везти. Он там, где мечтал быть, – если это действительно
– Не Литва, – печально покачала головой Сара, возникая между стволами лип, и Юозас едва не задохнулся, увидев ее близко.
Сара стала такой красивой! Кудрявые шелковистые косы мягко струились вдоль тела на маленькую грудь, обтянутую белым платьем, и спускались до колен, почти вровень с пышным подолом. Юозас покраснел, вспомнив, как в грезах распускал эти косы по обнаженным плечам Сары, и отмахнулся от видений – она стояла рядом.
– Мне все равно, где быть с тобой, лишь бы с тобой, – сказал он, не решаясь ее обнять.
– Ну вот, можешь ведь говорить, не заикаясь, – засмеялась она.
– Правда, – изумился Юозас. – А я и не заметил.
Он прислушался к своему голосу. В нем появились какие-то незнакомые интонации, свободные и мужественные.
– Прямо не верится, всю жизнь хотел так говорить.
– Ты еще не прожил свою жизнь, – снова засмеялась Сара. – Иди и живи…
– Мы пойдем вместе.
– Нет, я… – она запнулась, – не могу.
– Почему? – успел он спросить, прежде чем Сару и рощу закрыли мглистые сумерки.
Во рту горчил и кис неприятный металлический привкус, будто Юозас зачем-то долго держал на языке медную монету. Мелькнула неясная мысль, далекая и неуловимая, как сон, и тело покрылось гусиной кожей. Мотнув головой, Юозас удивился тому, что оно неподвижно. Его разбил паралич?.. Плечи ничего не чувствовали, руки странно ощущались не руками, а парой замороженных рыб. Сердце колотилось, как бешеное, и Юозас дернулся. Бесполезное усилие ударило в омертвелые мышцы молниями адской боли. К голове горячо прилил, раскалывая ее, невыносимый страх. Юозас открыл глаза и застонал. Дымка беспамятства рассеивалась с мышастым предутренним сумраком, слабо проткнутым шильцами бледных звезд.
Лучше бы Тугарин сразу его убил!.. По лбу и бровям, затекая под веки, покатился холодный пот. Смешиваясь со слезами, пот медленно потек по вискам, морозно защекотал кожу головы, волосы встали дыбом и горизонтально поползли по шапке, комом подсунутой под затылок. От сдавливающих грудь веревок в ушах стоял звон. Юозас попробовал вздохнуть глубже, и голова, показалось, сейчас лопнет. Из носа побежали струйки чего-то теплого, пахнущего ржавой медью. Юозас вытянул язык насколько мог далеко, облизнул кровь.
Жгучий приступ отчаяния явил всю безнадежность его положения: он совершенно беззащитен, а запах крови сейчас, без сомнения, привлечет собак. Кровь вкусно пахнет для любого хищного зверя, даже если зверь – ездовой пес…
Юозас напряг мышцы предплечий, пошевелил шеей и почувствовал сверлящие уколы игл, впившихся в тело тонкими буравами. Это было все, на что он оказался способен, и страх целиком завладел им. Все чувства и мысли соединились в неистовом желании умереть до того, как собачьи клыки вонзятся в лицо…